Между тем в те дни, как он почитался в Совете, неприятели его смастерили выжить из коммерц-коллегии, которая восстановлена в превосходнейшее достоинство, чем учреждена была с самого начала Петром Великим, ибо и комиссия о коммерции, и таможенная канцелярия, - все заключалось в ней. Президентом пожалован тайный советник Петр Александрович Соймонов, и Державин, по исключении его из Совета, остался только в Сенате, в межевом департаменте, и там, когда слу" чались спорные и шумливые дела, то он, шутя, повторял императорские слова: "Мне велено сидеть смирно, то делайте вы как хотите; а я сказал уже мою резолюцию". Однако же в сие время многие прибегали к нему утесненные, прося быть третейским судьею в их запутанных и долго продолжающихся тяжбах, и также отдавали себя и их имения по расстроенным от долгов их обстоятельствам. «…»
В наступившем 1798 году Державин получил, по избранию самого императора, кроме вверенных опек графини Брюс, князя Голицына и госпожи Колтовской, новые комиссии, а именно, в мае месяце велено было ему ехать в Вятскую губернию для следования посланных туда сенаторов Ивана Володимировича Лопухина и Матвея Григорьевича Спиридова, которые в рапорте своем императору донесли о некоторых сделанных ими положениях против законов и несоответственно данной им власти. Но Державин искусно умел от сей хлопотливой посылки отделаться, сказав, что он сейчас готов ехать, но думает, что не будет никакой в том пользы, но, напротив, может выйти из сего новое следствие, для того, что один сенатор против двух сенаторов вероятия правительства не заслужит, ежели он и действительно найдет какие их беспорядки, а лучше пусть правительствующий Сенат, сообразив сделанное ими с законами и найдя их самые погрешности, их прикажет исправить; тогда они не столько могут обидеться, как тем, что бы один равный им собрат сделал. Уважено было сие рассуждение, и посылка без всякого гнева императорского отменена. Но только лишь сия история прошла «…», как получил еще именной указ ехать тотчас в Белоруссию и, по оказавшемуся там великому в хлебе недостатку, сделать такие распоряжения, чтоб не умирали обыватели с голоду. Ни денег на покупку хлеба, ни других каких пособий не дано, а велено казенные ста-роства, пожалованные владельцам на урочные годы, поверить с их контрактами, и ежели где оные во всей силе не соблюдены, то отобрать те имения по-прежнему в казенное ведомство. Но и собственные владельческие крестьяне, ежели где усмотрены будут не снабженными от владельцев хлебом и претерпевающими голод, то отобрав от них, отдать под опеку. Равно исследовать поведение евреев, не изнуряют ли они поселян в пропитании их обманами, и искать средств, чтоб они, без отягощения последних, сами трудом своим пропитывать себя могли.
Державин, приехав в Белоруссию, самолично дознал великий недостаток у поселян в хлебе или, лучше, самый сильный голод, что питались почти все пареною травою, с пересыпкою самым малым количеством муки или круп. В отвращение чего, разведав у кого у богатых владельцев в запасных магазейнах есть хлеб, на основании «указа» Петра Великого 1722 года, «велел» взять заимообразно и раздать бедным, с тем, чтоб при приближающейся жатве, немедленно такое же количество возвратить тем, у кого что взято. А между «тем», проезжая деревни г. Огинского, под Витебском находящиеся, зашел в избы крестьянские, и увидев, что они едят пареную траву и так тощи и бледны, как мертвые, призвал приказчика и спросил, для чего крестьяне доведены до такого жалостного состояния, что им не ссужают хлеба. Он, вместо ответа, показал мне повеление господина, в котором повелевалось непременно с них собрать, вместо подвод в Ригу, всякий год посылаемых, по два рубли серебром. "Вот, - сказал при том, - ежели бы и нашлись у кого какие денжонки на покупку пропитания, то исполнить должны сию господскую повинность". Усмотря таковое немилосердое сдирство, послал тотчас в губернское правление предложение, приказал сию деревню графа Огинского взять в опеку по силе данного ему именного повеления. Услыша таковую строгость, дворянство возбудилось от дремучки или, лучше сказать, от жестокого равнодушия к человечеству: употребило все способы к прокормлению крестьян, достав хлеба от соседственных губерний. «…»
Исполнением сих комиссий Державин пришел было у императора Павла в великое уважение и доверенность.
