«Боже, как я страдала, когда она впадала в уныние и лицо ее становилось печальным! — призналась мне однажды Эрнита. — Просто выразить не могу! Я уверена, что именно это натолкнуло меня впервые на размышления о том, что такое жизнь. У одних — огромные богатства! Дома и поместья! Каким путем они приобрели все это? И почему? Разве они не такие же люди, как мы с мамой? Вы утверждаете, что я была ожесточена своими жизненными неудачами и что такая ожесточенность не может быть вполне оправданна, она слишком эгоистична. Но разве я могла настроить себя более оптимистически, пока в моей жизни ничто не изменилось? Я заметила, что когда я весела и улыбаюсь, самые разные мужчины, на которых я, при всей нашей бедности, смотрела свысока, начинают за мной ухаживать. Чтобы избежать их внимания, мне приходилось держаться даже суровее и строже, чем это было в моем характере. Если я попытаюсь охарактеризовать себя в ту пору моей жизни, то скажу, что в душе бывала подавлена и печальна, однако старалась улыбаться и даже несколько рисовалась своим мужественным отношением к жизни, которого у меня на самом деле не было».
Угнетало Эрниту в те годы и то, что фирма, где она служила, вела свои дела нечестно — там почти открыто занимались жульническими махинациями. Как Эрнита говорила мне потом, она смутно чувствовала что-то неладное. Например, фирма взяла на себя постройку новой ратуши в городе Темпл — лакомый кусок для местных взяточников-политиканов и маклеров по недвижимости. Вот что рассказала мне об этом случае Эрнита:
«Маклеры всей округи гадали, где же будут строить ратушу. А Мак-Гиллиг и Тоби сговорились с шайкой местных политиканов, которые всячески агитировали за болотистый участок, лежащий между Темплом и Пойнт-Аргосом, уверяя, что это самое подходящее место для нового здания. Желая придать вес своим уверениям, они в конце концов принялись возводить кирпичное здание на унылой болотистой равнине, простиравшейся позади залива Аргос Бей, и тут же повесили большой плакат с надписью: «Новая ратуша». Разумеется, публика, не осведомленная об истинном положении дела, ринулась покупать соседние участки, пока земля была дешева. Даже я предложила матери приобрести участок, считая, что там и будет производиться строительство. Все же мы ничего не купили. Земельные участки стоили от тысячи до трех тысяч долларов. Особенно привлекали они японцев, китайцев и индийцев, но так как усиленная скупка участков в этой местности могла неблагоприятно отразиться на других земельных операциях в Калифорнии, то фирма, якобы идя навстречу желанию этих иностранцев, купила для них участки на свое имя, а потом они аккуратно являлись и выплачивали взносы. Но не успело большинство из них все выплатить, как обман насчет местоположения ратуши открылся, и все их вложения пропали. Произошел настолько громкий скандал, что фирма решила разделиться. Мак-Гиллиг, самый смелый и предприимчивый из трех компаньонов, приглашал меня к себе, обещая платить в месяц сорок долларов. Тоби также звал меня с собой, но я отвергла оба предложения и задержалась только, чтобы закончить бухгалтерские книги. На основе моих подсчетов компаньоны и разделились».
Когда Эрнита еще работала в конторе по продаже земельных участков, библиотекарь городской библиотеки, где девушка обычно проводила несколько вечеров в неделю, пленился ею и предложил ей изучить библиотечное дело, чтобы стать впоследствии его помощницей. По ее описаниям, это был высокий, стройный и смуглый молодой человек, очень серьезный и всеми уважаемый; два года назад он овдовел и, вероятно, решил, что Эрнита — подходящая преемница его жене. Она же увидела в его ухаживании просто дружеский интерес, никак не связанный ни с любовью, ни с физическим влечением. Он также через некоторое время, должно быть, догадался, что она не смотрит на него как на мужчину и совершенно не замечает тех чувств и желаний, которые пробудились в нем, и потому вскоре прекратил свои попытки покорить ее сердце и вместо этого обратил все усилия на то, чтобы уговорить ее заняться библиотечным делом, быть может, надеясь добиться своего окольным путем. Но и это ни к чему не привело.
Открывшаяся перед ней возможность тогда казалась Эрните огромным шагом вперед. Стать библиотекарем! Или хотя бы его помощницей! Это нарядное здание с мраморными стенами, где ей предстояло работать, — одна из небольших библиотек, каких в Америке немало, дар частного лица, — как бы отождествлялось для нее с теми более возвышенными целями, к которым она стремилась. Поэтому, ничего не говоря своим хозяевам, у которых она все еще работала, но которых уже стала подозревать во всякого рода махинациях, Эрнита поступила на вечерние библиотечные курсы и через год была подготовлена для новой должности. Как раз в это время мошенничества ее патронов перестали быть тайной и об их темных делишках заговорили: Эрнита ухватилась за этот предлог и ушла от них. Кроме того, ей казалось, что работа в библиотеке приблизит ее к миру ее мечтаний.
