- Дорогая моя Луиза, ты совсем взрослая!
Она ответила ему быстрым, пытливым взглядом, как в тот давний вечер, когда он застал ее у цирка; и тотчас потупилась.
- Да, отец.
- Дорогая, - продолжал мистер Грэдграинд, - мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз об очень важном деле. Приходи в мой кабинет завтра утром после завтрака - хорошо?
- Да, отец.
- Почему у тебя такие холодные руки, Луиза? Тебе нездоровится?
- Я здорова, отец.
- И весела?
Она опять взглянула на него и улыбнулась своей сдержанной улыбкой.
- Я такая же веселая, отец, какой бываю всегда, вернее, была до сих пор.
- Вот и отлично, - сказал мистер Грэдграйнд. - Он поцеловал ее и ушел; а Луиза возвратилась в тихую комнату, похожую на цирюльню, и, подперев голову рукой, опять стала глядеть на скоротечные искры, столь быстро обращавшиеся в пепел.
- Ты здесь, Лу? - окликнул ее Том, просунув голову в приоткрытую дверь, и вошел в комнату. Теперь это был законченный повеса, из самых настоящих, но далеко не из самых приятных.
- Том, милый, - оказала Луиза, поднимаясь с места и обнимая брата, как долго ты не приходил навестить меня!
- Да вот, понимаешь ли, все вечера заняты. А днем старик Баундерби вздохнуть не дает. Но когда он уж очень разойдется, я умею образумить его, напомнив о тебе, и мы неплохо ладим. Скажи, Лу, отец ничего такого тебе не говорил сегодня или вчера?
- Пока нет, Том. Но он только что предупредил меня, что хочет поговорить со мной завтра утром.
- Ага! Так я и думал, - сказал Том. - Ты знаешь, где он сейчас? спросил он тоном заговорщика.
- Нет.
- Так я тебе скажу. Он сидит со стариком Баундерби. Совещаются, и знаешь где? В банке. А почему в банке, как по-твоему? И это я тебе скажу. Чтобы уши миссис Спарсит были подальше.
Положив руку на плечо брата, Луиза все еще смотрела в огонь. Томас взглянул ей в лицо с большим вниманием, чем обычно, и, обняв ее одной рукой, ласкательно привлек к себе.
- Ты меня очень любишь, Лу?
- Очень, хоть ты и слишком редко навещаешь меня.
- Ну вот, дорогая сестрица, мысли наши сходятся. Мы ведь могли бы гораздо чаще видеться, правда? Почти что не расставаться, правда? Если бы ты решилась на... уж я знаю, на что, - для меня это было бы просто чудесно. Лучшего и желать нельзя. То-то зажили бы!
Не зная, как истолковать ее задумчивое молчание, он глядел на нее хитрым, испытующим взглядом; но ничего не мог прочесть на ее лице. Тогда он крепко обнял сестру и поцеловал ее в щеку. Она ответила на его поцелуй, по-прежнему не сводя глаз с огня.
- Ну так, Лу! Я только забежал сообщить тебе, что происходит; хоть я и думал, что ты уже знаешь, а если нет, то догадалась. А теперь мне пора, меня ждут к одной компании. Ты не забудешь, что очень любишь меня?
- Нет, Том, не забуду.
- Ты у меня умница, - сказал Том. - Прощай, Лу.
Она сердечно простилась с ним и проводила его на крыльцо, откуда видны были бледные отсветы далеких огней Кокстауна. Устремив взор в ту сторону, она прислушивалась к удаляющимся шагам брата. Шаги были частые, быстрые - казалось, они радовались тому, что уходят прочь от Каменного Приюта; и еще долго после того, как Том ушел, она стояла неподвижно среди наступившей тишины. Словно она не только в огне камина внутри дома, но и в огнистой мгле вне его стен пыталась разглядеть, какой добротности тканье изготовит величайший и древнейший мастер - седое Время - из кудели, уже спряденной им в женщину. Но ткальня его - потаенное место, работа ее не слышна, а рабочие руки безгласны.
Сам мистер Грэдграйнд ничем не походил на Синюю бороду, однако кабинет его с полным основанием можно было назвать синей комнатой, ввиду обилия в нем Синих книг. Что бы им ни надлежало доказать (а доказать они, как правило, могут, что угодно), доказывала здесь вся многотомная армия их, неуклонно пополняемая новобранцами. В этом заколдованном покое самые сложные социальные вопросы вычислялись, подытоживались и благополучно улаживались, - но, к сожалению, те, кого они касались, лишены были возможности узнать об этом. Подобно астроному, который сидел бы в обсерватории без окон и устроил звездную вселенную единственно при помощи пера, чернил и бумаги, мистер Грэдграйнд в своей обсерватории (а таких очень много) мог не приглядываться к мириадам человеческих существ, кишевших вокруг него, а потому вершил их судьбы на грифельной доске, утирая им слезы грязным огрызком губки.
В эту-то обсерваторию - мрачноватую комнату, украшенную убийственно точными часами, которые каждую отмеренную секунду сопровождали зловещим стуком, словно приколачивали крышку гроба, - и пришла на другое утро Луиза. Одно из окон выходило на Кокстаун; и когда она села подле письменного стола мистера Грэдграйнда, взору ее открылись высокие трубы и длинные спирали дыма, угрюмо поднимавшиеся вдали.
