- А вам теперь любовь не нужна?
Мельников усмехнулся.
- Любовь зла. Не позволяйте им садиться себе на голову, дистанцию держите, дистанцию! Чтобы не плакать потом… А помочь не сумею: никогда не ловил ворон!
Почему у нее горят щеки под его взглядом? Почему она поворачивается, как солдатик, и почти бежит, чувствуя этот взгляд спиной?
В классе она, конечно, застала все то же бузотерство вокруг вороны. И - принялась держать дистанцию…
С такой холодной угрозой она им сказала: "Silence! Take your places" 1), что сели они сразу и молча уставились на нее с опасливым ожиданием. Она подошла к окну, открыла первую раму… Немного замешкалась, открывая вторую: шпингалет не поддавался.
- Выбросит! - вслух догадалась Рита Черкасова.
- Вспугнуть бы… - прошептал мечтательно чернявый Михейцев.
Англичанка стояла спиной: надо было успеть, пока она не обернулась. И, прицелившись, Костя Батищев сильно и точно запустил в ворону тряпкой. Но слишком сильно и слишком точно - так, что даже ахнули: мокрая и оттого тяжелая тряпка накрыла птицу, сбила ее и только упростила учительнице дело. Она взяла этот трепыхающийся ком - и выкинула.
Стало очень тихо. Наталья Сергеевна захлопнула окно и стала быстро-быстро перебирать и перелистывать на столе свои записи…
- А мне мама говорила, что птичек убивать нехорошо, - меланхолически сказал переросток Сыромятников.
- Без суда и следствия, - добавил Михейцев.
Не очень послушной рукой Наташа стала выписывать на доске лексику к новому тексту. Но класс не унимался.
- Наталья Сергеевна, ведь четвертый же этаж! В тряпке! Зачем вы так, Наталья Сергеевна! - волновались девочки.
Напрасно она пыталась вернуться к английскому, напрасно стучала по столу и повторяла:
- Stop talking! Silence, please! 2) - чужой язык раздражал их, пока не выяснили кое-чего на своем.
Генка, ни слова не говоря, сердито-серьезно следил за событиями. Зато острил, розовый от злости и возбуждения, его соперник Костя Батищев:
- Гражданская панихида объявляется открытой… Покойница отдала жизнь делу народного образования.
- Батищев, shut up! 3) - грозно сказала учительница.
- А может, не разбилась? - предположил кто-то. - Я сбегаю погляжу, можно, Наталья Сергеевна? Я мигом, - вызвался Сыромятников и уже встал и пошел. - Я даже принести могу - живую или дохлую, хотите?
Наташа схватила его за рукав:
- Вернись!
- Ты не сюда, ты Илье Семеновичу принеси, - медленно, отчетливо произнесла Рита. - Пусть он видит, какие жертвы для него делаются…
Это оскорбило Наталью Сергеевну до слез, она задохнулась и скомандовала на двух языках:
- Черкасова, go out! Выйди вон!
Рита дунула вверх, прогоняя падающую на глаза прядь, переглянулась с Костей и неторопливо, с улыбкой, ушла.
Сыромятников - вслед за ней.
- Интересно, за что вы ее? - сузил глаза Костя. - Ребятки, нам подменили учительницу! У нас была чудесная веселая девушка…
- Батищев, go out! Я вам не девушка! - выпалила Наталья Сергеевна под хохот мужской половины класса.
- Ну все равно - женщина, я извиняюсь, - широко улыбаясь, продолжал Костя. - И вдруг - Аракчеев в юбке.
- Думайте что хотите, но там, за дверью… Ве quick! 4) В знак протеста мальчишки застучали ногами, загудели… У двери Костя посулил сострадательным тоном:
- Так вы скоро одна останетесь…
- Пожалуйста. Я никого не держу! - окончательно сорвалась учительница, бледная, как стенка, и отвернулась к доске, чтобы выписать там остаток новых слов…
Поднялся и пошел к двери Михейцев. И его сосед. И в солидарном молчании поднялось полкласса… а затем и весь класс. Уходя, Генка сказал:
- "И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове…"
…Потемнело в глазах Натальи Сергеевны. Только слух различал, как еще одна группа встает, еще ряд пустеет… Когда она открыла глаза, в классе сидела только одна перепуганная толстая Черевичкина. Ужаснулась Наташа и снова закрыла глаза.
* * *
Уроки кончились, школа работала в тот год в одну смену. Жизнь, правда, превращала эту одну - минимум в полторы. Вот гнется над тетрадками "словесница" Светлана Михайловна, гуляет по страницам ее толстый синий карандаш. И это, считайте, покой еще, почти досуг… Вот она подняла голову, недоуменно прислушалась: музыка… Прекрасная и печальная музыка, совсем необычная для этих стен.
