– Что с тобой? С кабанами дрался?
– Засели в грязь по дороге. Мы на машине. Она тут, на улице стоит.
– Видела, – сказала мисс Реба. – Все мы видели. Только не вздумай вкручивать мне, будто она твоя. Говори прямо – ищет ее полиция или нет? Если ищет – убирай ее подальше. Мистер Бинфорд не любит, когда в доме толчется полиция. Я тоже.
– С машиной все в порядке, – сказал Бун.
– Смотри мне, – сказала мисс Реба. Она опять уставилась на меня. Потом сказала «Люций», просто так, вообще. – Жалко, что ты раньше не приехал. Мистер Бинфорд любит ребятишек. Все равно любит, даже когда сомнения начинают брать – стоит ли их любить, а уж после нынешней недели кого хочешь сомнения возьмут, если он не труп окостенелый. Но пока мистер Бинфорд еще только сомневается, вот он и решил в пользу Отиса, повел его сразу после обеда в зоологический сад. Люций тоже мог бы пойти. А впрочем, может, и хорошо, что не пошел. Если Отис продолжает подбавлять мистеру Бин-форду сомнений так же резво, как до обеда, то домой ему уже не вернуться, если, конечно, мистеру Бинфорду удастся заманить его поближе к клетке со львом или с тигром, чтобы те его сцапали, – если, конечно, льву или тигру захочется его сцапать, а уж проведи они неделю в одном доме с Отисом – им бы не захотелось. – Она все еще смотрела на меня. Потом сказала: – Люций, – просто так, вообще. Затем повернулась к Минни: – Ступай наверх, скажи всем, чтоб полчаса ванную не занимали. – Потом Буну: – У тебя есть во что переодеться?
– Есть, – сказал Бун.
– Тогда вымойся и переоденься, у нас приличный дом, не какой-нибудь притон. Минни, отведи их в Верину комнату. Вера гостит у родных в Падуке. – Она теперь обращалась к Буну, а может, к нам обоим. – Минни устроила Отиса на чердаке. Люций может сегодня тоже там переночевать.
Послышались шаги на лестнице, потом в коридоре и за дверью. На этот раз вошла крупная девушка. Я не хочу сказать – толстая, нет, крупная, как, скажем, Бун, но все равно молодая, совсем юная, с темными волосами и голубыми глазами. Лицо ее в первую минуту показалось мне некрасивым, но она вошла в комнату, уже глядя только на меня, и я понял, что неважно, какое там у нее лицо.
– Привет, детка, – сказал Бун.
Но она и внимания на него не обратила, они с мисс Ребой глядели на меня во все глаза.
– Теперь смотри, – сказала мисс Реба. – Люций, это мисс Коррн. – Я опять шаркнул ножкой. – Поняла, об чем я? – сказала мисс Реба. – Ты притащила сюда твоего племянничка для хорошего воспитания. Так вот – пусть получает. Ему-то, конечно, невдомек, что это такое и почему так надо делать. Но, может, он хоть обезьянничать с Люция научится. Ладно, – сказала она Буну. – Иди смывай грязищу.
– А может, Корри нам поможет, – сказал Бун. Он ухватил мисс Корри за руку. – Привет, детка, – повторил он.
– Тоже мне, вывозился, как болотная крыса, – сказала мисс Реба. – Я этого не потерплю, хоть в воскресенье-то пусть этот сволочной дом будет у меня как порядочный.
Минни отвела нас наверх, и показала комнату и ванную, и дала мыло и по полотенцу на брата, и вышла. Бун поставил саквояж на постель, и раскрыл его, и достал чистую рубашку и другие брюки. Брюки эти были у него на каждый день, но воскресные, что на нем, уже ни на какой день не годились, разве что после чистки керосином.
– Видишь? – сказал он. – Говорил я тебе? Ведь сколько я тебя уговаривал взять с собой хотя бы чистую рубашку.
– А у меня и эта нисколько не запачкалась, – сказал я.
– Все равно нужно иметь свежую, надо не надо, а после ванны полагается надевать свежую рубашку.
– А я и не собираюсь принимать ванну, – возразил я. – Я вчера в ванне мылся.
– Я тоже, – сказал Бун. – Но ты слышал, что сказала мисс Реба?
– Слышал, – ответил я. – А ты встречал таких женщин, которые бы не заставляли человека лезть в ванну?
– Поживешь в доме у мисс Ребы несколько часиков, так узнаешь про женщин кое-что еще: если тебе мисс Реба предлагает что-то сделать, самое лучшее сделать это, пока ты еще решаешь, будешь ты это делать или нет.