- Дорогая Луиза, - начал ее отец, - я вчера вечером предупредил тебя о предстоящем серьезном разговоре между нами и просил тебя отнестись внимательно к тому, что я имею сказать тебе. Ты получила столь образцовое воспитание и - я счастлив, что могу засвидетельствовать это, - так блестяще оправдала мои надежды, что я вполне полагаюсь на твой здравый смысл. Ты не мечтательница, не горячая голова; ты привыкла судить обо всем трезво, бесстрастно, руководствуясь разумом и расчетом. И я знаю, что именно так ты взглянешь на то, что я намерен сообщить тебе.
Он помолчал, словно надеясь услышать что-нибудь в ответ. Но Луиза не проронила ни слова.
- Луиза, дорогая моя, у меня просят твоей руки.
Опять он помолчал, и опять она не сказала ни слова. Это так удивило его, что он счел нужным повторить: "Просят твоей руки, дорогая". На что она отвечала, видимо, без малейшего волнения:
- Я слышу, отец. Я очень внимательно слушаю, уверяю вас.
- Отлично! - Мистер Грэдграйнд, успокоенный, одобрительно улыбнулся. - Ты даже более рассудительна, чем я ожидал, Луиза. Или, быть может, ты уже приуготовлена к тому, что мне поручено объявить тебе?
- Не могу ответить вам, отец, пока не узнаю, о чем идет речь. Но приуготовлена или нет, я хочу все услышать из ваших уст.
Странное дело - мистер Грэдграйнд в эту минуту далеко не был так невозмутимо спокоен, как его дочь. Он взял в руки разрезальный нож, повертел его, положил обратно, опять взял в руки и даже, прищурив один глаз, посмотрел вдоль лезвия, обдумывая, что сказать.
- Твои слова, дорогая Луиза, вполне разумны. Так вот, я согласился уведомить тебя о том, что... короче говоря, мистер Баундерби сообщил мне, что он много лет с особенным интересом и радостью следил за твоим развитием и много лет питал надежду, что, наконец, наступит час, когда он сделает тебе предложение. Этот час, которого он так долго и с таким упорным постоянством дожидался, теперь настал. Мистер Баундерби через меня просит твоей руки и поручил мне поставить тебя об этом в известность и выразить от его имени надежду, что ты отнесешься к его просьбе благосклонно.
Молчание. Глухое тиканье убийственно точных часов. Черный, густой дым вдалеке.
- Отец, - сказала Луиза, - вы думаете, что я люблю мистера Баундерби?
Этот неожиданный вопрос крайне расстроил мистера Грэдграйнда.
- Дитя мое, - отвечал он, - я... право же... не берусь судить об этом.
- Отец, - продолжала Луиза все тем же ровным, невозмутимым тоном, вы требуете, чтобы я любила мистера Баундерби?
- Нет, дорогая моя, нет. Я ничего не требую.
- Отец, - так же спокойно продолжала она, - мистер Баундерби требует, чтобы я любила его?
- Право же, дорогая, очень трудно ответить на твой вопрос...
- Трудно ответить "да" или "нет", отец?
- Разумеется, дорогая. Ибо, - тут можно было пуститься в теоретические выкладки, и мистер Грэдграйнд воспрянул духом, - ибо ответ в данном случае существенно зависит от того, какое значение мы вкладываем в это слово. Мистер Баундерби вполне отдает справедливость тебе, равно как и себе самому, и поэтому всякие притязания на какие-либо фантазии, химеры или романтические бредни (все это синонимы) исключаются. Недаром ты росла на глазах у мистера Баундерби. Он слишком уважает твой здравый смысл, не говоря уже о собственном, чтобы ему пришло в голову обращаться к тебе с подобными причудами. Посему, само по себе это слово - я, дорогая, только высказываю свое мнение, - быть может, не вполне уместно.
- Каким словом вы советуете заменить его, отец?
- Дорогая Луиза, - отвечал мистер Грэдграйнд, окончательно оправившись от овладевшего им было смущения, - я бы советовал тебе (поскольку ты об этом просишь) рассмотреть этот вопрос в точности так же, как ты привыкла рассматривать любой другой вопрос, а именно - обратиться к фактам. Люди невежественные и взбалмошные склонны усложнять такого рода случаи разными не относящимися к делу фантазиями и другими нелепостями, кои, ежели разобраться, вообще не существуют в природе; мне незачем говорить тебе, что ты на это не способна. Каковы же в данном случае факты? Тебе, круглым счетом, двадцать лет; мистеру Баундерби, круглым счетом, пятьдесят. Следовательно, имеется некоторое несоответствие возрастов; что касается средств и положения, то тут не только нет несоответствия, а напротив, налицо полное отсутствие такового. Отсюда вытекает вопрос: может ли сие одно несоответствие служить препятствием к вступлению в подобный брак? Разбирая этот вопрос, не следует пренебрегать статистическими данными, коими мы в настоящее время располагаем касательно браков, заключаемых в Англии и Уэльсе. Цифры показывают, что число неравных по возрасту браков весьма велико, причем свыше трех четвертей этого числа приходится на случаи, когда старший из брачующихся именно жених. Небезынтересно отметить, что повсеместное преобладание этого закона подтверждается теми подсчетами, которые мы произвели на основании сведений, собранных среди туземцев путешественниками по Британским владениям в Индии, а также в значительной части Китая и среди калмыков, населяющих Татарию. Итак - несоответствие, о котором я упомянул, можно почти не считать таковым, и (собственно говоря) оно все равно что не существует.
