— Оливеръ! — удивился мистеръ Броунлоу. — А дальше? Оливеръ Уайтъ?
— Нѣтъ, сэръ, Твистъ; Оливеръ Твистъ.
— Странное имя! Почему же ты сказалъ судьѣ, что тебя зовутъ Уайтомъ?
— Я никогда этого, сэръ, не говорилъ ему, — съ удивленіемъ отвѣчалъ Оливеръ.
Это отзывалось какъ будто-бы фальшью и старый джентльменъ даже строго взглянулъ на Оливера. Но, нѣтъ, сомнѣваться въ немъ было невозможно; тонкія, обострившіяся болѣзнью черты Оливера дышали полной искренностью.
— Недоразумѣніе какое-то, — сказалъ мистеръ Броунлоу, который, несмотря на то, что не существовало больше никакихъ причинъ, чтобы всматриваться въ лицо Оливера, не могъ оторвать отъ него своихъ глазъ, такъ какъ его снова поразило сходство мальчика съ какимъ-то знакомымъ ему лицомъ.
— Надѣюсь, вы не сердитесь на меня, сэръ? — сказалъ Олнюеръ, съ мольбой поднимая глаза.
— Нѣтъ, нѣтъ! — отвѣчалъ старый джентльменъ. — Но… Что же это такое?.. Смотри же, Бедуинъ!
И онъ указалъ на портретъ, висѣвшій надъ головой Оливера и затѣмъ на лицо мальчика. Живая копія портрета! Тѣ-же глаза, форма головы, ротъ, каждая черта… Даже выраженіе лица въ эту минуту было одинаковое; самыя тонкія линіи воспроизведены были съ поразительной точностью!
Оливерь не понялъ вѣрной причины этого восклицанія, но оно такъ взволновало его, что онъ потерялъ сознаніе отъ слабости. Обстоятельство это заставляетъ насъ удалиться изъ комнаты, а потому мы пользуемся этимъ, чтобы вернуться къ двумъ юнымъ питомцамъ веселаго стараго джентльмена и разсказать, что съ ними случилось.
Когда Доджеръ и несравненный другъ его мистеръ Бетсъ присоединились къ погонѣ, слѣдовавшей по пятамъ Оливера, виновнаго въ томъ, что оба они незаконнымъ путемъ присвоили себѣ собственность мистера Броунлоу, они дѣйствовали въ этомъ случаѣ лишь на основаніи весьма похвальнаго чувства самосохраненія. Уваженіе къ свободѣ и неприкосновенности личности составляетъ главное качество истаго англичанина, а съ тѣмъ вмѣстѣ и его гордость, а потому я вынужденъ обратить вниманіе читателя, что такой поступокъ со стороны мальчиковъ долженъ поднять ихъ во мнѣніи всѣхъ патріотовъ, такъ какъ служитъ самымъ вѣрнымъ доказательствомъ ихъ стремленія къ самозащитѣ и безопасности, что укрѣпляетъ и подтверждаетъ законъ, лежащій по мнѣнію всѣхъ глубоко и здраво мыслящихъ философовъ въ основѣ всѣхъ главныхъ проявленій природы. Тѣ же философы рѣшили, что добрая леди эта дѣйствуетъ лишь на основаніи нѣкоторыхъ правилъ и теорій и, восторгаясь ея мудростью и смѣтливостью, упустили изъ виду, что живыя существа должны быть надѣлены сердцемъ, великодушными побужденіями и чувствами. Но качества такого рода недостойны по ихъ мнѣнію почтенной леди, которая должна стоять неизмѣримо выше всѣхъ слабостей своего пола.
