Бабка Сажеттъ говорила умно, и ей повѣрили. Обѣщали послѣдовать ея совѣтамъ и отпустили ее, щедро одаривъ. И такъ какъ она строго наказала не кормить ихъ одной грудью, поспѣшили справиться о кормилицѣ, но не нашли въ мѣстечкѣ. Мать Барбо не разсчитывала на двойню и не приняла никакихъ мѣръ заранѣе, потому что всѣхъ прочихъ дѣтей она выкормила сама. Пришлось Отцу Барбо поѣхать отыскивать мамку въ окрестностяхъ, а пока дала имъ грудь.
Люди у насъ скоро не рѣшаются и долго торгуются, какъ бы богаты они ни были. Всѣ знали, что Барбо были не бѣдные, и притомъ жена не могла сама кормить, не истощаясь, такъ какъ была не первой молодости. Кормилицы запрашивали съ отца Барбо, какъ съ буржуа, не болѣе, не менѣе восемнадцати ливровъ[1]. Отецъ Барбо давалъ только 12 или 15 ливровъ, находя, что и это много для крестьянина. Напрасно онъ всюду обращался и торговался. Впрочемъ, спѣшить было не къ чему; ребята были еще слишкомъ малы и не утомляли мать; притомъ съ ними не было никакой возни, до того они росли здоровыми, спокойными и не крикунами. Оба спали въ одно время. Отецъ устроилъ имъ общую люльку, и когда они плакали оба, ихъ вмѣстѣ успокоивали и укачивали.
Наконецъ, отецъ Барбо сговорился съ кормилицей за 15 ливровъ, оставалось условиться о прибавкѣ на подарки, когда жена ему сказала: — Право, не знаю, хозяинъ, зачѣмъ мы будемъ тратить 180 или 200 ливровъ въ годъ, словно господа какіе; я еще не такъ стара и могу кормить сама. У меня молока хватитъ съ избыткомъ. Нашимъ мальчикамъ уже мѣсяцъ, а какіе они здоровые на видъ! Мерлодъ, которую вы хотите взять въ мамки, вдвое слабѣе меня, молоко у нея восемнадцатимѣсячное, а это не годится для такого крошки. Сажеттъ запретила ихъ кормить одной грудью, чтобы они не слишкомъ привыкали другъ къ другу, но вѣдь она тоже велѣла смотрѣть за ними одинаково, а то близняки не такъ долговѣчны, какъ другія дѣти. Пусть ужь лучше любятъ одинъ другого, а жертвовать ни однимъ я не согласна. И потомъ, котораго изъ нихъ мы отдадимъ къ мамкѣ? Признаюсь, мнѣ одинаково больно съ ними разстаться. Я всѣхъ дѣтей своихъ одинаково любила, но эти малютки самыя миленькія изъ всѣхъ, кого я няньчила, я все за нихъ боюсь. Пожалуйста, мужъ, не думайте больше о кормилицѣ; во всемъ остальномъ послушаемъ бабку Сажеттъ. Какъ могутъ грудныя дѣти такъ сильно привязаться, они еще не съумѣютъ своихъ ногъ отъ рукъ отличить, когда я ихъ отойму отъ груди.
— Ты права, жена, — отвѣчалъ отецъ Барбо, любуясь ея свѣжимъ и здоровымъ видомъ; — ну, а если ты ослабѣешь по мѣрѣ того, какъ они станутъ подростать?
— Не безпокойтесь, — сказала она, — я ѣмъ, словно мнѣ 15 лѣтъ, притомъ если я почувствую истощеніе, я не скрою это отъ васъ, даю вамъ слово. Всегда успѣемъ отдать одного изъ этихъ бѣдныхъ дѣтокъ.
Отецъ Барбо согласился, онъ самъ не любилъ лишнихъ расходовъ. Его жена вскормила двойняшекъ безъ всякаго труда; у нея была такая здоровая натура, что черезъ два года послѣ отнятія ихъ отъ груди, она родила хорошенькую дѣвочку, названную Нанеттъ, и начала ее сама кормить. Но это ей было уже не подъ силу, къ счастью, ей помогала старшая дочь, только что родившая перваго ребенка, иногда она кормила и свою сестричку.