До этого времени, рассказывала Эрнита, романов с молодыми людьми, кроме тех двух-трех случаев, о которых она уже упоминала, у нее не было, — самое большое, если она пойдет с кем-нибудь потанцевать, на вечеринку или в кино; при этом неловкие попытки ее спутников поцеловать ее неизменно вызывали в ней отвращение, и романами это едва ли можно было назвать.
Мать ее продолжала сдавать комнаты с пансионом, и вот один из ее пансионеров — механик фирмы «Стандард ойл», где работал также младший брат Эрниты, — начал ухаживать за ней. Он был гораздо старше ее, но, по ее словам, обладал приятной наружностью и хорошими манерами; благодаря всему этому она до известной степени отвечала на его чувства, — настолько во всяком случае, что даже приняла от него в подарок кольцо с бриллиантом и некоторое время носила его. Ее мать, добавила Эрнита, хотя и продолжала считать, что дочь заслуживает гораздо лучшей партии, все же под влиянием своих обычных безнадежных взглядов на жизнь не слишком противилась выбору дочери и дала свое согласие на брак с этим человеком — каприз или слабость, за которые Эрнита впоследствии не могла не упрекать ее.
«Вероятно, моей матери казалось, что и она и я занимаем слишком скромное место в мире и едва ли можем надеяться на что-то лучшее, — заметила по этому поводу Эрнита. — Мать говорила себе, что жизнь и меня поймала в ловушку, как некогда поймала ее».
Однако помолвка вскоре расстроилась. Стремление к лучшей жизни, как говорила Эрнита, а может быть, просто здравый смысл спасли ее. В конце концов она заявила своему поклоннику, что по-настоящему не любит его, а он очень рассердился и потребовал обратно кольцо. И Эрнита, по ее словам, с радостью вернула его.
Но, кроме техника, существовал еще тот металлист, который жил когда-то с ее матерью, и. невзирая на полученную отставку, все еще продолжал чего-то ждать, вероятно, надеясь, что Эрнита, наконец, выбьется из сил и примет его помощь. Она рассказала мне весьма характерный случай. Однажды вечером, вернувшись из кино вместе с женихом, которому потом отказала, она сидела с ним в тесной гостиной пансиона ее матери. Вскоре жених начал целовать ее, а она, хоть и не любила его, не противилась. Ей казалось, что должен же быть и у нее кавалер и что скоро ей все равно придется за кого-нибудь выйти замуж. Жених не ограничился поцелуями и позволил себе более смелую ласку. Эрнита призналась мне, что она точно оцепенела, но вместе с тем ей стало противно. В эту самую минуту кто-то изо всех сил забарабанил во входную дверь. Смутившись, она побежала отворять и увидела своего отчаявшегося поклонника — металлиста. Оказалось, он подглядывал за ними в окно и теперь стоял перед ней, бледный от ярости.
— Где миссис Бертрэм? — спросил он.
Получив ответ, что она легла спать, он взбежал наверх по лестнице и выложил матери все, что подглядел в окно. Миссис Бертрэм позвала к себе Эрниту, но так как она всегда избегала касаться сексуальных тем, то и задала Эрните всего несколько робких вопросов, и когда дочь заверила ее, что это ложь, предпочла поверить ей, и ревнивцу пришлось ретироваться ни с чем.
Однако при всей неприязни, которую испытывала Эрнита к этому человеку, она, по ее словам, именно благодаря ему соприкоснулась с теми идеями, которые оказали решающее влияние на ее дальнейшую жизнь. У металлиста был дурной характер, но человек он был развитый и обладал живым и свободолюбивым умом, почему и оказал немалое влияние на взгляды Эрниты и ее матери. Он был социалист, и даже довольно крайних взглядов, впрочем, не чуждался и религии или во всяком случае тех местных (и не только местных) деятелей, которые хотя бы отчасти разделяли его убеждения; поэтому каждое воскресенье он посещал молитвенные собрания или богослужения в конгрегационистской церкви в Сан-Хосе или Сан-Франциско, где какой-нибудь либеральный священник проповедовал более широкое понимание религиозных догм, чем в других церквах. И вот, стараниями металлиста в Темпл был послан некий студент-богослов из унитарианского училища в Беркли, чтобы открыть маленькую церковь или миссию. Мне следовало упомянуть о том, что задолго до его приезда, еще в Техасе, Эрнита и ее мать порвали со своей церковью и примкнули к униатам, которые тогда считались свободомыслящими.
