Далее закончил: Шпиттелер, «Прометей и Эпиметей» — сочинение, которое как по тематике, так и по языку атлетически возвышается над литературой начала 1900-х гг., оно выросло на исконной, цельной языковой почве. Среди стилистических особенностей мне бросилось в глаза неоправданное употребление генитива: «Sie entgegnete leidenschaftlichen Errotens»(Она ответила, страстно зардевшись (нем.).) или «Machtigen Schrittes zog er davon».(Могучим шагом он удалился (нем.).) В том случае, когда желательна подобная краткость, она в нашем языке может достигаться только при помощи партиципов.
Я подвязывал в саду вьющиеся бобы. Их побеги, наделенные необычайно тонким чувством осязания, заворачиваются в левую сторону в поисках опоры и при этом нередко натыкаются на другой такой же ищущий побег, оба побега перепутываются между собой и весь моток остается лежать в пыли. Но стоит хотя бы одному уцепиться за жердь, он помогает выпрямиться и своим соседям, поскольку путь найден. Практическое указание.
Это зрелище заставило меня задуматься об экспериментах такого рода, которые основаны на том, что жизнь пренебрежительно трактуется как некая отрасль механики. Искусственное копирование различных форм жизни, как это, например, сделано у моего учителя Бючли в его работе о разновидностях пены, выдает желаемое за действительное. Такой исследователь сначала подкладывает наседке яйца разных видов и наблюдает, как курица пестует подкидышей с такой же любовью, как собственных цыплят. Затем он подкладывает ей тряпичных цыплят и даже деревянные чурбачки и опять наблюдает ту же преданную заботу. И все это ради того, чтобы доказать, что тут действует система раздражителей и реакций. Из этого выводится вселенская формула.
В этих расчетах упущено одно — то, что природа всегда платит своим творениям полновесной монетой и не подсовывает им фантомов, а одаривает живыми существами, способными привести в восторг не только курицу, но даже большого художника.
Конечно, мы можем что угодно вложить в природу и что угодно получить от нее в ответ, ибо природа неисчерпаема и на каждый вопрос у нее припасен ответ. Курица умнее ученого: даже самые нелепые ошибки свидетельствуют в пользу великой матери и могущества ее любви.
Познание природы есть самопознание высшего уровня; ты видишь, как лучшие умы старательно шлифуют блестящие зеркала, в которых обнаруживается ее лик. Поразительно, сколько умственных сил тратится на доказательство того, что мир — это пустая бессмыслица! Так ревностно можно отстаивать лишь то дело, в котором затронут личный интерес.
Кирххорст, 13 июня 1945 г.
Краснеет рябина. Я начал чтение Иисуса Сираха, одного из учителей земной жизни. В то время как премудрости Соломона указывают в качестве конечной цели человеческого существования смерть, потусторонний мир и суд, здесь ставятся вехи земного пути.
Продолжаю читать Тальмана де Рео. В анекдоте, посвященном маркизу Рамбуйе, отмечается добрая черта одного придворного, который более всего старался вести себя так, чтобы его ненароком не поймали на слове: когда кто-нибудь спрашивал его, который час, он вместо ответа вынимал часы и показывал циферблат.
Пополудни приходил Розенкранц, и мы с ним съездили в Бургдорф. На обратном пути мы сделали остановку в лесочке Бейнгорна и собирали растения; он показал мне ту игру природы, из-за которой получил свое название папоротник орлец. Оказывается, если острым ножом разрезать его корень, то на срезе можно увидеть рисунок, напоминающий очертания гербового орла.
Вернувшись, мы застали в саду Гуго Кёртцингера, друга Барлаха[79] и хранителя его наследия. Он обратился ко мне с предложением принять участие в раскрытии наследия этого художника, но я знаю, что это не мое призвание. Наряду с еще неизвестными скульптурами там есть большое количество дневниковых записей и роман, рукопись которого зарыта в земле.
Один рисунок, который запечатлел черты покойного на смертном одре, глубоко поразил меня выражением необыкновенного страдания, следы которого сохранились на мертвом лике. Ему пришлось пройти ни с чем не сравнимый крестный путь, потому что характер его принципов противоречил эпохе, как ничей другой. Такую глубоко теллурическую натуру, очутившуюся в мире, где царят люди плоского солярно-рационального склада, можно сравнить с растением, вырванным с корнями из тучной почвенной тьмы, чтобы мучительно зачахнуть на ярком свету. То, как он увял и зачах, с ужасающей точностью запечатлелось на его посмертной маске. В руки, в которых оживали дерево и земля, люди вкладывали стекло и железо.
