Ознакомительная версия.
Я захлопнул книгу и вышел из комнаты. Прошел по узкой веранде, поднялся на плоскую крышу и взглянул на мир, расстилающийся у моих ног: мощные крепостные стены Ичери шехер, развалины дворца с сохранившимися на камнях арабскими надписями, узкие улочки, по которым медленно шли верблюды. А вот возвышается круглая, массивная Девичья башня. У ее подножья суетятся проводники. Чуть поодаль, за Девичьей башней, распростерлось море свинцовое, непостижимое Каспийское море. Вдалеке вдоль берега тянулась степь — мрачные скалы, пески и колючки — прекраснейший в мире пейзаж, спокойный и непоколебимый.
Я неподвижно сидел на крыше. Какое мне дело до чужих городов, чужих крыш и чужих пейзажей? Я любил это ровное море, любил степь и лежащий у моих ног древний город. Суетливые, шумные люди, которые приезжали сюда в поисках нефти, обогащались, но уезжали, потому что не любили этой степи.
Слуга принес чай. Я сидел на крыше, пил чай и думал о выпускных экзаменах. Экзамены я сдам, в этом не было никаких сомнений. Да и провались я на экзаменах — мир не рухнул бы. Просто в этом случае крестьяне в нашем поместье говорили бы, что я так люблю ученье, что не хочу расставаться с гимназией.
Впрочем, меня и в самом деле огорчало, что я заканчиваю гимназию. У нас были красивые, изящные мундиры с серебряными пуговицами, погонами и кокардой. В партикулярном платье я чувствовал себя не так свободно. Впрочем, мне и не придется долго носить его — всего лишь месяц, а потом я уеду в Москву учиться в Институте восточных языков имени Лазаревича. Я сам пришел к такому решению. И буду учиться гораздо лучше русских, потому что с детства знаю то, чему им предстоит еще долго учиться. И, кроме того, у студентов института имени Лазаревича были самые красивые мундиры: красные пиджаки с шитыми золотом воротниками, тонкий позолоченный кинжал и даже мягкие перчатки, которые им разрешалось носить в конце недели. Человек должен носить форму, иначе русские его уважать не будут, если же я не добьюсь уважения русских, Нино не выйдет за меня замуж. А я должен жениться на Нино, несмотря на то, что она христианка. Грузинки — самые красивые женщины в мире. Я даже знал, что стану делать, если она откажет мне. Возьму с собой несколько отчаянных ребят, переброшу Нино на спину быстроногого коня, пересеку иранскую границу и увезу Нино в Тегеран. Тогда ей придется согласиться, потому что другого выхода у нее не будет!
Да, отсюда, с крыши нашего бакинского дома, жизнь казалась легкой и прекрасной.
Наш слуга Керим тронул меня за плечо.
— Пора!
Я поднялся. Действительно пора. На горизонте за Наргеном уже показался корабль. Если верить телеграмме, которую принес христианин-телеграфист, на этом корабле должны были приплыть мой дядя, три его жены и слуги. Мне предстояло встретить их. Я торопливо сбежал по ступенькам, сел в подъехавший фаэтон и отправился в шумный порт.
Дядя был человеком знаменитым. Милостью Насреддин шаха он был удостоен почетного звания «Ассад-ад Довле» — Лев империи, и обращаться к нему можно было только так. У дяди, как я уже говорил, было три жены, множество слуг, дворец в Тегеране и большое поместье в Мазандаране.
В Баку он ехал из-за младшей жены, Зейнаб. Ей было восемнадцать, и дядя любил ее больше остальных. Но, увы, Зейнаб была бесплодна, а дядя хотел ребенка именно от нее. Он уже возил Зейнаб в Хамадан. Там, в пустыне стоит высеченный из красного камня магический Лев, который, по поверью, обладает целебным взглядом. Когда-то эту фигуру высекли по приказу древних царей, имена которых давно забыты. Много веков женщины приходят к этой статуе припадают губами к его могущественному члену и надеются на то, что это принесет им счастье материнства. Но даже лев не помог Зейнаб. Не помогли ей ни молитвы, ни заклинания кербалайских дервишей, ни колдовство мешхедских мудрецов, ни ворожба тегеранских старух.
И вот дядя привез Зейнаб в Баку, чтобы с помощью западных врачей добиться успеха там, где оказались бессильны мудрецы Востока. Бедный дядя! Он был вынужден везти с собой и двух других, уже старых и нежеланных жен. Этого требовал обычай: «ты можешь иметь одну, две, три или четыре жены, если только будешь относиться к ним одинаково».
«Одинаково относиться» значило — предлагать всем одно и то же, например, поездку в Баку.
