Закончила миссис Вотерс торжественной клятвой, что все сказанное ею правда, и прибавила:
— Итак, сэр, вы нашли племянника, ибо я не сомневаюсь, что с этой минуты вы будете считать его племянником, а он, в свою очередь, сделает честь своему дяде и будет ему утешением.
— Нечего и говорить о том, сударыня, — сказал Олверти, — как я поражен вашим рассказом, а между тем вы бы не стали, да и не могли сочинить все эти подробности в подтверждение неправды! Признаться, я и сам вспоминаю кое-какие мелочи относительно этого Самера, давшие мне в свое время повод думать, что сестра неравнодушна к нему. Я сказал ей об этом, потому что очень любил молодого человека за его высокие душевные качества и в память об его отце охотно согласился бы на брак сестры с ним; однако сестра чрезвычайно обиделась моим неприличным, как она сказала, подозрением, так что я никогда больше не говорил на эту тему. Боже, ты все устраиваешь к лучшему!.. А все-таки сестра поступила непростительно, унеся с собой в могилу эту тайну.
— Смею вас уверить, сэр, — сказала миссис Вотерс, — что она никогда не имела такого намерения и, напротив, часто говорила мне о своем решении когда-нибудь во всем вам признаться. Она, правда, была очень рада, что ее затея так хорошо удалась и что ребенок так вам понравился, что покамест незачем открывать тайну, — но, доживи она до того дня, когда этот несчастный молодой человек был выгнан, как бродяга, из вашего дома, больше того — услышь она, что вы сами поручили адвокату обвинить его перед судом в убийстве, в котором он не виноват… Простите меня, мистер Олверти, я должна вам сказать, — это нехорошо… Вам наклеветали на него, он этого не заслужил.
— Это вам, сударыня, наклеветал на меня тот, от кого вы все это услышали.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы поняли меня превратно: я вовсе не желаю обвинять вас в несправедливости, сэр. Приходивший ко мне джентльмен не предлагал мне ничего дурного: он сказал мне только, приняв меня за жену мистера Фитцпатрика, что если мистер Джонс убил моего мужа, то один почтенный джентльмен, хорошо знающий, что это за мерзавец, готов дать мне сколько угодно денег на преследование его судебным порядком. От этого человека я и узнала, кто такой мистер Джонс. Человека этого зовут Даулинг, и мистер Джонс сказал мне, что это ваш управляющий. Я узнала его имя случайно; сам он отказался назвать себя, но Партридж, встретивший его у меня во время его второго посещения, оказывается, знал его когда-то в Солсбери.
— И этот мистер Даулинг, — спросил Олверти с выражением крайнего изумления, — сказал, что я готов помочь вам вести процесс?
— Нет, сэр, я не хочу несправедливо обвинять его. Он сказал только, что мне будет оказана помощь, но кем именно, не сказал. Извините, сэр, что, сопоставив все обстоятельства, я подумала, что это не кто другой, как вы.
— А я, — отвечал Олверти, — сопоставив обстоятельства, прихожу к твердому убеждению, что его послал к вам кто-то другой. Праведный боже, каким чудесным путем разоблачается иногда самое черное и коварное злодейство! Позвольте попросить вас, сударыня, остаться здесь до прихода человека, которого вы назвали: я жду его каждую минуту. Может быть, он даже уже здесь.
И Олверти пошел к двери позвать слугу, но в это время в двери вошел не мистер Даулинг, а другой джентльмен, о котором мы скажем в следующей главе.
Глава VIII
Снова продолжение
Вошедший джентльмен был не кто иной, как мистер Вестерн. Едва он увидел Олверти, как, не обращая ни малейшего внимания на присутствие миссис Вотерс, завопил благим матом:
— Славные дела творятся в моем доме! Вот уж неразбериха, не приведи господи! Наказание мне с дочерью!
— В чем дело, сосед? — спросил Олверти.
— А в том, что когда я думал, что она уже стала шелковая, когда она обещала мне исполнить все мои желания и я уже надеялся, что остается только послать за нотариусом и покончить дело, — можете себе представить, что я обнаружил? Эта сучка все время водила меня за нос и переписывалась с вашим пащенком. Сестра, с которой я из-за нее побранился, черкнула мне об этом, и я велел обыскать ее карманы, когда она спала; и точно, нашлось письмо за собственноручной подписью прохвоста. У меня не хватило терпения дочитать и до половины, так как оно длиннее проповеди священника Сапла, но я вижу ясно, что все оно о любви; да и о чем же больше им переписываться? Я опять посадил ее под замок и завтра утром отправлю в деревню, если она не согласится сейчас же пойти под венец. До конца дней своих она будет жить на чердаке и питаться хлебом и водой; и чем скорей окочурится, тем лучше. Да только она живуча, подлая, много еще хлопот мне доставит.
