Роберт Стивенсон - Похищенный- английский и русский параллельные тексты

This was an entry on the fly-leaf of a chap-book (one of Patrick Walker's) plainly written by my father's hand and thus conceived: "To my brother

Ebenezer on his fifth birthday" Now, what puzzled me was this: That, as my father was of course the younger brother, he must either have made some strange error, or he must have written, before he was yet five, an excellent, clear manly hand of writing. I tried to get this out of my head; but though I took down many interesting authors, old and new, history, poetry, and story-book, this notion of my father's hand of writing stuck to me; and when at length I went back into the kitchen, and sat down once more to porridge and small beer, the first thing I said to Uncle Ebenezer was to ask him if my father had not been very quick at his book. "Alexander? No him!" was the reply. "I was far quicker mysel'; I was a clever chappie when I was young. Why, I could read as soon as he could." This puzzled me yet more; and a thought coming into my head, I asked if he and my father had been twins. He jumped upon his stool, and the horn spoon fell out of his hand upon the floor. "What gars ye ask that?" he said, and he caught me by the breast of the jacket, and looked this time straight into my eyes: his own were little and light, and bright like a bird's, blinking and winking strangely. "What do you mean?" I asked, very calmly, for I was far stronger than he, and not easily frightened. "Take your hand from my jacket. This is no way to behave." My uncle seemed to make a great effort upon himself. "Dod man, David," he said, "ye should-nae speak to me about your father. That's where the mistake is." He sat awhile and shook, blinking in his plate: "He was all the brother that ever I had," he added, but with no heart in his voice; and then he caught up his spoon and fell to supper again, but still shaking. Now this last passage, this laying of hands upon my person and sudden profession of love for my dead father, went so clean beyond my comprehension that it put me into both fear and hope. On the one hand, I began to think my uncle was perhaps insane and might be dangerous; on the other, there came up into my mind (quite unbidden by me and even discouraged) a story like some ballad I had heard folk singing, of a poor lad that was a rightful heir and a wicked kinsman that tried to keep him from his own. For why should my uncle play a part with a relative that came, almost a beggar, to his door, unless in his heart he had some cause to fear him? With this notion, all

То был тоненький сборник баллад

unacknowledged, but nevertheless getting firmly settled in my head, I now began to imitate his covert looks; so that we sat at table like a cat and a mouse, each stealthily observing the other. Not another word had he to say to me, black or white, but was busy turning something secretly over in his mind; and the longer we sat and the more I looked at him, the

more certain I became that the something was unfriendly to myself. When he had cleared the platter, he got out a single pipeful of tobacco, just as in the morning, turned round a stool into the chimney corner, and sat awhile smoking, with his back to me. "Davie," he said, at length, "I've been thinking;" then he paused, and said it again. "There's a wee bit siller that I half promised ye before ye were born," he continued; "promised it to your father. O, naething legal, ye understand; just gentlemen daffing at their wine. Well, I keepit that bit money separate--it was a great expense, but a promise is a promise--and it has grown by now to be a matter of just precisely--just exactly "--and here he paused and stumbled--"of just exactly forty pounds!" This last he rapped out with a sidelong glance over his shoulder; and the next moment added, almost with a scream, "Scots!" The pound Scots being the same thing as an English shilling, the difference made by this second thought was considerable; I could see, besides, that the whole story was a lie, invented with some end which it puzzled me to guess; and I made no attempt to conceal the tone of raillery in which I answered-- "O, think again, sir! Pounds sterling, I believe!" "That's what I said," returned my uncle: "pounds sterling! -Я и сказал: "фунтов стерлингов"! - подтвердил дядюшка. And if you'll step out-by to the door a minute, just to see what kind of a night it is, I'll get it out to ye and call ye in again." - Ты бы на минуту вышел за дверь, взглянул, какая погода на дворе, а я б их тебе достал и кликнул тебя обратно. I did his will, smiling to myself in my contempt that he should think I was so easily to be deceived. Я послушался, презрительно усмехаясь про себя: он думает, что меня так легко обвести вокруг пальца. It was a dark night, with a few stars low down; and as I stood just outside the door, I heard a hollow moaning of wind far off among the hills. Ночь была темная, низко над краем земли мерцали редкие звезды; я слышал, стоя на пороге, как с заунывным воем носится ветер меж дальних холмов. I said to myself there was something thundery and changeful in the weather, and little knew of what a vast importance that should prove to me before the evening passed. Помню, я отметил, что погода меняется и, будет гроза, но мог ли я знать, как это важно окажется для меня еще до исхода ночи... When I was called in again, my uncle counted out into my hand seven and thirty golden guinea pieces; the rest was in his hand, in small gold and silver; but his heart failed him there, and he crammed the change into his pocket. Потом дядя позвал меня обратно, отсчитал мне в руку тридцать семь золотых гиней; но когда у него оставалась лишь пригоршня золотой и серебряной мелочи, сердце его не выдержало, и он ссыпал ее себе в карман. "There," said he, "that'll show you! - Вот тебе, - произнес он. - Видишь теперь? I'm a queer man, and strange wi' strangers; but my word is my bond, and there's the proof of it." Я человек странный, тем более с чужими, но слово мое