Согласно обычаям, я не имел права общаться с ними. Женщины располагаются в эндеруне — внутренних комнатах дома. Воспитанный человек о чужих женах не говорит, не расспрашивает и не передает им привета. Женщины живут в тени мужчин, даже если мужчины только в тени этих женщин чувствуют себя хорошо. Я считаю это верным и разумным правилом. У нас говорят: «У женщины ума, как у курицы перьев». Надо приглядывать за теми, у кого не хватает ума, они могут причинить много несчастья и себе, и близким. Очень, на мой взгляд, разумно.
Небольшой пароходик причалил к причалу. Волосатые, широкоплечие матросы перекинули трап. Пассажиры заторопились на берег: русские, армяне, евреи — они так спешили ступить на землю, как будто боялись провести, на корабле лишнюю минуту. Дяди пока не было. Он вообще был противником всякой спешки. «Торопливость — привилегия Дьявола» — говорил он. Поэтому худая фигура Льва империи появилась на палубе лишь после того, как на берег сошел последний пассажир.
Дядя был одет в абу на шелковой подкладке, на голове — небольшая черная меховая шапочка, густая борода и ногти выкрашены хной в знак поклонения имаму Гусейну, который тысячу лет назад проливал кровь во имя истинной веры. Маленькие глаза дяди смотрели на мир устало. За ним суетливо следовали три фигуры, с ног до головы укутанные в чадру, — его жены. Далее шли евнухи — один с лицом ученого, второй — худой, напоминающий ящерицу. Третий был необычайно мал ростом, но весь его вид свидетельствовал, что он необыкновенно горд тем, что ему доверено оберегать честь Его Превосходительства.
Дядя медленно спустился по трапу. Я обнял его и почтительно поцеловал в левое плечо, хотя на улице этого можно было бы не делать. В сторону жен я даже не взглянул. Мы сели в фаэтон, жены и слуги разместились в следующем за нами крытом экипаже. Картина была столь внушительной, что я велел извозчику свернуть с дороги и везти нас по бульвару: пусть весь город знает, как богат мой дядя.
Я увидел Нино, она стояла на бульваре и с улыбкой смотрела на меня.
Дядя с достоинством поглаживал бороду.
— Ну, какие новости в городе? — спросил он.
Я хорошо знал свое дело. Рассказывая о новостях, следовало начинать с незначительных мелочей и лишь потом постепенно переходить к главному.
— Ничего особенного, — ответил я. — На прошлой неделе Дадаш бек убил Ахундзаде, который осмелился появиться в городе после того, как восемь лет назад похитил жену Дадаш бека. На следующий же день Дадаш бек убил его. Сейчас полиция разыскивает его, но не найдет, хотя весь город знает, что он скрывается в Мардакянах. Умные люди говорят, что Дадаш бек поступил правильно.
Дядя одобрительно кивнул.
— Какие еще новости?
— Да, русские нашли в Биби-Эйбате много нефти. Нобель привез в город громадную немецкую машину. Говорят, он собирается засыпать часть моря и искать там нефть.
Дядя очень удивился.
— О Аллах, о Аллах! — озабоченно проговорил он и поджал губы.
— Дома у нас все в порядке, и, с позволения Аллаха, я на следующей неделе заканчиваю учебу.
Так я болтал всю дорогу, а старик внимательно слушал меня. И уже около самого дома я опустил глаза и словно бы между прочим обронил:
— В город приехал знаменитый врач из России. Он, говорят, очень хороший врач. Посмотрит человеку в лицо и сразу может определить его прошлое, настоящее, а потом расскажет и будущее.
Ни единый мускул не дрогнул на скучающем лице дяди. Он лишь равнодушно поинтересовался фамилией врача, и я понял, что попал в самую точку.
Ибо это всё называют у нас «хорошим поведением и благородным воспитанием».
Втроем, то есть отец, дядя и я, мы расположились на плоской крыше нашего дома, невысокий парапет которой укрывал нас от ветра. Стояла сильная жара. Крыша была устлана мягкими, яркими карабахскими коврами, на которых мы сидели, поджав по-турецки ноги.
Перед нами на скатерти были расставлены вкуснейшие восточные блюда медовые лепешки, засахаренные фрукты, шашлык, плов с курицей и кишмишом.
Всякий раз, наблюдая, как едят мои отец и дядя, я восхищался аристократической утонченностью их движений. Держа левую руку неподвижно, они одними лишь пальцами отрывали кусок лаваша, захватывали им кусок мяса, заворачивали мясо в лаваш и отправляли в рот. Затем дядя медленным движением погружал три пальца в жирный, ароматный плов, сжимал рис в плотный комочек и отправлял его вслед за мясом, да так ловко, что ни одно зернышко при этом не падало.
Ознакомительная версия.
