Чертами лица мальчик очень напоминал сестру, только был несколько смуглее. Биной ласково смотрел на него и чувствовал, как в душе его поднимаются нежность и любовь.
Мальчуган оказался очень любознательным. Войдя в комнату, он сразу же обратил внимание на портрет, висевший на стене.
— Кто это? — спросил он.
— Мой друг.
— Друг? А кто ваш друг?
Биной улыбнулся.
— Ты его не знаешь. Его зовут Гоурмохон, а я называю его просто Гора.[1] Мы вместе учились.
— Вы и теперь учитесь? — расспрашивал мальчик.
— Нет, теперь я уже не учусь.
— Неужели вы уже все-все выучили?
Биной не удержался, чтобы не похвастаться:
— Да, я уже все выучил.
Пораженный мальчуган вздохнул. Вероятно, он подумал о том, как много испытаний ждет его впереди, прежде чем он достигнет тех же вершин премудрости.
— А тебя как зовут? — спросил, в свою очередь, Биной.
— Шотишчондро Мукхопадхай.
— Мукхопадхай? — удивился Биной.
Оказалось, что Пореш-бабу — не родной его отец, хотя и воспитывает их с сестрой с раннего детства. Сестру мальчика зовут Радхарани, но жене Пореша-бабу больше нравится имя Шучорита, поэтому теперь ее так и называют.
Биной и Шотиш быстро подружились, и когда мальчик собрался уходить, Биной остановил его:
— А ты не боишься идти один?
— Я всегда хожу один, — с гордостью ответил Шотиш.
— Я провожу тебя.
— Вот еще! Меня никто никогда не провожает.
Мальчик явно был обижен таким недоверием и начал рассказывать об удивительных происшествиях, случавшихся с ним, когда он ходил один. Он так и не понял, почему же все-таки Биной довел его почти до самых дверей их дома.
— Может, вы зайдете к нам?
Биною очень хотелось зайти, но он ответил:
— Нет, сегодня не могу, как-нибудь в другой раз.
Вернувшись домой, юноша достал из кармана конверт и принялся изучать его. Он так долго и так внимательно читал адрес, что скоро знал наизусть каждую буковку, каждую черточку. Затем осторожно положил конверт вместе с деньгами в шкатулку.
Можно было не сомневаться, что эти несколько рупий останутся неприкосновенными даже в самую трудную минуту его жизни.
В дождливую пору вечера обычно бывают гнетущими: насыщенный влагой воздух словно тяжелеет, низкие рваные облака бесшумно плывут по темнеющему небу, и Калькутта становится похожей на громадного побитого пса, свернувшегося калачиком и положившего на хвост свою обиженную морду.
Дождь начался накануне вечером и моросил всю ночь, на улицах стояла непролазная грязь. Сейчас дождь перестал, но тяжелые, низко нависшие тучи не предвещали ничего хорошего. В такие дни одинаково не хочется ни сидеть дома, ни выходить на улицу. Вот почему два молодых человека вынесли плетеные кресла на еще мокрую от дождя плоскую крышу трехэтажного дома и расположились там.
Это были давние друзья. В раннем детстве, вернувшись из школы, они любили бегать взапуски по этой крыше; во время экзаменов в колледже как одержимые без конца шагали по ней из угла в угол, уткнувшись в учебники и бормоча себе под нос; в жару они обычно ужинали на крыше, а после ужина нередко засиживались здесь до глубокой ночи за разговорами, а порой тут же, на циновках, засыпали и спали до тех пор, пока их не будило солнце. С тех пор как молодые люди окончили колледж, на этой же крыше раз в месяц устраивались собрания «Индусского Патриотического общества»: один из друзей был председателем этого Общества, другой секретарем.
Председателя звали Гоурмохон, но для родных и друзей он был просто Гора. Внешностью он резко отличался от окружающих. У него была очень светлая, без малейшего признака желтизны, кожа, за что кто-то из преподавателей колледжа прозвал его «Снежной Вершиной». Около шести футов ростом, с мощными плечами и кулаками, огромными, как лапы тигра, он к тому же обладал голосом таким сильным, чистым и глубоким, что люди невольно вздрагивали, заслышав его, и испуганно спрашивали: «Что это?» Черты лица Горы тоже были необыкновенно крупными и выразительными: широкие скулы, выдающийся вперед подбородок, большой выпуклый, почти безбровый лоб, тонкие, плотно стиснутые губы, над которыми торчал длинный, похожий на кривую саблю, нос, и небольшие острые и проницательные глаза. Казалось, что пристальный взгляд Горы всегда устремлен куда-то вдаль; это не мешало ему, однако, прекрасно замечать все, что делалось вокруг. Красивым назвать этого молодого человека было отнюдь нельзя, но невозможно было и не заметить его. Он невольно сразу же приковывал к себе внимание.