нерушимо, и вот тому доказательство. Now, my uncle seemed so miserly that I was struck dumb by this sudden generosity, and could find no words in which to thank him. Говоря по правде, мой дядя казался таким отъявленным скопидомом, что я онемел от столь внезапной щедрости и даже не сумел толком его поблагодарить. "No a word!" said he. - Не надо слов! - возгласил он. "Nae thanks; I want nae thanks. - Не надо благодарности! I do my duty. I'm no saying that everybody would have, done it; but for my part (though I'm a careful body, too) it's a pleasure to me to do the right by my brother's son; and it's a pleasure to me to think that now we'll agree as such near friends should." Я исполнил свой долг; я не говорю, что всякий поступил бы так же, но мне (хоть я и осмотрительный человек) только приятно сделать доброе дело сыну моего брата и приятно думать, что теперь между нами все пойдет на лад, как и должно у таких близких друзей. I spoke him in return as handsomely as I was able; but all the while I was wondering what would come next, and why he had parted with his precious guineas; for as to the reason he had given, a baby would have refused it. Я ответил ему со всей учтивостью, на какую был способен, а сам тем временем гадал, что будет дальше и чего ради он расстался со своими ненаглядными гинеями: ведь его объяснение не обмануло бы и младенца. Presently he looked towards me sideways. Но вот он кинул на меня косой взгляд. "And see here," says he, "tit for tat." - Ну и, сам понимаешь, - сказал он, - услуга за услугу. I told him I was ready to prove my gratitude in any reasonable degree, and then waited, looking for some monstrous demand. Я сказал, что готов доказать свою благодарность любым разумным способом, и выжидающе замолчал, предвидя какое-нибудь чудовищное требование. And yet, when at last he plucked up courage to speak, it was only to tell me (very properly, as I thought) that he was growing old and a little broken, and that he would expect me to help him with the house and the bit garden. Однако когда он наконец набрался духу открыть рот, то лишь для того, чтобы сообщить мне (вполне уместно, как я подумал), что становится стар и немощен и рассчитывает на мою" помощь по дому и в огороде. I answered, and expressed my readiness to serve. Я ответил, что охотно ему послужу. "Well," he said, "let's begin." - Тогда начнем. He pulled out of his pocket a rusty key. - Он вытащил из кармана заржавленный ключ. "There," says he, "there's the key of the stair-tower at the far end of the house. - Вот, - объявил он. - Этот ключ от лестничной башни в том крыле замка. Ye can only win into it from the outside, for that part of the house is no finished. Попасть туда можно только снаружи, потому что та часть дома недостроена. Gang ye in there, and up the stairs, and bring me down the chest that's at the top. Ступай, поднимись по лестнице и принеси мне сундучок, что стоит наверху. There's papers in't," he added. В нем хранятся бумаги, - добавил он. "Can I have a light, sir?" said I. - Можно взять огня, сэр? - спросил я. "Na," said he, very cunningly. - Ни-ни, - лукаво сказал он. "Nae lights in my house." - Никаких огней в моем доме. "Very well, sir," said I. - Хорошо, сэр. "Are the stairs good?" Лестница крепкая? "They're grand," said he; and then, as I was going, "Keep to the wall," he added; "there's nae bannisters. - Великолепная лестница, - сказал он и, когда я повернулся к двери, прибавил: - Держись ближе к стене, перил нету. But the stairs are grand underfoot." Но сами ступеньки хоть куда. Out I went into the night. Я вышел; стояла ночь. The wind was still moaning in the distance, though never a breath of it came near the house of Shaws. Вдали по-прежнему завывал ветер, хотя до самого замка Шос не долетало ни единого дуновения. It had fallen blacker than ever; and I was glad to feel along the wall, till I came the length of the stairtower door at the far end of the unfinished wing. Кругом стало еще непроглядней; хорошо хоть, что до двери лестничной башни, замыкавшей недостроенное крыло, можно было пробраться ощупью вдоль стены. I had got the key into the keyhole and had just turned it, when all upon a sudden, without sound of wind or thunder, the whole sky lighted up with wild fire and went black again. Я вставил ключ в замочную скважину и не успел его повернуть, как внезапно, в полном безветрии и гробовой тишине, по всему небу ярым светом полыхнула зарница - и снова все почернело. I had to put my hand over my eyes to get back to the colour of the darkness; and indeed I was already half blinded when I stepped into the tower. Я должен был закрыть глаза рукой, чтобы привыкнуть к темноте, но все равно вошел в башню наполовину ослепленный. It was so dark inside, it seemed a body could scarce breathe; but I pushed out with foot and hand, and presently struck the wall with the one, and the lowermost round of the stair with the other. Внутри стояла такая плотная мгла, что, казалось, нечем дышать; но я переступал с великой осторожностью, вытянув вперед руки, и вскоре пальцы мои уперлись в стену, а нога наткнулась на нижнюю ступеньку. The wall, by the touch, was of fine hewn stone; the steps too, though somewhat steep and narrow, were of polished masonwork, and regular and solid underfoot. Стена, как я определил на ощупь, была сложена из гладко отесанного камня, лестница, правда, узковатая и крутая, была тоже каменная с гладко отполированными, ровными, прочными ступенями. Minding my uncle's word about the bannisters, I kept close to the tower side, and felt my way in the pitch darkness with a beating heart. Памятуя напутствие дяди насчет перил, я держался как можно ближе к стене и в кромешной темноте, с бьющимся сердцем, нащупывал одну ступеньку за другой. The house of Shaws stood some five full storeys high, not counting lofts. Замок Шос, помимо чердака, насчитывал целых пять этажей. Well, as I advanced, it seemed to me the stair grew airier and a thought more lightsome; and I was wondering what might be the cause of this change, when a second blink of the summer lightning