Миссис Ханичёрч оставило письмо на бюро и поспешила навстречу своему молодому гостю.
— О, Сесиль! — воскликнула она. — Ну скажите же мне!
— I promessi sposi, — ответил тот по-итальянски.
Мать и сын в волнении смотрели на него.
— Она приняла мое предложение, — сообщил Сесиль по-английски, и звук английской речи заставил его вспыхнуть и радостно улыбнуться. Теперь он выглядел более похожим на человека.
— Я так рада! — сказала миссис Ханичёрч, в то время как ее сын протянул Сесилю руку, желтую от химических реактивов. Мать и сын тоже хотели бы говорить по-итальянски — наши слова одобрения и удивления так тесно связаны с малозначительными событиями, что мы боимся использовать их при событиях значительных, а потому в последнем случае приходится либо прибегать к вялым поэтизмам, либо апеллировать к Священному Писанию.
— Добро пожаловать в семью! — провозгласила миссис Ханичёрч, широким жестом обводя мебель. — Воистину, это радостный день. Я уверена, Люси будет счастлива с вами.
— Я надеюсь на это, — ответил молодой человек, поднимая глаза к потолку.
— Мы, матери, — начала миссис Ханичёрч и вдруг осеклась — такой напыщенной и сентиментальной она себе показалась, а этого она ох как не любила! Почему она не может быть такой, как Фредди, который стоит неподвижно в центре комнаты, сердитый и ироничный?
Возникло неловкое молчание, и Сесиль позвал:
— Люси!
Та встала со скамейки и, улыбаясь, направилась к ним через газон с таким видом, словно собиралась пригласить их сыграть партию в теннис. Потом она увидела лицо брата. Ее губы раскрылись, и она обняла Фредди.
— Спокойно! — сказал он.
— А поцеловать меня? — попросила миссис Ханичёрч.
Люси поцеловала и ее.
— Вы можете пойти в сад, и ты расскажешь все миссис Ханичёрч, — сказал Сесиль Люси. — А я останусь здесь и напишу своей матери.
— Так нам пойти с Люси? — спросил Фредди таким тоном, словно ожидал приказа.
— Да, вы идете с Люси.
Они вышли на солнечный свет. Сесиль проследил, как, пройдя террасу, они спустились по ступеням и исчезли из виду. Он представлял их путь — мимо рядов кустарника, мимо теннисного корта и клумбы с георгинами, прямо к огороду, где, в присутствии картофеля и гороха, они обсудят великое событие.
Снисходительно улыбнувшись, Сесиль зажег сигарету и вспомнил цепь событий, приведших к столь счастливому финалу.
Он был знаком с Люси уже несколько лет и знал ее, как ничем не примечательную девушку, которая, впрочем, была весьма музыкальна. Он все еще помнил, как на него, пребывавшего в страшно угнетенном состоянии, как гром среди ясного неба свалились Люси и ее ужасная кузина, которые сразу же потребовали, чтобы он повел их в собор Святого Петра. Тогда она выглядела как типичная туристка — настойчивая, грубоватая и утомленная путешествием. Но Италия произвела в ней чудесные перемены. Она наградила ее светом и, что более ценно, тенью. Вскоре Сесиль открыл в Люси удивительную сдержанность. Она была подобна женщинам Леонардо да Винчи, которых мы любим не за то, что они собой представляют, но за тайну, которая их окружает. Эта тайна, совершенно определенно, не от мира сего; ни у одной из женщин Леонардо нет того, что на нашем вульгарном языке мы именуем «историей». И день ото дня Люси самым чудесным образом преображалась.
Так случилось, что от снисходительной вежливости в отношениях с Люси Сесиль перешел если не к страсти, то к состоянию глубокого беспокойства. Уже в Риме он дал ей понять, что, как он считает, они вполне подходят друг другу. Его тронуло то, что она не отшатнулась от него, когда он высказал это предположение. Ее отказ был ясным и мягким, и, после того как ужасная фраза прозвучала, Люси была с ним такой же, как и прежде. Тремя месяцами позже, на границе Италии, среди заснеженных альпийских вершин он вновь сделал ей предложение — просто и открыто. Тогда она еще больше напоминала ему полотна Леонардо: черты ее загорелого лица были осенены тенью, падающей от скал фантастической красоты; при его словах она повернулась и встала перед ним на фоне залитых светом необъятных равнин. Идя рядом с Люси домой, он не был пристыжен и совсем не чувствовал себя отвергнутым воздыхателем. Вещи действительно значимые были непоколеблены.
И вот он вновь сделал ей предложение, и она согласилась без всякого жеманства и объяснения причин прошлых отказов. Она просто сказала, что любит его и постарается сделать счастливым. Его мать тоже будет рада — он во всем советовался с ней и должен написать ей длинный отчет.