Такимъ образомъ вся семья росла и копошилась на солнышкѣ, маленькіе дяди и тетки съ маленькими племянницами и племянниками, и одни не были неугомоннѣе или благоразумнѣе, чѣмъ другіе.
II
Двойняшки росли на славу, вполнѣ здоровые, и даже были такъ тихи и выносливы, что не жаловались ни на зубки, ни на ростъ, какъ другія дѣти.
Оба были бѣлокурые и всю жизнь остались блондинами. Наружность ихъ была очень привлекательна: большіе голубые глаза, покатыя плечи, фигуры стройныя и прямыя, ростомъ и храбростью они перегнали своихъ товарищей. Всѣ проходившіе черезъ городокъ ла-Коссъ останавливались полюбоваться ими, и говорили, уходя: «вотъ такъ пара славныхъ ребятъ!»
Съ самыхъ раннихъ лѣтъ близнецы привыкли къ разспросамъ, и потому не стѣснялись и не росли дикарями. Они не пугались и не прятались въ кусты при видѣ чужихъ, какъ обыкновенно это дѣлаютъ наши дѣти, а смѣло подходили въ первому встрѣчному и, не ломаясь, отвѣчали вѣжливо на всѣ вопросы. Сначала ихъ не различали, такъ какъ они были похожи другъ на друга, какъ двѣ капли воды. Но послѣ недолгаго наблюденія, видѣли, что Ландри былъ чуточку выше и полнѣе; волосы у него были гуще, носъ больше и взглядъ живѣе. Лобъ его былъ шире, а родимое пятнышко у него было на лѣвой щекѣ, тогда какъ у брата оно было на правой и гораздо меньше. Мѣстные жители ихъ хорошо узнавали, но все-таки приходилось приглядываться, а въ сумерки или на небольшомъ разстояніи почти всѣ ошибались, до того одинаковы были голоса двойняшекъ; они отвѣчали оба на зовъ, зная, что ихъ легко смѣшивали. Отецъ Барбо самъ ошибался. Одна мать ихъ, какъ предсказала умная Сажеттъ, не спутывала ихъ никогда, ни темной ночью, ни издалека, когда ихъ видѣла или слышала ихъ голоса.
Неизвѣстно, кто изъ нихъ былъ лучше: хотя Ландри былъ веселѣе и храбрѣе старшаго брата, за то Сильвинэ былъ ласковѣе и разумнѣе, такъ что его нельзя было меньше любить. Сначала хотѣли ихъ отучить другъ отъ друга и пробовали это сдѣлать въ продолженіи трехъ мѣсяцевъ. Три мѣсяца — продолжительный срокъ въ деревнѣ, легко можно привыкнуть. Но это ничуть не помогло; притомъ священникъ объявилъ, что бабка Сажеттъ пустомеля и что люди не могутъ измѣнять законы, созданные Господомъ Богомъ. Такъ что ея наставленія постепенно забывали.
Съ перваго дня, какъ замѣнили ихъ дѣтскія платьица штанишками, и повели ихъ къ обѣднѣ, имъ дали одинаковое сукно изъ юбки ихъ матери; фасонъ былъ одинъ и тотъ же, такъ какъ приходскій портной не зналъ двухъ разныхъ. Когда они подросли, имъ нравились одни цвѣта; тетя Розетта захотѣла подарить имъ по галстуху къ новому году; они выбрали тотъ же самый, лиловый, у разнозчика швейныхъ товаровъ, который возилъ свое добро на спинѣ лошадки своей, першерона. Тетка спросила, нарочно-ли имъ хотѣлось быть одинаково одѣтыми? Но двойняшки вовсе за этимъ не гнались; Сильвинэ отвѣчалъ, что изъ всего тюка продавца ему больше нравился цвѣтъ и рисунокъ выбраннаго галстуха, а Ландри замѣтилъ, что всѣ остальные были не красивы и ему не по вкусу.