came and went. И вот, по мере того как я взбирался все выше, мне казалось, что на лестнице становится все легче дышать, а мрак чуточку редеет, и я только дивился, отчего бы это, как вдруг опять сверкнула зарница и тотчас погасла. If I did not cry out, it was because fear had me by the throat; and if I did not fall, it was more by Heaven's mercy than my own strength. Если я не вскрикнул, то лишь оттого, что страх сдавил мне горло; если не полетел вниз, то скорей по милости провидения, а не из-за собственной ловкости. It was not only that the flash shone in on every side through breaches in the wall, so that I seemed to be clambering aloft upon an open scaffold, but the same passing brightness showed me the steps were of unequal length, and that one of my feet rested that moment within two inches of the well. Свет молнии ворвался в башню со всех сторон сквозь бреши в стене; оказалось, что я карабкаюсь вверх как бы по открытым лесам; мало того: этой мимолетной вспышки было довольно, чтобы я увидел, что ступеньки разной длины и в каких-нибудь двух дюймах от моей правой ноги зияет провал. This was the grand stair! Так вот она какова, эта великолепная лестница! I thought; and with the thought, a gust of a kind of angry courage came into my heart. С этой мыслью какая-то злобная отвага вселилась мне в душу. My uncle had sent me here, certainly to run great risks, perhaps to die. Мой дядя заведомо послал меня сюда навстречу грозной опасности, может быть, навстречу смерти. I swore I would settle that "perhaps," if I should break my neck for it; got me down upon my hands and knees; and as slowly as a snail, feeling before me every inch, and testing the solidity of every stone, I continued to ascend the stair. И я поклялся установить "может быть" или "бесспорно", даже если сломаю себе на этом шею. Я опустился на четвереньки и с черепашьей скоростью двинулся дальше вверх по лестнице, нащупывая каждый дюйм, пробуя прочность каждого камня. The darkness, by contrast with the flash, appeared to have redoubled; nor was that all, for my ears were now troubled and my mind confounded by a great stir of bats in the top part of the tower, and the foul beasts, flying downwards, sometimes beat about my face and body. После вспышки зарницы тьма словно сгустилась вдвое; мало того, наверху, под стропилами башни, подняли страшную возню летучие мыши, шум забивал мне уши, мешал сосредоточиться; вдобавок гнусные твари то и дело слетали вниз, задевая меня по лицу и по плечам. The tower, I should have said, was square; and in every corner the step was made of a great stone of a different shape to join the flights. Башня, надо сказать, была квадратная, и плита каждой угловой ступеньки, на которой сходились два марша, была шире и другой формы, чем остальные. Well, I had come close to one of these turns, when, feeling forward as usual, my hand slipped upon an edge and found nothing but emptiness beyond it. Поднявшись до одного такого поворота, я продолжал нащупывать дорогу, как вдруг моя рука сорвалась в пустоту. The stair had been carried no higher; to set a stranger mounting it in the darkness was to send him straight to his death; and (although, thanks to the lightning and my own precautions, I was safe enough) the mere thought of the peril in which I might have stood, and the dreadful height I might have fallen from, brought out the sweat upon my body and relaxed my joints. Ступеней дальше не было. Заставить чужого человека подняться по такой лестнице в темноте означало послать его на верную смерть; и, хотя вспышка зарницы и собственная осторожность спасли меня, при одной мысли о том, какая меня подстерегала опасность и с какой страшной высоты я мог упасть, меня прошиб холодный пот, и я как-то сразу обессилел. But I knew what I wanted now, and turned and groped my way down again, with a wonderful anger in my heart. Зато теперь я знал, что мне было надо; я повернул обратно и стал так же, ползком, спускаться, а сердце мое было переполнено гневом. About half-way down, the wind sprang up in a clap and shook the tower, and died again; the rain followed; and before I had reached the ground level it fell in buckets. Когда я был примерно на полпути вниз, на башню налетел мощный порыв ветра, стих на мгновение -и разом хлынул дождь; я не сошел еще с последней ступеньки, а уже лило как из ведра. I put out my head into the storm, and looked along towards the kitchen. Я высунулся наружу и поглядел в сторону кухни. The door, which I had shut behind me when I left, now stood open, and shed a little glimmer of light; and I thought I could see a figure standing in the rain, quite still, like a man hearkening. Дверь, которую я плотно притворил уходя, была теперь открыта, изнутри сочился тусклый свет, а под дождем виднелась, кажется, фигура человека, который замер в неподвижности, как бы прислушиваясь. And then there came a blinding flash, which showed me my uncle plainly, just where I had fancied him to stand; and hard upon the heels of it, a great tow-row of thunder. В эту секунду ослепительно блеснула молния - я успел ясно увидеть, что мне не почудилось и на том месте в самом деле стоит мой дядя, - и тотчас грянул гром. Now, whether my uncle thought the crash to be the sound of my fall, or whether he heard in it God's voice denouncing murder, I will leave you to guess. Не знаю, что послышалось дяде Эбенезеру в раскате грома: звук ли моего падения, глас ли господень, обличающий убийцу, - об этом я предоставляю догадываться читателю. Certain it is, at least, that he was seized on by a kind of panic fear, and that he ran into the house and left the door open behind him. Одно было несомненно: его обуял панический страх, и он бросился обратно в дом, оставив дверь за собою открытой. I followed as softly as I could, and, coming unheard into the kitchen, stood and watched him. Я как можно тише последовал за ним, неслышно вошел в кухню и остановился, наблюдая. He had found time to open the corner cupboard and bring out a great case bottle of aqua vitae, and now sat with his back towards me at the table. Он