Юрий Орлицкий - Русские поэты второй половины XIX века

На тучах снеговых вечерний луч погас;
Природа в девственном покоится убранстве;
Уж неба от земли не отличает глаз,
Блуждая далеко в померкнувшем пространстве.
Поземный вихрь, весь день носившийся, утих;
Но в небе нет луны, нет блесток в глыбе снежной;
Впотьмах кусты ракит и прутья лип нагих
Рисунком кажутся, набросанным небрежно.

Ночь приближается; стихает жизнь села;
Но каждый звук слышней… Вот скрипнули ворота,
Вот голосом ночным уж лаять начала
Собака чуткая… Вдали промолвил кто-то.

Вот безотрадная, как приговор судьбы,
Там песня раздалась… Она в пустой поляне
Замрет, застонет вновь… То с поздней молотьбы
На отдых по домам расходятся крестьяне.

Я музыкальным чувством обладаю,
Я для любви возвышенной рожден
И ни на что ее не променяю, —
Я в стройные созвучия влюблен.
Природа – музыка! тебе внимаю…
Не умолкая, песнь свою поет
Весь мир про жизнь, которою он дышит, —
И тот блажен, кто слушает и слышит!
О, сколько он узнает и поймет, —
Разведав путь в звучащий мир гармоний, —
Непонятых поэм, неведомых симфоний!..

Скворушка, скворушка! Глянь-ко, как пышно
Дерево гибкие ветви развесило!
Солнце сверкает на листьях, и слышно,
Как меж собой они шепчутся весело.
Что ж ты сидишь такой чопорный, чинный?
Что не летаешь, не резвишься, скворушка?
Хвостик коротенький, нос зато длинный,
Ножки высокие, пестрое перышко.

Вскочишь на ветку, соскочишь обратно;
Смотришь лениво на листья зеленые;
Петь не поешь, а бормочешь невнятно,
Будто спросонья, слова заученные.

Ты удивления, птица, достойна;
Этаких птиц на свободе не видано;
Очень уж что-то смирна и пристойна —
В клетке, знать, вскормлена, в клетке воспитана.

Скворушка, скворушка, ты с непривычки
Чуешь на воле тоску и лишения;
Ты ведь не то, что все прочие птички,
Дружные с волею прямо с рожденья.

Вон как играют! Высоко, высоко!
В небе их стая нестройная носится;
В поле, в лесу, за рекою далеко
Слышится звонкая разноголосица.

Я не один; всегда нас двое.
Друг друга ненавидим мы.
Ему противно всё живое;
Он – дух безмолвия и тьмы.

Он шепчет страшные угрозы,
Он видит всё. Ни мысль, ни вздох,
Ни втайне льющиеся слезы
Я от него сокрыть не мог.

Не смея сесть со мною рядом
И повести открыто речь,
Он любит вскользь лукавым взглядом
Движенья сердца подстеречь.
Не раз терял я бодрость духа,
Пугали мысль мою не раз
Его внимающее ухо,
Всегда за мной следящий глаз.

Быть может, он меня погубит;
Борьба моя с ним нелегка…
Что будет – будет! Но пока —
Всё мыслит ум, всё сердце любит!..

Под игом зла и заблужденья, —
В стремлении к добру и к правде каждый век
Нам бросил слово утешенья.
Умом уж не один разоблачен кумир;
Но мысль трудиться не устала,
И рвется из оков обмана пленный мир,
Прося у жизни идеала…
По почему ж досель и сердцу, и уму
Так оскорбительно, так тесно?
Так много льется слез и крови? Почему
Так всё запугано, что честно?
О, слово первое из всех разумных слов!
Оно, звуча неумолимо,
Срывает с истины обманчивый покров
И в жизни не проходит мимо.
Да! почему: и смерть, и жизнь, и мы, и свет,
И всё, что радует и мучит?
Хотя бы мы пока и вызвали ответ,
Который знанью не научит, —
Всё будем требовать ответа: почему?
И снова требовать, и снова…
Как ночью молния прорезывает тьму,
Так светит в жизни это слово.

С ней встретились мы средь открытого поля
В трескучий мороз. Не лета
Ее истомили, но горькая доля,
Но голод, болезнь, нищета,
Ярмо крепостное, работа без прока
В ней юную силу сгубили до срока.
Лоскутья одежд на ней были надеты;
Спеленатый грубым тряпьем,
Ребенок, заботливо ею пригретый,
У сердца покоился сном…
Но если не сжалятся добрые люди,
Проснувшись, найдет ли он пищи у груди?

Шептали мольбу ее бледные губы,
Рука подаянья ждала…
Но плотно мы были укутаны в шубы;
Нас тройка лихая несла,
Снег мерзлый взметая, как облако пыли…
Тогда в монастырь мы к вечерне спешили.