Глянув на свою руку — не осталось ли на ней следов от химикатов, которыми была украшена рука Фредди, — Сесиль подошел к бюро. Там он заметил письмо, которое начиналось с обращения: «Дорогая миссис Виз», пестрело исправлениями и вычеркиваниями. Сесиль отвел глаза и, после минутных колебаний, уселся в стороне и принялся писать.
Затем он закурил вторую сигарету, которая показалась ему не столь божественной, как первая, и стал думать, что можно сделать, чтобы превратить гостиную Уинди-Корнер в нечто более оригинальное. С таким видом из окна это могла бы быть замечательная комната, но пока что в ней витал дух магазинов и складов Тоттенхем-Корт-Роуд. Сесиль почти воочию видел, как с грузовиков сгружают и вносят в гостиную это кресло, этот лакированный книжный шкаф, это бюро — всё от торговых домов Шулбреда и Мэйпла. Бюро напомнило ему о письме, которое начала миссис Ханичёрч. Сесиль не собирался читать его — у него не было склонности к подобным занятиям, но тем не менее письмо его изрядно беспокоило. Он допустил ошибку, позволив своей матери обсуждать его дела с миссис Ханичёрч. Поддержка матери Люси ему нужна была во время его третьей попытки, и ему хотелось чувствовать, что и прочие участники этой истории, неважно, кем они являются, поддерживают его — именно поэтому он и просил их согласия. Миссис Ханичёрч была корректна, хотя и бестолкова в главном, в то время как Фредди…
— Да он еще мальчишка, — говорил Сесиль самому себе. — Я воплощаю для него все, что он презирает. С какой стати ему стала бы улыбаться идея иметь меня в качестве шурина?
Семейство Ханичёрчей было достойным семейством, но Сесиль начал понимать, что Люси сделана из другого теста, и возможно — он пока не смог оформить это со всей определенностью — ему следует как можно скорее ввести ее в иные круги, более близкие ей по духу.
— Мистер Биб! — объявила служанка, и в гостиную вошел новый приходской священник Саммер-стрит. С миссис Ханичёрч он сразу же оказался на дружеской ноге, благодаря восторженным письмам, которые Люси присылала из Флоренции.
Сесиль встретил его достаточно настороженно.
— Я зашел выпить чаю, мистер Виз. Как вы полагаете, я могу на это рассчитывать?
— Не сомневаюсь. Что до еды, то она здесь гарантирована — не сидите в том кресле, юный Ханичёрч только что оставил там кость.
— Фу ты!
— Именно, — кивнул головой Сесиль. — Не понимаю, как это миссис Ханичёрч ему позволяет.
Сесиль воспринимал кость и мебель от Мэйпла раздельно, не понимая, что, взятые в целом, они превращали гостиную в символ именно той жизни, которую он теперь должен разделить.
— Я пришел выпить чаю и посплетничать, — сообщил мистер Биб. — Есть неплохая новость, как я понимаю. Весьма забавная!
— Неплохая новость? Что вы имеете в виду? — недоуменно спросил Сесиль.
Мистер Биб, который принес совсем не ту новость, о которой подумал Сесиль, заговорил:
— По пути сюда я встретил сэра Гарри Отуэя. У меня есть все основания надеяться, что я узнал это первым. Он купил у мистера Флэка «Кисси» и «Альберта».
— Вот как? — спросил Сесиль, пытаясь прийти в себя. Какую, однако, нелепую ошибку он совершил! Разве можно было предполагать, что священник и, без сомнения, джентльмен станет говорить о его помолвке в столь легкомысленном тоне. Но напряжение так и не исчезло, хотя он и поинтересовался, кто такие Кисеи и Альберт, он все-таки не перестал подозревать, что мистер Биб — тот еще шутник.
— Непростительное незнание! — засмеялся мистер Биб. — Жить неделю в Уинди-Корнер и не знать, что «Кисси» и «Альберт» — это две виллы, стоящие напротив церкви! Я попрошу миссис Ханичёрч присмотреть за вами.
— Я преступно несведущ в местных делах, — скучающим тоном начал молодой человек. — Я даже не знаю разницы между советом прихода и советом местного самоуправления. Возможно, что разницы нет, и также возможно, что я использую неправильные названия. Конечно, я виноват, но в деревню я приезжаю только ради того, чтобы встретиться с друзьями да полюбоваться природой. Италия и Лондон — единственные места, где жизнь кажется мне более-менее сносной.
Мистер Биб, которого расстроило в Сесиле отсутствие интереса к продаже «Кисси» и «Альберта», решил сменить тему.
