Но ночь уже настала… ночь тихая. Какая картина!… Лагерные и бивачные огни, рассеянные во мраке, мерцают вокруг вас; они простираются до самого неба, и звезды на горизонте кажутся продолжением огней русского лагеря.
Давно уже эхо задунайское не разносило звонкого русского отзыва!… Перекликайтесь, недремлющие! а я… Монтань [293] сказал: Notre veillée est plus endormie que le dormir: notre sagesse moins sage que la folie; nos songes valent mieux que nos discours. [294]
CLXXXVII
Ударило семь часов… Утренние лучи ждали уже возвращения моего из области внука Эребова [295]… ожидание их скоро исполнилось. Колесница, запряженная призраками, остановилась у подъезда, и я во всей красоте, как дельфин, показался из волн… пуховых.
Где, думаете вы, был я?
Близ Альпов снежных, там, где Леман
Шумит, бушует между скал;
Где друга Юлии злой демон
На гибель часто искушал [296];
Там – был и я…
CLXXXVIII
Люди, удаленные от мест, где терзают род человеческий неутолимые желания и необузданные страсти, наслаждались некогда красотою природы, тишиною жизни и спокойствием души. Чисто было дыхание их, как воздух Гельвеции [297]. Не было между ними неприязни. Сердца их не уподоблялись островам, разбросанным по океану, а составляли одну землю, одну цепь обычаев, привычек, дружбы и любви.
Девы! девы, которых я вижу и встречаю! если б вы видели уборы и украшения тех дев, о которых я теперь думаю!… Какая роскошь! сколько золота, драгоценностей! какой ослепительный блеск! И ничто не затемняет красоты природной!… Скромность ли затемнит ее?… Какие украшения роскошнее невинности и добродетели?
Смейтесь, смейтесь, крылатые, которых я вижу и встречаю! О, пошли святой Промысл, чтобы в душе вашей отозвалось хоть на одно мгновение то чувство, которое называется Природою!
Что остается теперь человеку в наслаждение? – одно минутное забвение вечных огорчений.
Ум поглотил сердце… а счастие земное есть удел сердца!
CLXXXIX
Если б кто-нибудь взял на себя право упрекнуть меня, что сердце мое холодно, как лед, – я не буду опровергать упрека клятвами; нет!… пусть сердце мое будет подобно куску льда, принесенному из-за Ледовитого океана, с того места, где на севере стекаются в одну точку все умственные меридианы… пусть оно уподобляется ему!… Может быть, полярный лед так тверд, как кремень, и удар куска об кусок произвел бы искры… но какие искры? – искры любви!… Если кто даст мне хоть одну подобную искру – я буду доволен: что может быть лучше любви искренней?
СХС
Любовь!… Я верю преданиям очаровательного Гезиода [298] и страстной Сафо… Их сердца знали тебя… Я верю им: ты дочь неба и земли!… божество и демон, ясновидящая и слепая, ад и рай, блаженство и страдание!
Соблазн, предатель, искуситель,
Источник тайного огня,
Непостоянный сердца житель,
Коварный дух, оставь меня!
Минутный спутник мне не нужен,
Подобный счастью и судьбе,
Ты вечно верен лишь себе,
С собой лишь постоянно дружен.
Неси сокровища мечты
Тому, кто хочет быть обманут!
Меняй сердца, они цветы,
В них чувства скоро, скоро вянут!
CXCI
Часто, и как часто… после вышеописанного, произнесенного огорченными чувствами монолога вдруг делается резкий переход в нижеследующий:
Она мутит мой дух давно,
Она меня все в омут тянет!
Взгляните… то всплывет, то канет
На очарованное дно!
Мои ли чувства не растают?
Всплывет… и воды заиграют!…
Как колыбель под ней волна!…
Вся в брызгах, как в шатре алмазном,
Лежит раскинувшись она
И возмущает дух соблазном!