успел уже отпереть поставец с посудой, достал большую оплетенную бутыль виски и сидел у стола спиной ко мне. Ever and again he would be seized with a fit of deadly shuddering and groan aloud, and carrying the bottle to his lips, drink down the raw spirits by the mouthful. Его поминутно сотрясал жестокий озноб, и он с громким стоном подносил к губам бутыль и залпом Глотал неразбавленное зелье. I stepped forward, came close behind him where he sat, and suddenly clapping my two hands down upon his shoulders--"Ah!" cried I. Я шагнул вперед, подкрался к нему сзади вплотную и с размаху хлопнул обеими руками по плечам. - Ага! - вскричал я. My uncle gave a kind of broken cry like a sheep's bleat, flung up his arms, and tumbled to the floor like a dead man. Дядя издал какой-то прерывистый блеющий вопль, вскинул руки и замертво грохнулся наземь. I was somewhat shocked at this; but I had myself to look to first of all, and did not hesitate to let him lie as he had fallen. Я немного оторопел; впрочем, прежде всего следовало позаботиться о себе, и, недолго раздумывая, я оставил его лежать на полу. The keys were hanging in the cupboard; and it was my design to furnish myself with arms before my uncle should come again to his senses and the power of devising evil. В посудном шкафчике болталась связка ключей, и пока к дядюшке вместе с сознанием не вернулась способность строить козни, я рассчитывал добыть себе оружие. In the cupboard were a few bottles, some apparently of medicine; a great many bills and other papers, which I should willingly enough have rummaged, had I had the time; and a few necessaries that were nothing to my purpose. В шкафчике хранились какие-то склянки, иные, вероятно, с лекарствами, а также великое множество учетов и прочих бумаг, в которых я был бы очень не прочь порыться, будь у меня время; здесь же стояли разные хозяйственные мелочи, которые мне были ни к чему. Thence I turned to the chests. Потом я перешел к сундукам. The first was full of meal; the second of moneybags and papers tied into sheaves; in the third, with many other things (and these for the most part clothes) I found a rusty, ugly-looking Highland dirk without the scabbard. Первый был до краев полон муки, второй набит мешочками монет и бумагами, связанными в пачки. В третьем среди вороха всякой всячины (по преимуществу одежды) я обнаружил заржавленный, но достаточно грозный на вид шотландский кинжал без ножен. This, then, I concealed inside my waistcoat, and turned to my uncle. Его-то я и спрятал под жилет и только потом занялся дядей. He lay as he had fallen, all huddled, with one knee up and one arm sprawling abroad; his face had a strange colour of blue, and he seemed to have ceased breathing. Он лежал, как куль, в том же положении, поджав одно колено и откинув руку; лицо его посинело, дыхания не было слышно. Fear came on me that he was dead; then I got water and dashed it in his face; and with that he seemed to come a little to himself, working his mouth and fluttering his eyelids. Я испугался, не умер ли он, принес воды и начал брызгать ему в лицо; тогда он малопомалу стал подавать признаки жизни, пожевал губами, веки его дрогнули. At last he looked up and saw me, and there came into his eyes a terror that was not of this world. Наконец он открыл глаза, увидел меня, и лицо его исказилось сверхъестественным ужасом. "Come, come," said I; "sit up." - Ничего-ничего, - сказал я. - Садитесь-ка потихоньку. "Are ye alive?" he sobbed. -Ты жив? - всхлипнул он. "O man, are ye alive?" - Боже мой, неужели ты жив? "That am I," said I. - Жив, как видите, - сказал я. "Small thanks to you!" - Только вас ли за то благодарить? He had begun to seek for his breath with deep sighs. Он схватил воздух ртом, глубоко и прерывисто дыша. "The blue phial," said he--"in the aumry--the blue phial." - Синий пузырек... - выговорил он. - В поставце... синий. His breath came slower still. Он задышал еще реже. I ran to the cupboard, and, sure enough, found there a blue phial of medicine, with the dose written on it on a paper, and this I administered to him with what speed I might. Я кинулся к шкафчику, и точно, там оказался синий лекарственный пузырек с бумажным ярлыком, на котором значилась доза. Я поспешно поднес дяде лекарство. "It's the trouble," said he, reviving a little; "I have a trouble, Davie. It's the heart." - Сердце, - сказал он, когда немного ожил. -Сердце у меня больное, Дэви. Я очень больной человек. I set him on a chair and looked at him. Я усадил дядю на стул и поглядел на него. It is true I felt some pity for a man that looked so sick, but I was full besides of righteous anger; and I numbered over before him the points on which I wanted explanation: why he lied to me at every word; why he feared that I should leave him; why he disliked it to be hinted that he and my father were twins--"Is that because it is true?" Вид у него был самый несчастный, и меня, признаться, разбирала жалость, но вместе с тем я был полон справедливого негодования. Один за другим, я выложил ему все вопросы, которым требовал дать объяснение. Зачем он лжет мне на каждом слове? Отчего боится меня отпустить? Отчего ему так не понравилось мое предположение, что они с моим отцом близнецы, не оттого ли, что оно верно? I asked; why he had given me money to which I was convinced I had no claim; and, last of all, why he had tried to kill me. Для чего он дал мне деньги, которые, я убежден, никоим образом мне не принадлежат? И отчего, наконец, он пытался меня прикончить? He heard me all through in silence; and then, in a broken voice, begged me to let him go to bed. Он молча выслушал все до конца; потом дрожащим голосом взмолился, чтобы я позволил ему лечь в постель. "I'll tell ye the morn," he said; "as sure as death I will." - Утром я все расскажу, - говорил он. - Клянусь тебе жизнью... And so weak was he that I could do nothing but consent. Он был так слаб, что мне ничего другого не оставалось, как согласиться. I locked him into his room, however, and pocketed the key, and then returning to the kitchen, made up such