— Вы знаете, мистер Вестерн, — отвечал Олверти, — я всегда возражал против насилия, и вы мне обещали к нему не прибегать.
— Ну да, но только при условии, что она и без того даст свое согласие. Тысяча чертей! Разве я не вправе делать с родной дочерью, что хочу, особенно для ее же добра?
— Вот что, сосед, — отвечал Олверти, — если вы позволите, я попробую поговорить с вашей дочерью.
— В самом деле? — воскликнул Вестерн. — Вот это по-дружески и по-соседски! Авось вы с ней успеете больше моего: она о вас очень высокого мнения.
— Если так, то поезжайте домой и освободите мисс Софью, а я буду у нее через полчаса.
— А что, если она тем временем сбежит с ним? — сказал Вестерн. — Стряпчий Даулинг говорит, что нет никакой надежды на то, чтобы молодчика повесили: раненый жив и, вероятно, поправится, а Джонса скоро выпустят на свободу.
— Так, значит, это вы поручили расследовать это дело и предпринять разные шаги?
— Нет, я ему ничего не поручал: он сам сказал мне это сейчас.
— Сейчас? Где же вы его видели? Мне самому необходимо видеть мистера Даулинга.
— Вы его увидите, когда приедете ко мне: у меня на квартире сейчас происходит совещание адвокатов по поводу одной закладной. По милости этого честного джентльмена, мистера Найтингейла, я, того и гляди, потеряю две или три тысячи фунтов.
— Хорошо, сэр, — сказал Олверти, — я буду у вас через полчаса.
— И послушайтесь хоть раз моего глупого совета, — продолжал Вестерн, — мягкие меры вы с ней оставьте: помяните мое слово — они ни к чему не приведут. Я уж их пробовал. Ее надо застращать, другого способа нет. Скажите ей, что я ее отец, что непослушание отцу большой грех и что на том свете ее ждет за это страшное наказание, а потом пригрозите, что здесь она будет посажена на всю жизнь под замок — на хлеб и на воду.
— Сделаю все, что могу, — отвечал Олверти, — потому что, повторяю, я был бы чрезвычайно рад породниться с этим милым созданием.
— Да, на этот предмет девка что надо! — воскликнул сквайр. — Такой лакомый кусочек не скоро сыщешь: говорю это, хоть она моя родная дочь. И если только она будет меня слушаться, так за сто миль не найдется такого отца, который бы любил свою дочь больше моего. Но вы, я вижу, заняты с дамой, так что я ухожу и жду вас. Ваш покорный слуга.
Когда мистер Вестерн ушел, миссис Вотерс сказала:
— Я вижу, сэр, сквайр совсем забыл меня. Думаю, что и вы, мистер Олверти, меня бы не узнали. Я сильно изменилась с того дня, как вы изволили дать мне совет, последовав которому, я была бы счастлива.
— Поверьте, сударыня, я был очень огорчен, узнав, что вы пошли по другому пути.
— Поверьте, сэр, я попалась в предательски расставленную мне ловушку; и если бы вы знали все подробности, то это хотя и не могло бы оправдать меня в ваших глазах, но послужило бы для меня смягчающим обстоятельством и тронуло бы ваше сердце. Теперь вам некогда меня слушать, но уверяю вас, что я была обманута торжественнейшими обещаниями жениться; перед небом я была с ним обвенчана. Я много читала по этому предмету и пришла к убеждению, что обряд нужен только для узаконения брака и имеет чисто мирское значение, давая женщине привилегии жены; но та, которая остается верной одному мужчине, торжественно дав ему слово, мало в чем может упрекнуть себя перед своей совестью, что бы о ней ни говорили люди.
— Очень жаль, сударыня, что вы извлекли такой плохой урок из ваших чтений. Вам надо было получить или гораздо больше знаний, или остаться совсем невежественной. И кроме того, сударыня, боюсь, что у вас на душе не один этот грех.
— Клянусь вам всем святым, что при его жизни, в течение двенадцати лет, я не знала других грехов. Но поставьте себя, сэр, на мое место: что может сделать женщина, лишившаяся доброго имени и оставленная без поддержки? Разве добрые люди потерпят возвращение заблудшей овцы на путь добродетели, как бы она этого ни желала? И, конечно, я бы избрала этот путь, если бы это было в моей власти; но нужда толкнула меня в объятия капитана Вотерса, с которым, правда, еще не обвенчавшись, я живу несколько лет как жена и ношу его имя. Я рассталась с ним в Ворчестере, когда он отправился в поход против мятежников, и после этого случайно встретилась с мистером Джонсом, освободившим меня из рук одного мерзавца. Это человек, достойный во всех отношениях. Я думаю, нет юноши в его возрасте более чуждого порока, и очень немногие обладают десятой долей его добродетелей; к тому же, сколько бы он ни нагрешил, я твердо убеждена, что он принял сейчас непоколебимое решение исправиться.