— А какъ вамъ нравится масть моей лошадки? — спросилъ, улыбаясь, купецъ.
— Она похожа на старую сороку, — отвѣтилъ Ландри.
— Мнѣ тоже не нравится, — сказалъ Сильвинэ, — настоящая старая, общипанная сорока.
— Видите-ли, — глубокомысленно обратился разнозчикъ теткѣ,— эти дѣти на все смотрятъ одними глазами. Если одному красное кажется желтымъ, такъ другому желтое кажется краснымъ, не перечьте имъ, потому что близнецы дѣлаются идіотами и ничего не понимаютъ, когда имъ мѣшаютъ соглашаться.
Разнозчикъ такъ разсуждалъ, желая сразу сбыть оба галстуха, они были отвратительнаго цвѣта и никто ихъ не покупалъ.
А время шло, не принося никакихъ перемѣнъ. Близнецы одѣвались совсѣмъ одинаково, они даже умудрялись портить свою одежду и обувь одновременно, такъ что, казалось, дыры на курткѣ, картузѣ или обуви происходили отъ того же самаго несчастія. Неизвѣстно, отчего это случалось: по закону природы или изъ шалости. А когда ихъ разспрашивали, хитрыя двойняшки смѣялись съ лукаво невиннымъ видомъ.
Ихъ дружба росла съ годами, и когда они стали немного разсуждать, то рѣшили, что не могутъ веселиться съ прочими дѣтьми, если одного изъ нихъ не было; иногда отецъ пробовалъ одного не отпускать отъ себя весь день, а другого держала при себѣ мать; оба дѣлались грустные, блѣдные и работали не-хотя, какъ больные; за то вечеромъ, при встрѣчѣ, они уходили гулять вмѣстѣ, держась за руку, и не хотѣли возвращаться, сердясь на родителей за причинённое имъ горе. Скоро бросили попытки ихъ разлучать; надо сознаться, не только отецъ и мать, но даже братья, сестры, дяди и тетки ихъ очень любили и баловали. Они гордились ими за похвалы, которыя слышали отовсюду, да и потомъ дѣти были красивыми, не глупыми и добрыми. Иногда отца Барбо тревожила ихъ привычка быть постоянно вмѣстѣ, особенно для будущаго; онъ вспомнилъ слова Сажеттъ и старался иногда возбудить ихъ зависть одинъ къ другому. Такъ, напримѣръ, когда они оба шалили, онъ дралъ Сильвинэ за уши, а самъ говорилъ Ландри: «Прощаю тебѣ на этотъ разъ, ты всегда умнѣе». Но Сильвинэ не огорчался, что его уши горѣли, и радовался, что простили брата; за то Ландри плакалъ такъ горько, точно его наказали. Въ другой разъ давали одному то, чего оба хотѣли; тотчасъ же, сладкимъ они дѣлились, а игрушку дѣлали общей, или передавали ее одинъ другому, не различая, кому она принадлежала. Когда одного хвалили, нарочно не замѣчая другого, именно другой радовался и гордился, что поощряютъ и ласкаютъ его близнеца, и самъ присоединялся къ хору похвалъ. Словомъ, тщетно пробовали ихъ разлучать; скоро все предоставили на волю Божью, такъ какъ вообще рѣдко перечятъ нѣжно любимымъ существамъ, даже для ихъ пользы. Всѣ колкости обратили въ шутку, а близнецы только этого и хотѣли. Оба были очень хитрые; часто они притворялись, что ссорятся и дерутся, чтобы ихъ оставили въ покоѣ, но никогда не причиняли другъ другу ни малѣйшаго зла. Когда иной простакъ удивлялся ихъ ссорѣ, они потихоньку смѣялись надъ нимъ, и черезъ минуту раздавалась ихъ болтовня и пѣніе, похожее на щебетаніе дроздовъ на вѣткѣ.