a blaze as had not shone there for many a long year, and wrapping myself in my plaid, lay down upon the chests and fell asleep. На всякий случай я запер его комнату и спрятал ключ в карман; а потом, возвратясь на кухню, развел такой жаркий огонь, какого этот очаг не видывал долгие годы, завернулся в плед, улегся на сундуках и заснул. CHAPTER V ГЛАВА V I GO TO THE QUEEN'S FERRY Я УХОЖУ НА ПЕРЕПРАВУ "КУИНСФЕРРИ" Much rain fell in the night; and the next morning there blew a bitter wintry wind out of the north-west, driving scattered clouds. Дождь шел всю ночь, а наутро с северо-запада подул ледяной пронизывающий ветер, гоня рваные тучи. For all that, and before the sun began to peep or the last of the stars had vanished, I made my way to the side of the burn, and had a plunge in a deep whirling pool. И все-таки еще не выглянуло солнце и не погасли последи не звезды, как я сбегал к ручью и окунулся в глубоком бурливом бочажке. All aglow from my bath, I sat down once more beside the fire, which I replenished, and began gravely to consider my position. Все тело у меня горело после такого купания; я вновь сел к пылающему очагу, подбросил в огонь поленьев и принялся основательно обдумывать свое положение. There was now no doubt about my uncle's enmity; there was no doubt I carried my life in my hand, and he would leave no stone unturned that he might compass my destruction. Теперь уже не было сомнений, что дядя мне враг; не было сомнений, что я ежесекундно рискую жизнью, что он всеми правдами и неправдами будет добиваться своей погибели. But I was young and spirited, and like most lads that have been country-bred, I had a great opinion of my shrewdness. Но я был молод, полон задора и, как всякий деревенский юнец, был весьма высокого мнения в собственной смекалке. I had come to his door no better than a beggar and little more than a child; he had met me with treachery and violence; it would be a fine consummation to take the upper hand, and drive him like a herd of sheep. Я пришел к его порогу почти совсем нищим, почти ребенком, и чем он встретил меня коварством и жестокостью; так поделом же ему будет, если я подчиню его себе и стану помыкать им, как пастух стадом баранов! I sat there nursing my knee and smiling at the fire; and I saw myself in fancy smell out his secrets one after another, and grow to be that man's king and ruler. Так сидел я, поглаживая колено, и улыбался, щурясь на огонь: я уже видел мысленно, как выведываю один за другим все его секреты и становлюсь его господином и повелителем. The warlock of Essendean, they say, had made a mirror in which men could read the future; it must have been of other stuff than burning coal; for in all the shapes and pictures that I sat and gazed at, there was never a ship, never a seaman with a hairy cap, never a big bludgeon for my silly head, or the least sign of all those tribulations that were ripe to fall on me. Болтают, что эссендинский колдун сделал зеркало, в котором всякий может прочесть свою судьбу; верно, не из раскаленных углей смастерил свое стекло, потому что сколько ни рисовалось мне видений и картин, не было среди них ни корабля, ни моряка в косматой шапке, ни дубинки, предназначенной для глупой моей головы, - словом, ни малейшего намека на те невзгоды, что готовы были вот-вот обрушиться на меня. Presently, all swollen with conceit, I went up-stairs and gave my prisoner his liberty. Наконец, положительно лопаясь от самодовольства, я поднялся наверх и выпустил своего узника. He gave me good-morning civilly; and I gave the same to him, smiling down upon him, from the heights of my sufficiency. Он учтиво наделал мне доброго утра, и я, посмеиваясь свысока, зависимо отвечал ему тем же. Soon we were set to breakfast, as it might have been the day before. Вскоре мы расположились завтракать, словно ровным счетом ничего не переменилось со вчерашнего дня. "Well, sir," said I, with a jeering tone, "have you nothing more to say to me?" - Итак, сэр? - язвительно начал я. - Неужели вам больше нечего мне сказать? And then, as he made no articulate reply, "It will be time, I think, to understand each other," I continued. - И, не дождавшись внятного ответа, продолжал: -Мне кажется, пора нам понять друг друга. "You took me for a country Johnnie Raw, with no more mother-wit or courage than a porridge-stick. Вы приняли меня за деревенского простачка, несмелого и тупого, как чурбан. I took you for a good man, or no worse than others at the least. Я вас - за доброго человека, по крайней мере человека не хуже других. It seems we were both wrong. Видно, мы оба ошиблись. What cause you have to fear me, to cheat me, and to attempt my life--" Какие у вас причины меня бояться, обманывать меня, покушаться на мою жизнь?.. He murmured something about a jest, and that he liked a bit of fun; and then, seeing me smile, changed his tone, and assured me he would make all clear as soon as we had breakfasted. Он забормотал было, что он большой забавник и задумал лишь невинную шутку, но при виде моей усмешки переменил тон и обещал, что как только мы позавтракаем, все мне объяснит. I saw by his face that he had no lie ready for me, though he was hard at work preparing one; and I think I was about to tell him so, when we were interrupted by a knocking at the door. По его лицу я видел, что он еще не придумал, как мне солгать, хоть и старается изо всех сил, - и, наверно, сказал бы ему это, но мне помешал стук в дверь. Bidding my uncle sit where he was, I went to open it, and found on the doorstep a half-grown boy in sea-clothes. Велев дяде сидеть на месте, я пошел отворить. На пороге стоял какой-то подросток в моряцкой робе. He had no sooner seen me than he began to dance some steps of the sea-hornpipe (which I had never before heard of far less seen), snapping his fingers in the air and footing it right cleverly. Завидев меня, он немедленно принялся откалывать коленца матросской пляски - я тогда и не слыхивал о такой, а уж не видывал и подавно, -прищелкивая пальцами и ловко выбивая дробь ногами. For all that, he was blue with the