Вступил я в жизнь к борьбе готовый, —
Но скоро кончилась борьба!..
Неумолим был рок суровый
И на меня надел оковы,
Как на мятежного раба.
Покорно нес я злую долю,
И совесть робкая лгала;
Она меня на свет, на волю
Из тьмы безмолвной не звала.
Шла мимо жизнь, шло время даром!
Вотще я братьев слышал стон, —
Не ударял мне в сердце он
Больным, сочувственным ударом…
Когда теперь смотрю назад,
На время юности порочной, —
Среди пустыни, в тьме полночной
Блуждает мой печальный взгляд.
Вот мной пройденная дорога…
Ее предательский изгиб
Вел к страшной бездне!.. Много, много
Из нас погибло… Воля Бога
Меня спасла, – я не погиб.
Но не стою я горделиво,
Увенчан славою побед…
Еще в душе воскресшей нет
С минувшим полного разрыва.
Я долго жил средь скверн и зол!
У их нечистого подножья
Тупела мысль, немел глагол,
Изнемогала сила Божья.
Еще я трепетом объят,
Еще болит живая рана
И на меня, как из тумана,
Виденья прежние глядят;
И, полн знакомой мне боязнью,
Еще я взгляды их ловлю,
Мне угрожающие казнью
За то, что мыслю и люблю…

О, скоро ль минет это время,
Весь этот нравственный хаос,
Где прочность убеждений – бремя,
Где подвиг доблести – донос;
Где после свалки безобразной,
Которой кончилась борьба,
Не отличишь в толпе бессвязной
Ни чистой личности от грязной,
Ни вольнодумца от раба;
Где быта старого оковы
Уже поржавели на нас,
А светоч, путь искавший новый,
Чуть озарив его, погас;
Где то, что прежде создавала
Живая мысль, идет пока,
Как бы снаряд, идущий вяло
И силой прежнего толчка;
Где стыд и совесть убаюкать
И только б нам ладонью стукать
В «патриотическую» грудь!..

Он рос так честен, так умен,
Он так радел о меньших братьях,
Что был Россией задушен
В ее признательных объятьях.

Сквозь вечерний туман мне, под небом стемневшим,
Слышен крик журавлей все ясней и ясней…
Сердце к ним понеслось, издалёка летевшим,
Из холодной страны, с обнаженных степей.
Вот уж близко летят и, все громче рыдая,
Словно скорбную весть мне они принесли…
Из какого же вы неприветного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?..

Я ту знаю страну, где уж солнце без силы,
Где уж савана ждет, холодея, земля
И где в голых лесах воет ветер унылый, —
То родимый мой край, то отчизна моя.
Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть,
Вид угрюмый людей, вид печальный земли…
О, как больно душе, как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!..

За днями ненастными с темными тучами
Земля дождалась красных дней;
И знойное солнце лучами могучими
Любовно сверкает на ней.

Вблизи ли, вдали ли мне видится, слышится,
Что мир, наслаждаясь, живет…
Так радостно в поле былинка колышется,
Так весело птичка поет!

И в запахах, в блеске, в журчании, в шелесте
Так явствен восторг бытия,
Что, сердцем подвластен всей жизненной прелести,
С природою ожил и я…

О сердце безумное, сердце живучее,
Открытое благам земли, —
Ужель одиночества слезы горючие
Насквозь твоих ран не прожгли?
Чего тебе ждать, когда нет уже более
Любовного сердца с тобой?..
Плачь, плачь над былою, счастливою долею
И вечную память ей пой!..

Гляжу ль на детей и грущу
Среди опустелого дома —
Всё той же любви я ищу,
Что в горе так сердцу знакома…

К тебе, друг усопший, к тебе
Взываю в безумной надежде,
Что так же ты нашей судьбе
Родна и причастна, как прежде.

Всё мнится – я долгой тоской,
Так больно гнетущей мне душу,
Смущу твой холодный покой,
Твое безучастье нарушу;

Всё жду, что в таинственном сне
Мне явишься ты, как живая,
И скажешь с участьем ко мне:
«Поплакать с тобою пришла я»…

Что за прелесть сегодня погода!
Этот снег на вершинах вдали,
Эта ясность лазурного свода,
Эта зелень цветущей земли…

Всё покрыто торжественным блеском;
Словно всё упрекает меня,
Что в таком разногласии резком
Мое сердце с веселием дня.

О, желал бы я сам, чтоб хоть ныне
На душе моей стало светло,
Как на той вечно снежной вершине,
Где сияние солнце зажгло;
Чтоб чредой понеслись к моим думам
Годы счастья былые мои,
Как реки этой с ласковым шумом
Голубые несутся струи…

Пусть затмит мне минувшее время
Эту жизнь и что ждет впереди…
Упади же с души моей, бремя,
Хоть на этот лишь день упади!

Дай пожить мне блаженством былым…
Много лет горячо, без обмана
И любил я, и был я любим.