От Кёртцингера я узнал новость, которая меня глубоко расстроила: оказывается, Майоль,[80] чрезвычайно высоко ценивший Барлаха, убит своими соотечественниками. Среди мыслей, которые освещали для меня наше время, была и мысль о том, что есть у нас этот добрый старый мастер, живущий в уединенном приюте в южных горах среди мрамора и роз, который, довольствуясь кусочком хлеба и глотком вина, создает для нас правильную меру, словно некий архаический бог. Убить этого человека значило убить последнего оставшегося у них грека. Злые вести приходится слышать, вот и оттуда тоже. Через пленных получил первую почту из Парижа.
Кирххорст, 15 июля 1945 г.
Разгар лета — последние два дня стояла большущая теплынь. Видишь, как на глазах поспевают растения не только в дневное время, но и в ночной духоте, когда все растет. Сегодня, в воскресный день, с утра подрезал помидорные пасынки, выросшие из боковых глазков, по праву садовника определив легитимную границу. Когда при этом занятии видишь, как падает наземь листва, представление о боли отступает перед представлением о благодетельности того, что мы делаем, ведь мы видим, каким останется растение в целом. Наверное, так же мы сохраняли бы спокойствие, если бы могли наблюдать работу руки, которая занята окулированием человека и народов в садах, недоступных нашему взору.
Мы посмеиваемся над своими детскими мечтами, когда хотели стать водителями паровозов, и так с каждым новым десятилетием над теми воздушными замками, которые рисовала нам фантазия в предыдущем. На жизненном пути впереди нас бегут мечты о счастье, вставая перед глазами как фата моргана над песчаной пустыней. Затем они опадают, словно листва при смене времен года. Ни одно сокровище, какое способен измыслить наш дух, не способно нас удовлетворить. То есть мы невообразимо богаты. Нужно только терпеливо дожидаться плодов, которые обещает нам вешний цвет мимолетной яркой мечты.
Если бы нам не помогал высший разум, то в погоне за иллюзией мы прошли бы, не заметив, мимо самого лучшего. Поэтому лампа Аладина и кольцо рыбака Джудара оказались бы для нас роковым даром, поскольку в качестве реализаторов низшего рода отвлекли бы нас от осуществления наших высших задач. Они уводят нас в сторону больших чисел и пространственных приобретений. Это справедливо в отношении всей магии в целом, власти и сокровищ вообще.
Пополудни был с молодым Гауштейном на торфяниках, чтобы посмотреть, высох ли торф. Узнал в связи с этим народное название дождевика, в языковом плане оно напоминает собой колорит крестьянского Брейгеля. Вообще вся пластика стиля связана со скотиной и землей, как в древних поселениях. Например, старик Гауштейн собрался опять сам откармливать для себя поросенка, не хочет быть в нахлебниках у молодых. «Не хочу, чтобы меня кормили из решетки», — говорит старик, подразумевая решетку, через которую подается корм скотине.
Кирххорст, 18 июля 1945 г.
К числу неприятных модернизмов относится выражение «Ich spreche inn».(Я говорю с ним. (нем.)) Употребление глагола sprechen как переходного придает ему механический оттенок; в то же время этот оборот содержит в себе элемент неуважения. Разве можно сказать «Sprach gestern Goethe»(Говорил вчера с Гёте (нем.)) или хотя бы «Sprach meinen Chef»?(Говорил со своим шефом (нем.)) To, что неприличность осознается говорящим, следует из того, что никто не скажет «Der und der sprach mich».(Так-то и так-то говорили со мной (нем.)) Тут уж любители экономной краткости не станут обходиться без предлога «mit»: «Er sprach mit mir»(Он говорил со мной (нем.)). Этот оборот относится к числу тех, которые возникли с появлением мира автоматов, вероятно, под влиянием телефона.
Кирххорст, 19 июля 1945 г.
Дамоклов меч этих лет имеет то свойство, что нависшая угроза то и дело меняет свою форму. Так, все эти недели мы прожили в ожидании того, что в любой день наш дом может быть конфискован; между тем воинские части, которые собирались здесь расселиться, нашли в Биссендорфе жилье лучше нашего. Таким образом, оказалось даже к лучшему, что толпы беженцев, которым мы давали у себя пристанище, разорили нашу ванную и прочие удобства.