cold; and there was something in his face, a look between tears and laughter, that was highly pathetic and consisted ill with this gaiety of manner. При всем том он весь посинел от холода, и было что-то очень жалкое в его лице, какая-то готовность не то рассмеяться, не то заплакать, которая совсем не вязалась с его лихими ухватками. "What cheer, mate?" says he, with a cracked voice. - Как живем, друг? - осипшим голосом сказал он. I asked him soberly to name his pleasure. Я с достоинством спросил, что ему угодно. "O, pleasure!" says he; and then began to sing: "For it's my delight, of a shiny night, In the season of the year." - А чтоб мне угождали! - ответил он и пропел: Вот, что мило мне при светлой луне Весеннею порой. "Well," said I, "if you have no business at all, I will even be so unmannerly as to shut you out." - Извини мою неучтивость, - сказал я, - но раз не за делом пришел, то и делать тебе здесь нечего. "Stay, brother!" he cried. - Постой, браток! - крикнул он. "Have you no fun about you? or do you want to get me thrashed? - Ты что, шуток не понимаешь? Или хочешь, чтобы мне всыпали? I've brought a letter from old Heasyoasy to Mr. Belflower." Я принес, мистеру Бэлфуру письмо от старикана Хози-ози. He showed me a letter as he spoke. "And I say, mate," he added, "I'm mortal hungry." - Он показал мне письмо и прибавил: - А еще, друг, я помираю с голоду. "Well," said I, "come into the house, and you shall have a bite if I go empty for it." - Ладно, - сказал я. - Зайди в дом. Пускай хоть сам попощусь, а для тебя кусок найдется. With that I brought him in and set him down to my own place, where he fell-to greedily on the remains of breakfast, winking to me between whiles, and making many faces, which I think the poor soul considered manly. Я привел его в кухню, усадил на свое место, и бедняга с жадностью накинулся на остатки завтрака, поминутно подмигивая мне и не переставая гримасничать: видно, в простоте душевной, он воображал, что так и положено держаться настоящему мужчине. Meanwhile, my uncle had read the letter and sat thinking; then, suddenly, he got to his feet with a great air of liveliness, and pulled me apart into the farthest corner of the room. Дядя тем временем пробежал глазами письмо и погрузился в задумчивость. Внезапно, с необычайной живостью, он вскочил и потянул меня в дальний конец кухни. "Read that," said he, and put the letter in my hand. - На-ка, прочти, - и он сунул мне в руки письмо. Here it is, lying before me as I write: Вот оно лежит передо мною и сейчас, когда я пишу эти строки. "The Hawes Inn, at the Queen's Ferry. "Переправа "Куинсферри". Трактир "Боярышник". "Sir,—I lie here with my hawser up and down, and send my cabin-boy to informe. Сэр! Я болтаюсь здесь на рейде и посылаю к вам юнгу с донесением. If you have any further commands for over-seas, to-day will be the last occasion, as the wind will serve us well out of the firth. Буде вам явится надобность что-либо добавить к прежним вашим поручениям, то последний случай сегодня, ибо ветер благоприятствует и мы выходим из залива. I will not seek to deny that I have had crosses with your doer,* Mr. Rankeillor; of which, if not speedily redd up, you may looke to see some losses follow. I have drawn a bill upon you, as per margin, and am, sir, your most obedt., humble servant, "ELIAS HOSEASON."* Agent. Не стану отпираться, мы кое в чем не сошлись с вашим доверенным мистером Ранкилером, каковое обстоятельство, не будучи спешно улажено, может привести к некоторому для вас ущербу. Я составил вам счет соответственно вырученной сумме, с чем и остаюсь, сэр, ваш покорнейший слуга Элайс Хозисон". "You see, Davie," resumed my uncle, as soon as he saw that I had done, "I have a venture with this man Hoseason, the captain of a trading brig, the Covenant, of Dysart. - Понимаешь, Дэви, - продолжал дядя, увидев, что я кончил читать, - этот Хозисон - капитан торгового брига "Завет" из. Дайсета, и у меня с ним дела. Now, if you and me was to walk over with yon lad, I could see the captain at the Hawes, or maybe on board the Covenant if there was papers to be signed; and so far from a loss of time, we can jog on to the lawyer, Mr. Rankeillor's. Нам бы с тобой пойти сейчас с этим мальчонкой: я бы тогда заодно повидался с капитаном, в "Боярышнике" или на борту "Завета", если требуется подписать какие-то бумаги, а оттуда, не теряя даром времени, мы можем прямо пойти к стряпчему, мистеру Ранкилеру. After a' that's come and gone, ye would be swier* to believe me upon my naked word; but ye'll believe Rankeillor. He's factor to half the gentry in these parts; an auld man, forby: highly respeckit, and he kenned your father." * Unwilling. Мое слово, после всего что случилось, для тебя теперь мало значит, но Ранкилеру ты поверишь. Он у доброй половины местного дворянства ведет дела, человек старый, очень уважаемый; да к тому же он знавал твоего деда. I stood awhile and thought. Я постоял в раздумье. I was going to some place of shipping, which was doubtless populous, and where my uncle durst attempt no violence, and, indeed, even the society of the cabin-boy so far protected me. Там, куда он меня зовет, много кораблей, а стало быть, много народу; на людях дядя не отважится применить насилие, да и пока с нами юнга, опасаться нечего. Once there, I believed I could force on the visit to the lawyer, even if my uncle were now insincere in proposing it; and, perhaps, in the bottom of my heart, I wished a nearer view of the sea and ships. А уж на месте я, верно, сумею заставить дядю пойти к стряпчему, даже если сейчас он это предлагает лишь для отвода глаз. И потом, как знать, не хотелось ли мне в глубине души поближе взглянуть на море и суда! You are to remember I had lived all my life in the inland hills, and just two days before had my first sight of the firth lying like a blue floor, and the sailed ships moving on the face of it, no bigger than toys. Не забудьте, что я всю жизнь прожил в горах, вдали от побережья, и всего два дня назад впервые увидел синюю гладь залива и на нем крохотные, словно