Не успел он по повелению его возвратиться в Петербург, как и сделан паки президентом коммерц-коллегии в августе еще месяце. «…»
Государю он лично представлен не был, неизвестно для каких причин, а как сказывал господин Обольяни-нов, то для того будто, что государь отозвался: "Он горяч, да и я, то мы опять поссоримся; а пусть чрез тебя доклады его ко мне идут". «…»
…остался Державин от великих обещаний, по своей богобоязненности ни с чем, как токмо с добрым именем и доверенностью государя, в доказательство которой ноября 23 дня пожалован в финанс-министры.
Весьма удивился, что, быв коммерц-президентом в действительном служении не более двух месяцев и не успев еще войти в познание сей части, уже получает новую, весьма обширную и важнейшую первой. Но весьма странно казалось ему также и то, что граф Васильев оставался в прежней должности государственного казначея: то не понимал, как ему быть финанс-министром при оном, и которое звание пред которым преимущественнее, и кто из них начальствовать должен был; а как Васильев его и по чину и по службе считался старее, то и не мог он быть под командою у младшего: финанс-министра звание было важнее государственного казначея. Словом, в такой путанице поехал объясниться к генерал-прокурору, по которого докладу писались и выходили государевы указы. Он ему доказал, что финанс-министров с самого начала политического образования России никогда не бывало, а в других государствах, сколько ему известно, в сей пост облеченный чиновник есть весьма великая особа: он изобретатель и распорядитель всех государственных доходов и расходов, а государственный казначей не что иное, как счетчик оных и то же самое, что была ревизион-коллегия, учрежденная Петром Великим и до установления в 1779 году экспедиции о государственных доходах существовавшая; финанс-министр должен иметь особливую инструкцию, в которую, как в узел, должны входить все источники сил государственных. Императрица Екатерина отлагала от времени до времени оную, или наказ издать казенного управления, но не успела и так скончалась; а для того-то экспедиция о государственных доходах и управлялась временным начертанием ее должности, поднесенным князем Вяземским для сведения только императрицы, которое писал наскоро Державин.
Г. Обольянинов, вняв сему объяснению, доложил императору, который, отменя прежний свой указ, коим пожалован был Державин в финанс-министры, наименовал его государственным казначеем, отставя г. Васильева вовсе от службы. Таковая на него опала произошла от каких-то сплетней, что не удовлетворил он Выдачею какой-то суммы по желанию и просьбе Кутай-сова, который за то и наговорил императору, что будто он утаивает всегда прямое количество в казначействе денег, заставляя терпеть недостаток даже военные департаменты. Сего было уже очень много возбудить гнев вспыльчивого и самовластного владетеля. Велено было тотчас сочиненную и поднесенную г. Васильевым тогда табель расписания доходов и расходов на наступивший год рассмотреть Державину. Поелику же она составляется вкратце из многих перечней, взятых из ведомостей и счетов всего государства, то надобно было все просмотреть оные, чтоб удостовериться о точности расписания; но как в скорости сего никоим образом не можно было сделать, а император требовал, то Державин и не знал, что делать. «…»
В начале царствования императора Павла генерал-прокурор князь Куракин выпросил себе и многим своим приятелям великое количество на выбор лучших казенных земель, которые у казенных поселян, лишние сверх 8-ми десятин, отбирали даже под огородами, не токмо под пашнями, а те, кому они были отданы, продавали тем же самым поселянам рублей по 300 и по 500 десятину и таким образом удовлетворяли ненасытную свою алчность. В то самое время, когда Державин чрез Лопухина просил на обмен себе земли 200 только четвертей на Званке из ямской противулежащей за Волховом дачи, у которых были излишние сверх 15-ти десятин, то и в том отказано. Когда князь Куракин и другие хищнически набили свои карманы, то будто из жалости и из состраданья, что у казенных крестьян мало земли, исходатайствовали указ, чтоб всех казенных крестьян наделить по 15-ти десятин на душу. И тогда пошло притеснение владельцев при решении дел, что начали отнимать не только примерные земли, но и писцовые, чтоб набрать недостаток в 15 десятин; а где в смежности нет, тем додавать и в дальнем расстоянии. Видя все сие, Державин, присутствуя в межевом департаменте, нередко шумливал против генерал-прокуроров, князя Куракина и потом князя Лопухина, также и государственного казначея Васильева, что они так из пристрастия и корыстолюбия во зло употребляли щедроту государя; а как они сие ни во что ставили, то сочинил он известную в 3-ей части его сочинений песню:
