Федор Решетников - Горнорабочие

- Ступай, мила дочка. Ступай… Елена заплакала.

- Я, тятенька, малинки тебе принесла, - проговорила она.

- Не могу, мила дочка!.. Тошнит.

- Тятенька!

- Баню бы надо…

Токменцова окружили человек шесть рабочих.

- Токменцов! - сказал один. - Иди, пора! нечего лытать-то,- сказал другой.

- Не могу, братцы… Подняться не могу… Пришел Подосенов.

- Ты зачем? Пошла прочь! - крикнул он Елене и ударил ее по шее.

- Ты не дерись, свинья! Я не к тебе пришла.

- А ты што не робишь? пытать, што ли, захотел? - крикнул Подосенов на Токменцова.

- Лихоманка с ним! Смотри, трясет! - сказали двое рабочих.

- Я ему дам лихоманку. Пошел! Вот в очередь сменю - дрыхни.

Токменцов кое-ак встал, его пошатнуло, и, кое-как двигая ноги, пошел к шахте. Елена постояла немного и пошла к лошади. Когда она садилась на лошадь, то вдруг услыхала крик от горы.

- Девка! а девка!

- У!! - откликнулась Елена.

- Беги сюда!

Соскочив с лошади, Елена побежала к шахте. Отец лежал навзничь, из носу и рта шла кровь. Елена стала, как статуя. В глазах помутилось, она ничего не видела, ничего не понимала.

- Ну, чево стоишь, дура! Ребята, тащите его прочь! - крикнул Подосенов. Двое рабочих подняли Токменцова, дотащили до рудного двора и там положили его в телегу.

- Умер? - спрашивали рабочие, окружившие телегу.

- Шевелится…

- Осподи! Экое наказанье эта жизнь!.. - говорили крестясь рабочие.

Елена плакала.

- Ну, девка, не воротишь. Вези ево в ошпиталь… Вот жизнь-то!

- Подожди, штейгер бумагу даст.

Немного погодя подошел к толпе штейгер с запиской и, дав ее одному рабочему велел везти Токменцова в госпиталь. Тронулись. Елена сидела около отца, который лежал на спине с открытыми глазами и с сложенными на груди руками. Он тяжело вздыхал, кашлял, и как только он кашлянет, то начинает сочиться из открытого рта кровь.

- Тятенька! - говорила Елена. Отец молчал и даже не шевелил глазами.

- Господи! дай ты ему здоровья! - молилась Елена, смотря на лицо отца, и плакала. Провожатый мало заговаривал с Еленой; она говорила, сама не зная что.

Сдал рабочий Токменцова в госпиталь, стащили его в какую-то не то избу, не то съезжую, с грязным полом пропитанную кислым воздухом, положили его на кровать, покрытую рогожей, и покрыли рогожей. Кругом кровати Токменцова было несколько других, на которых лежали тоже рабочие, две женщины и пять подростков; они стонали и охали. Это была единственная палата для больных рабочих на двадцать восемь кроватей, на которых лежали одержимые разными тяжелыми болезнями и почти никогда не выздоравливали. Были еще две палаты, но там лежали - в одной мужчины, в другой женщины, - из приказных и должностных людей. Это называлось чистою половиной.

Елена хуже этого места нигде не находила. Ей не хотелось уходить от отца, но ей велели идти. Как полоумная, пришла она к Степаниде Ивановне, разразилась ревом, и долго не могла Степанида Ивановна добиться от нее толку.

- Да, чтой-то с тобой?

- Ой, матушка!.. голубушка…

- Да говори!

- Отец… в ошпиталь свезли.

Не говоря ни слова, Степанида Ивановна побежала в госпиталь, но Гаврила Иваныч лежал на кровати уже мертвый…

А между тем в заводе идет суета. Сегодня канун успенья. Женщины моют полы, чашки, спорят о том, что лучше завтра состряпать, тащат из погребов корчаги с пивом, вынимают из сундуков заветные платья, считают накопленные в год копейки, бегают из дома в дом, ворчат, топят бани. Вот и мужчины стали собираться в завод и парятся в банях. Работы прекратились. Завтра разговенье, и в Осиновском заводе большой праздник.