игрушечные, кораблики под парусами. One thing with another, I made up my mind. Так или иначе, но я согласился. "Very well," says I, "let us go to the Ferry." - Хорошо, - сказал я. - Давайте сходим к переправе. My uncle got into his hat and coat, and buckled an old rusty cutlass on; and then we trod the fire out, locked the door, and set forth upon our walk. Дядя напялил шляпу и кафтан, нацепил старый ржавый кортик, мы загасили очаг, заперли дверь и двинулись в путь. The wind, being in that cold quarter the north-west, blew nearly in our faces as we went. Дорога проходила по открытому месту, и холодный северо-западный ветер бил нам в лицо. It was the month of June; the grass was all white with daisies, and the trees with blossom; but, to judge by our blue nails and aching wrists, the time might have been winter and the whiteness a December frost. Был июнь месяц, в траве белели маргаритки, деревья стояли в цвету, а глядя на наши синие ногти и онемевшие запястья, можно было подумать, что, наступила зима и все вокруг прихвачено декабрьским морозом. Uncle Ebenezer trudged in the ditch, jogging from side to side like an old ploughman coming home from work. Дядя Эбенезер тащился по обочине, переваливаясь с боку на бок, словно старый пахарь, возвращающийся с работы. He never said a word the whole way; and I was thrown for talk on the cabin-boy. За всю дорогу он не проронил ни слова, и я поневоле разговорился с юнгой. He told me his name was Ransome, and that he had followed the sea since he was nine, but could not say how old he was, as he had lost his reckoning. Тот сказал, что зовут его Рансомом, что в море он ходит с девяти лет, а сколько ему сейчас, сказать не может, потому что сбился со счета. He showed me tattoo marks, baring his breast in the teeth of the wind and in spite of my remonstrances, for I thought it was enough to kill him; he swore horribly whenever he remembered, but more like a silly schoolboy than a man; and boasted of many wild and bad things that he had done: stealthy thefts, false accusations, ay, and even murder; but all with such a dearth of likelihood in the details, and such a weak and crazy swagger in the delivery, as disposed me rather to pity than to believe him. Открыв грудь прямо на ветру, он, не слушая моих увещаний, что так недолго застудиться насмерть, показал мне свою татуировку; он сыпал отборной бранью кстати и некстати, но получалось это неумело, по-мальчишески; он важно перечислял мне свои геройские подвиги: тайные кражи, поклепы и даже убийства, - но с такими невероятными подробностями, с таким пустым и беспомощным бахвальством, что поверить было никак нельзя, а не пожалеть его невозможно. I asked him of the brig (which he declared was the finest ship that sailed) and of Captain Hoseason, in whose praises he was equally loud. Я расспросил его про бриг - он объявил, что это лучшее судно на свете - и про капитана, которого он принялся славословить с не меньшим жаром. Heasyoasy (for so he still named the skipper) was a man, by his account, that minded for nothing either in heaven or earth; one that, as people said, would "crack on all sail into the day of judgment;" rough, fierce, unscrupulous, and brutal; and all this my poor cabin-boy had taught himself to admire as something seamanlike and manly. По его словам, выходило, что Хози-ози (так он по-прежнему именовал шкипера) - из тех, кому не страшен ни черт, ни дьявол, кто, как говорится, "хоть на страшный суд прилетит на всех парусах", что нрава он крутого: свирепый, отчаянный, беспощадный. И всем этим бедняга приучил себя восхищаться и такого капитана почитал морским волком и настоящим мужчиной! He would only admit one flaw in his idol. Всего один изъян видел Рансом в своем кумире. "He ain't no seaman," he admitted. - Только моряк он никудышный, - доверительно сообщил он мне. "That's Mr. Shuan that navigates the brig; he's the finest seaman in the trade, only for drink; and I tell you I believe it! - Управляет бригом мистер Шуан, этот - моряк, каких поискать, верь слову, только выпить любит! Why, look'ere;" and turning down his stocking he showed me a great, raw, red wound that made my blood run cold. "He done that--Mr. Shuan done it," he said, with an air of pride. Глянь-ка! - Тут он отвернул чулок и показал мне глубокую рану, открытую, воспаленную - у меня при виде нее кровь застыла в жилах, - и гордо прибавил: - Это все он, мистер Шуан! "What!" I cried, "do you take such savage usage at his hands? - Что? - вскричал я. - И ты сносишь от него такие зверства? Why, you are no slave, to be so handled!" Да кто ты, раб, чтобы с тобой так обращались? "No," said the poor moon-calf, changing his tune at once, "and so he'll find. - Вот именно! - подхватил несчастный дурачок, сразу впадая в другую крайность. - И он еще это узнает! See'ere;" and he showed me a great case-knife, which he told me was stolen. - Он вытащил из чехла большой нож, по его словам, краденый. "O," says he, "let me see him, try; I dare him to; I'll do for him! - Видишь? - продолжал он. - Пускай попробует, пускай только посмеет! Я ему удружу! O, he ain't the first!" And he confirmed it with a poor, silly, ugly oath. Небось, не впервой! - ив подтверждение своей угрозы выругался, грязно, беспомощно и не к месту. I have never felt such pity for any one in this wide world as I felt for that half-witted creature, and it began to come over me that the brig Covenant (for all her pious name) was little better than a hell upon the seas. Никогда - еще никого мне не было так жалко, как этого убогого несмышленыша; и притом я начал понимать, что на бриге "Завет", несмотря на его святое название, как видно, немногим слаще, чем в преисподней. "Have you no friends?" said I. - А близких у тебя никого нет? - спросил я. He said he had a father in some English seaport, I forget which. Он сказал, что в одном английском порту, уж не помню в каком, у него был отец. "He was a fine man, too," he said, "but he's dead." - Хороший был человек, да только умер. "In Heaven's name," cried I, "can you find no reputable life on