Светлана Михайловна заложила тетрадку карандашом и встала, любопытство повело ее наверх, в актовый зал… Она тихонько входит. В зале свет не горит и пусто. Нужно сперва освоиться с полумраком, чтобы увидеть: на сцене у рояля сидит Мельников и играет пустым стульям. При чахлом свете заоконного фонаря ему клавиатуры не видно наверняка, - и не надо, выходит? Пальцы его сами знают все наизусть?
- Так вот кто этот таинственный романтик! - бархатисто засмеялась Светлана Михайловна.
Мельников вздрогнул, убрал руки с клавиш.
- Да нет, вы играйте, играйте, я с удовольствием вас послушаю. Я только мрака не люблю, я включу? - И зажглись все плафоны. - Вот! Совсем другое настроение… Это вы играли какую вещь?
Мельников вздохнул, но ответил:
- "Одинокий путешественник" Грига.
Помолчали.
- Да… - теперь уже вздохнула Светлана Михайловна. - Настоящую музыку понимают немногие…
Она сделала паузу, ожидая, что он подхватит ее мысль, но Мельников молчал, только пальцы его изредка задевали клавиши… Продолжить пришлось самой Светлане Михайловне:
- Я всегда твержу: нельзя нам замыкаться в скорлупе предмета. Надо брать шире, верно? Черпать и рядом и подальше, и где только возможно! Всесторонне. И тогда личная жизнь у многих могла бы быть богаче… Если подумать хорошенько.
Мельников согласился вежливо:
- Если подумать - конечно.
- А кстати: почему вы не спешите домой? Не тянет?
Вопрос был задан значительно, но Мельников его упростил:
- Дождь.
- Дождь? - переспросила она недоверчиво. - Ну да, конечно.
Разговор клеился плохо.
- "В нашем городе дождь…" - негромко пропела Светлана Михайловна, умудренно, с печальной лаской глядя на Мельникова. - "Он идет днем и ночью…"
Одним пальцем он подыграл ей мелодию.
- "Слов моих ты не ждешь… Ла-ла-ла-ла…"
Вдруг все плафоны погасли. Мимо застекленной двери, за которой оставался последний из нормальных источников света, прошла нянечка с ведром. Возможно, это был с ее стороны намек: закругляйтесь, мол, с вашей лирикой…
- Я ведь пела когда-то, - поспешила заговорить Светлана Михайловна. - Было такое хобби! Когда я еще в Пензе работала, меня там, представьте, для областного радио записывали: "Забытые романсы"… И четырежды дали в эфир! Где-то и теперь та бобина пылится.
- Вот бы послушать, - сказал Мельников.
- Вы, правда, хотите? - встрепенулась Светлана Михайловна.
- А что? Допустим, на большой перемене? Школьный радиоузел не балует же нас ничем человеческим - а тут всех разом приобщил бы к романсам! Питательно же!
Это он пошутил? Холодновато как-то. А может, и едко. Впрочем, она перестала понимать все его шуточки - безобидные они или обидные? Вот и сейчас, не разобрав толком, ужалил он ее или ободрить хотел, - потускнела Светлана Михайловна, сникла. От самой головоломки этой. Затем, преодолев минутную слабость, потребовала:
- Дайте мне сигарету.
Мельников дал сигарету, дал прикурить и спустился в зал. Сел там на один из стульев. теперь они были разделены значительным пространством.
Светлана Михайловна жадно затянулась и затем спокойно через весь зал сказала:
- Зря злитесь, зря расстраиваетесь… И зря играете "Одинокого пешехода".
- Путешественника, - поправил он. И зачем-то перевел на английский: - "Alone traveller".
- Вот-вот, - подхватила Светлана Михайловна. - Ничего ей не будет. Ее простят - и дирекция, и вы в первую очередь. Она же девочка, только начинает. Это мы с вами ничего не можем себе простить и позволить…
Закрыв глаза, Мельников откинулся на спинку стула.
Шумел за окнами дождь.
Светлана Михайловна подошла к Мельникову.
- Что с вами? - спросила она, страстно желая понять. - Почему вы стали таким?
- Каким? - Мельников спросил, не открывая глаз.
- Другим!
Он вдруг подмигнул ей и прочитал:
- Не властны мы в самих себе,
И в молодые наши леты
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть,
Всевидящей судьбе.
Как просто сказано, обратите внимание… как спокойно… И - навсегда.
- Еще бы, - осторожно поддержала Светлана Михайловна. - Классик.
- Кто?
Глаза ее устремились вверх, на лбу собралась гармошка морщин - ни дать ни взять, школьница у доски.
- Похоже на Некрасова. Нет?
Он покачал головой. Ему нравилось играть с ней, с учительницей литературы, в такие изнурительные для нее викторины.
- Тю… Не Тютчев?
- Холодно.