Он уже достал свои вторые брюки и рубашку. Не так уж будто и долго достать одну пару брюк и одну рубашку из одного саквояжа, но ему это, видно, далось с большим трудом, особенно оказалось трудно положить их после того, как он их вынул из саквояжа: он стоял, согнувшись над ним в три погибели, и при этом старался не глядеть на меня, держал рубашку в руке с озабоченным видом, решая, куда положить брюки, затем положил рубашку на постель, и снова взял брюки, и переложил их подальше, снова взял рубашку и перенес ее к брюкам, затем громко и основательно откашлялся и, подойдя к окну, распахнул его, и высунулся наружу, закрыл окно, и вернулся назад, к кровати, по-прежнему не глядя на меня и говоря при этом громко, как человек, который первым в рождественское утро поднимается к тебе в спальню и рассказывает, что ты получишь на елку, и, оказывается, это совсем не то, о чем ты просил Санта-Клауса.
– Просто уму непостижимо, как много человек может узнать, и за какое короткое время, о том, чего прежде знать не знал, и даже в мыслях не было, что захочет узнать, а уж тем более не думал, что оно пригодится на всю жизнь – в случае, если, конечно, он запомнит это и никогда не забудет. Взять, к примеру, тебя. Только подумай. Ведь вчера утром уехали, еще двух дней не прошло, а сколько ты узнал: и как водить машину, и как добраться до Мемфиса в такую даль, безо всякой железной дороги, и даже как выволочь машину из грязи. Так что когда ты вырастешь и заведешь собственную машину, ты не только уже будешь уметь править, но и дорогу в Мемфис будешь знать и как машину из грязи вытаскивать.
– Хозяин говорит, когда я вырасту, уже п грязи нигде не останется. Дороги повсюду станут такие гладкие и твердые, что банк успеет затребовать и отобрать машину за просрочку платежей или даже она успеет износиться, так ни разу и не завязнув в грязи.
– Правильно, правильно, – сказал Бун. – Что верно, то верно. Пускай даже и не понадобится больше выбираться из грязи, но зато ты все равно знаешь, как это делается. А почему? Потому что твоего знания ты никому не отдашь.
– А кому мне его отдавать? – спросил я. – Кому нужно знать, как выбираться из грязи, если и грязи-то больше не будет?
– Ладно, ладно, – сказал Бун. – Но ты послушай меня минутку. Я тебе не про грязь говорю. Я про то говорю, про что любой парень или там мальчик может узнать, хотя раньше он про это и думать не думал, и теперь, когда ему в жизни это понадобится – оно всегда под рукой. Потому что если ты чему-нибудь научился, так обязательно придет такой день, когда оно тебе понадобится или пригодится, если только оно при тебе осталось, если ты не упустил его нечаянно или, хуже того, по недомыслию или просто не разобравшись, что к чему. Понимаешь теперь, что я хочу сказать? Правильно я говорю?
– Не знаю, – сказал я. – Наверно, правильно, раз ты столько про это бубнишь.
– Ладно, – сказал он. – Это – раз. А теперь два. Мы с тобой всегда дружили и сейчас вместе в приятную поездку поехали, ты уже узнал кое-что, чего раньше не видал и не слыхал, и я горжусь, что это я возле тебя, я помогаю тебе узнавать. А сегодня ты, хочешь не хочешь, узнаешь еще кое-что, о чем вряд ли тоже думал раньше – о разных делах, до которых ты будто бы не дорос, тебе о них знать не полагается – так наверняка станут говорить в Джефферсоне, да и в других местах тоже. Ерунда. Мальчику, который научился не только водить машину, но и как довести ее до Мемфиса и даже вытащить из дерьмовой лужи, которую какой-то сукин сын развел для своего частного пользования, и все это за один день, – такому мальчику под силу понять все на свете. Только… – Он опять основательно откашлялся, потом подошел к окну, открыл его, и опять сплюнул, и опять закрыл его. Потом вернулся к постели. – Еще есть третье. Это ты хорошенько усвой. Все, что приходится увидеть, узнать, услышать муж… пар… мальчику, даже если он сначала этого не поймет и даже и вообразить не может, чтобы это ему когда-нибудь пригодилось, в один прекрасный день ему пригодится и понадобится, если, конечно, это еще при нем и он этого никому не доверил. И вот тогда он поблагодарит судьбу за то, что она послала ему доброго друга, который был ему другом еще с той поры, как таскал его на закорках по конюшне, точно младенца, и сажал в первый раз на лошадь, за то, что тот вовремя предупредил его не бросать своего знания на ветер, не терять по забывчивости, или несмышлености, или по несчастной случайности, или даже просто проболтавшись кому-нибудь, кому и зпать незачем о твоих личных делах…
– Ты хочешь сказать – что бы я ни увидел во время нашей поездки, не говорить, когда мы вернемся, ни Хозяину, ни отцу, ни маме, ни бабушке? Так, что ли?
– Но ты согласен со мной? – спросил Бун. – Это же обыкновенный, простой здравый смысл, а не что-нибудь другое, и касается это только тебя да меня. Согласен?
– Так чего ты прямо этого не мог сказать? – спросил я.