shore?" - Господи, неужели ты не можешь подыскать себе приличное занятие на берегу? - воскликнул я. "O, no," says he, winking and looking very sly, "they would put me to a trade. - Э, нет, - возразил он, хитро подмигнув. - Не на такого напали! I know a trick worth two of that, I do!" На берегу мигом к ремеслу пристроят. I asked him what trade could be so dreadful as the one he followed, where he ran the continual peril of his life, not alone from wind and sea, but by the horrid cruelty of those who were his masters. Тогда я спросил, есть ли ремесло ужасней того, которым он занимается теперь с опасностью для жизни, - не только из-за бурь и волн, но еще из-за чудовищлей жестокости его хозяев. He said it was very true; and then began to praise the life, and tell what a pleasure it was to get on shore with money in his pocket, and spend it like a man, and buy apples, and swagger, and surprise what he called stick-in-the-mud boys. Он согласился, что это правда, но тут же принялся расхваливать эту жизнь, рассказывая, как приятно сойти на берег, когда есть денежки в кармане, промотать их, как подобает мужчине, накупить яблок и вообще покрасоваться на зависть, как он выразился, "сухопутной мелюзге". "And then it's not all as bad as that," says he; "there's worse off than me: there's the twenty-pounders. - Да и не так все страшно, - храбрился он. -Другим еще солоней. Взять хотя бы "двадцатифунтовок". O, laws! you should see them taking on. Ух! Поглядел бы ты, каково им приходится! Why, I've seen a man as old as you, I dessay"--(to him I seemed old)--"ah, and he had a beard, too--well, and as soon as we cleared out of the river, and he had the drug out of his head--my! how he cried and carried on! Я одного видел своими глазами: мужчина уже в твоих годах (я для него был чуть ли не старик), бородища - во, только мы вышли из залива и у него зелье выветрилось из головы, он - ну реветь! Ну убиваться! I made a fine fool of him, I tell you! Уж я-то поднял на смех, будь уверен! And then there's little uns, too: oh, little by me! Или, опять же, мальчики. Ох, и до чего же мелочь! I tell you, I keep them in order. Будь уверен, они у меня по струнке ходят. When we carry little uns, I have a rope's end of my own to wollop'em." На случай, когда на борту мальки, у меня есть особый линек, чтобы их постегивать. And so he ran on, until it came in on me what he meant by twenty-pounders were those unhappy criminals who were sent over-seas to slavery in North America, or the still more unhappy innocents who were kidnapped or trepanned (as the word went) for private interest or vengeance. И так далее в том же духе, пока я не уразумел, что "двадцатифунтовки" - это либо несчастные преступники, которых переправляют в Северную Америку в каторжные работы, либо еще более несчастные и ни в чем не повинные жертвы, которых похитили или, по тогдашнему выражению, умыкнули обманом, ради личной выгоды или из мести. Just then we came to the top of the hill, and looked down on the Ferry and the Hope. Тут мы взошли на вершину холма, и нам открылась переправа и залив. The Firth of Forth (as is very well known) narrows at this point to the width of a good-sized river, which makes a convenient ferry going north, and turns the upper reach into a landlocked haven for all manner of ships. Right in the midst of the narrows lies an islet with some ruins; on the south shore they have built a pier for the service of the Ferry; and at the end of the pier, on the other side of the road, and backed against a pretty garden of holly-trees and hawthorns, I could see the building which they called the Hawes Inn. Ферт-оф-Форт в этом месте, как известно, сужается: к северу, где он не шире хорошей реки, удобное место для переправы, а в верховьях образуется закрытая гавань, пригодная для любых судов; в самом горле залива стоит островок, на нем какие-то развалины; на южном берегу построен пирс для парома, и в конце этого причала, по ту сторону дороги, виднелось среди цветущего остролиста и боярышника здание трактира. The town of Queensferry lies farther west, and the neighbourhood of the inn looked pretty lonely at that time of day, for the boat had just gone north with passengers. Городок Куинсферри лежит западнее, и вокруг трактира в это время, дня было довольно-таки безлюдно, тем более, что паром с пассажирами только что отошел на северный берег. A skiff, however, lay beside the pier, with some seamen sleeping on the thwarts; this, as Ransome told me, was the brig's boat waiting for the captain; and about half a mile off, and all alone in the anchorage, he showed me the Covenant herself. Впрочем, у пирса был ошвартован ялик, на банках дремали гребцы, и Рансом объяснил, что это шлюпка с "Завета" поджидает капитана; а примерно в полумиле от берега, один-одинешенек на якорной стоянке, маячил и сам "Завет". There was a sea-going bustle on board; yards were swinging into place; and as the wind blew from that quarter, I could hear the song of the sailors as they pulled upon the ropes. На палубе царила предрейсовая суета, матросы, ухватясь за брасы, поворачивали реи по ветру, и ветер нес к берегу их дружную песню. After all I had listened to upon the way, I looked at that ship with an extreme abhorrence; and from the bottom of my heart I pitied all poor souls that were condemned to sail in her. После всего, что я наслушался по дороге, я смотрел на бриг с крайним отвращением и от души жалел горемык, обреченных идти на нем в море. We had all three pulled up on the brow of the hill; and now I marched across the road and addressed my uncle. На бровке холма, когда мы все трое остановились, я перешел через дорогу и обратился к дяде: "I think it right to tell you, sir." says I, "there's nothing that will bring me on board that Covenant." - Считаю нужным предупредить вас, сэр, что я ни в коем случае не буду подниматься на борт "Завета". He seemed to waken from a dream. Дядя, казалось, очнулся от забытья. "Eh?" he said. "What's that?" - А? Что такое? - спросил он. I told him over again. Я повторил. "Well, well," he said, "we'll have to ple