Его друг Биной был типичным молодым бенгальцем из хорошей семьи — скромным, но живым юношей. Врожденная мягкость и пытливый ум одухотворяли его красивое лицо. Он всегда хорошо учился и из года в год получал стипендию. Успехи же в занятиях Горы были много скромнее. У него не было ни усидчивости Биноя, ни его хорошей памяти, не обладал он и умением своего друга быстро, на лету, схватывать новое. На экзаменах главной его опорой бывал Биной.
— Послушай, — спрашивал Гора друга, — почему ты так набросился на Обинаша, когда он выступил в прошлый раз против брахмаистов? Ведь это выступление доказывает, что он вполне трезво смотрит на вещи.
— Вот как? — сказал Биной. — А меня удивляет, что ты находишь нужным спрашивать меня об этом.
— Ты несправедлив к нему. Невозможно требовать от общества доброжелательного отношения к тем своим членам, которые попирают его законы и обычаи и стараются переделать все на свой лад. Общество обязательно будет смотреть на таких людей с предубеждением, оно с недоверием встретит их попытки изменить все вокруг и не поймет их намерений, пусть самых благих. И в отказе общества покорно принимать «благо», которое ему навязывают, как раз и заключается та самая кара, которая неизбежно обрушивается на людей, решившихся пойти против общества, полагающего это «благо» злом. Это совершенно естественно.
— Может быть, это и естественно для человеческого общества, — возразил Биной, — но согласиться с тем, что раз естественно, значит, хорошо, я, извини меня, не могу.
— Оставим в покое вопрос, что хорошо и что нет, — вспылил Гора. — Хорошие люди в этом мире — исключение. Если найдется один-другой, и прекрасно. С остальных, на мой взгляд, хватит и того, чтобы они поступали согласно своей натуре. В противном случае прогресс был бы невозможен и вообще жить бы не стоило. Если у людей хватает «доблести» кичиться своей принадлежностью к брахмаистам, им следует мириться и с таким «несчастьем», как презрение небрахмаистов. Почему бы люди, придерживающиеся какого-то мнения, стали вдруг восхищаться тем, как кто-то горделиво проповедует противные им убеждения? Поверь мне, если бы они поступали так, это было бы очень печально.
— Я вовсе не отвергаю критики, направленной против общества, но когда она сосредоточивается на отдельных личностях…
— А что такое критика, направленная против общества? — перебил его Гора. — Пустые слова, больше ничего! Меня, кстати, интересует твое личное мнение. Ну скажи, вот ты, благородный человек, разве ты никогда никого не осуждал?
— Осуждал, даже часто, но теперь стыжусь этого.
— Нет, Биной, так не годится! — Гора сжал правую руку в кулак. — Совсем не годится.
Биной помолчал, а потом спросил:
— В чем дело? Почему это тебя так волнует?
— Потому что я вижу, что ты пошел по пути слабых.
— Слабых?! — Биной даже привскочил. — Ты же прекрасно знаешь, что если бы я захотел, то сейчас же мог бы пойти к Порешу-бабу. Они приглашали меня, но ведь я же не иду.
— Да, но в то же время это не перестает мучить тебя. Круглые сутки ты только и думаешь; «Я не пошел к ним, не пошел, не пошел!» Уж лучше пойди, и дело с концом!
— Значит, ты серьезно советуешь мне пойти?
— Нет, — ответил Гора, стукнув себя по колену. — Я не советую тебе идти. И я твердо убежден, что если ты все-таки туда пойдешь, то перекинешься на их сторону окончательно. На другой же день усядешься с ними есть за один стол, а потом вступишь в «Брахмо Самадж» и превратишься в его воинствующего проповедника.
— Вот как?! Ну и что же будет дальше?
— Что будет дальше? Для человека, порвавшего с теми, кто составлял его мир, нет будущего! Ты, сын брахмана, готов забыть обо всех правилах воздержания и чистоты, — значит, кончишь ты тем, что умрешь отверженным. Как рулевой, у которого разбит компас, ты потеряешь представление о том, где восток и где запад, начнешь думать, что вести корабль заданным курсом — это предрассудок и ограниченность, что куда лучше положиться на волю волн. Ну вот что, я не намерен пререкаться с тобой до бесконечности. Скажу одно — если тебе так уж невтерпеж идти к ним — иди; перестань только играть у нас на нервах, балансируя над пропастью.