О, брошусь в воду!… пыл огня,
Быть может, холод волн потушит…
Но я боюсь… в воде меня
Русалка страстная задушит!… [299]
СХСІІ
Подобно мне, увлекаемому пылким воображением, большая часть людей увлекается пылкими страстями и забывает свои обязанности… но я… я недолго блуждаю по произволу необузданных мыслей!… Вот опять своротил их на большую дорогу. Совсем на землю я не хочу съезжать… Пущусь по седьмому слою воздуха… Проезжая мимо Могуры, я не могу не остановиться на вершине этой знакомой мне горы… Хребет Карпатский и отрасли, расстилающиеся по Венгрии, Галиции, Трансильвании и Молдавии, ясно вижу я перед собою как окаменевшие валы разъяренного океана, озаряемого светлым божеством Зороастра [300]; но не восклицая: «Какая величественная картина!», я очень равнодушно смотрю па необозримое пространство. Подо мною все тихо. Где же люди? Где шумное, вечное движение их и бесконечные заботы? Не видно, не слышно их! как они мирны! не нарушают спокойствия природы!… О, если бы мне теперь было время, я взобрался бы по ступеням воздушным на первое золотообрезное облако, как Юпитер взглянул бы на землю и громовою стрелою на голубом воздухе начертал бы мысль свою о человечестве!
СХСІІІ
Младенческое состояние его… Тут невольно припомнит каждый, как лелеяла его маминька…
Что, если б вы, хоть и шутя,
Ему про котеньку запели;
Тридцатилетнее дитя
Лежал бы смирно в колыбели…
Ах, маминька! я вас люблю!
Я светел в чувствах, без оттенки!
Вы говорите: я пилю?
Так что же, поставьте на коленки!
Малютка ваш у ваших ног
Почувствовать заставит жалость;
Не принимайте за порок
В ребенке маленькую шалость…
Мамунечка!…
CXCIV
Как иногда приятны сумерки!… Но, боже мой, мне не удалось сего лил пролететь с, читателями и расстояния между слиянием двух математических линий!
CXCV
Как приятно будет мне, добрый, милый товарищ мой, когда ты встретишь, если не меня, то, по крайней мере, мысли мои о всем и всех и воспоминания мои о тех, которых любил и люблю!… Скажи мне, на которой ты теперь ступени лестницы, ведущей к благу?… Куда смотришь ты – на север, на запад, на юг, на восток, на небо или в землю?… испытал ли ты, что такое жизнь?… Однажды мечтал я о жизни и начал писать главу CLII… Всякое начало должно иметь продолжение, и потому:
Существование есть шар; жизнь есть окружности, пересекающие его во всех направлениях; люди есть точки, следующие по этим направлениям.
Хорошо! сказал один из величайших умов неопределенного столетия, взял кусок мела, начертил на стене круг, изображающий шар, провел диаметр AB, потом, перпендикулярно к оному, в равном расстоянии от оконечностей А и В, окружность С и начал говорить следующим образом:
Точки А и В есть крайности наших чувств и страстей. А – крайность добра… В – крайность зла… Окружность CD, находящаяся в равном расстоянии от крайностей, есть единственный путь возможной долговечности.
Человек является на свет из которой-нибудь из точек сей окружности. Если он направлен и постоянно идет по CD, то от зенита [301], или точки рождения, до надира идет он, отдаляясь, усиливаясь, одушевляясь более и более. От надира продолжение пути есть возвращение… Воображая, что удаляется от точки начала жизненного пути, он приближается к ней. Если он дойдет до нее, то это истощенное, иссохшее существо есть тот же младенец, но растянутый временем и наполненный… землею!
О, как блажен тот, кто прошел все плюсы от 0 до 1 и все минусы от единицы до ноля!
Если жизнь отклонилась от направления CD к которому-нибудь из полюсов или крайностей, то очень ясно, что этот путь короче, склонение к возврату ближе, возвращение к состоянию младенчества, или ничтожества, ближе.
– Отчего? – спросите вы…– Оттого,– ответят вам все науки и опытная премудрость,– что все основано на равновесии; что спокойствие духа, здоровье тела и счастие сердца живут в равном расстоянии от неба и земли.
Приближьтесь к одной крайности – вас сожжет излишество животворной силы; приближьтесь к другой – вас убьет излишество удушающей.
CXCVI
Убежденный в предположениях своих тем огнем, который упал с неба на двенадцать глав, я отправлялся ни медленно, ни быстро по той математической прямой линии, которую Галлер [302] мысленно провел от рождения до смерти. Я заметил, что она проходила в равном расстоянии от полюсов и вообще от всех крайностей… Климат был так умерен, что слова: жарко и холодно вывелись бы из употребления. Вправо видел я в разных положениях: добро, любовь, юг, душу, мечту, истину, свет, все, ум, восторженность, привлечение, оксигеи, небо, утомительность от труда, всеведение и т. д.
Влево были: зло, ненависть, север, тело, действительность, ложе, тема, ничто, сердце, умение, отражение, азот, ад, утомительность от бездействия, невежество и т. д.