Имѣй я намѣреніе еще дальше продолжать свои доказательства истинно философскаго характера въ поведеніи этихъ молодыхъ джентльменовъ, то я подвелъ бы сюда и тотъ фактъ, что они тотчасъ же оставили всякое преслѣдованіе, какъ только имъ удалось привлечь всеобщее вниманіе на Оливера, послѣ чего они, избравъ наикратчайшій путь, немедленно пустились домой. Я не хочу этимъ сказать, будто прославленные и ученые мудрецы имѣютъ обыкновеніе сокращать путь ко всѣмъ своимъ великимъ умозаключеніямъ. (Они, напротивъ, увеличиваютъ разстояніе къ нимъ всевозможными изворотами и спорами; подобно тому какъ пьяные люди дѣлаютъ это подъ давленіемъ непроизвольнаго теченія мыслей). Я хочу сказать и самымъ опредѣленнымъ образомъ, что многіе философы, желая провести свои теоріи, стараются доказать свою мудрость и предусмотрительность, принимая заранѣе мѣры противъ всевозможныхъ случайностей, которыя могли бы нанести имъ вредъ. Чтобы достигнуть великаго блага, приходится прибѣгнуть и къ небольшому злу, а слѣдовательно и къ такимъ средствамъ, одни только результаты которыхъ въ состояніи оправдать вашъ поступокъ. Мѣра добра или мѣра зла, или различіе между тѣмъ и другимъ должны быть всецѣло предоставлены усмотрѣнію философовъ и ихъ ясному и безпристрастному взгляду на свое собственное благополучіе.
Только пробѣжавъ цѣлый лабиринтъ узкихъ улицъ и дворовъ, рѣшившись отдохнуть мальчики, скрывшись въ низкомъ и темномъ проходѣ. Постоявъ молча лишь столько, сколько нужно было, чтобы перенести дыханіе, мистеръ Бетсъ издалъ вдругъ крикъ восхищенія и необыкновеннаго удовольствія и, разразившись затѣмъ громкимъ взрывомъ хохота, повалился на порогъ двери и катался на немъ въ припадкѣ невыразимаго восторга.
— Въ чемъ дѣло? — спросилъ Доджеръ.
— Ха! ха! ха! — оралъ Чарли Бетсъ.
— Не кричи такъ, — сказалъ Доджеръ, осторожно оглядываясь кругомъ. — Хочешь, чтобы тебя схватили, болванъ?
— Не могу удержаться, — отвѣчалъ Чарли, — не могу! Какъ только вспомню, какъ это онъ удиралъ во всѣ лопатки… Тутъ обѣжитъ уголъ, тамъ наткнется на тумбу и отскочитъ отъ нея, точно самъ желѣзный, а платокъ то у меня въ карманѣ, а я то кричу во все горло… «держи вора»… охъ!
Живое воображеніе Бетса въ самыхъ яркихъ краскахъ представило ему недавно разыгравшуюся сцену и когда онъ дошелъ до этого восклицанія, то повалился снова на полъ и захохоталъ громче прежняго.
— Что то скажетъ, Феджинъ? — спросилъ Доджеръ, пользуясь промежуткомъ наступившаго успокоенія со стороны своего друга.
— А что въ самомъ дѣлѣ? — повторилъ Чарли Бетсъ.
— Да… что? — сказалъ Доджеръ.
— Что же ему собственно говорить? — спросилъ Чарли, сразу прервавъ свой приступъ веселости, потому что томъ Доджера былъ весьма многозначителенъ. — Что же онъ можетъ сказать?
Мистеръ Доукнисъ свистѣлъ минуты двѣ, затѣмъ снялъ шляпу, почесалъ голову и трижды кивнулъ головой.
— Что ты думаешь? — сказалъ Чарли.
— Туръ-люръ, лу-лу, — запѣлъ Доджеръ и лицо его приняло насмѣшливое выраженіе.
Это объясняло дѣло до нѣкоторой степени, но не удовлетворило мистера Бетса и онъ снова спросилъ:
— Да, что ты думаешь, наконецъ?
Доджеръ не отвѣчалъ. Онъ надѣлъ снова шляпу на бекрень, подобралъ полы своего длиннаго сюртука подъ мышку, засунулъ языкъ за щеку, полдюжины разъ щелкнулъ пальцемъ по переносью и весьма выразительно, затѣмъ повернулся на каблукахъ и скрылся во дворъ. Мистеръ Бетсъ въ страшномъ недоумѣніи поспѣшилъ за нимъ.
Шумъ шаговъ по скрипучей лѣстницѣ, спустя нѣсколько минутъ послѣ выше-приведеннаго разговора, вывелъ изъ задумчивости веселаго стараго джентльмена, который сидѣлъ у камина и держалъ въ лѣвой рукѣ хлѣбъ и колбасу, а въ правой ножъ; тутъ же на треножникѣ передъ нимъ стояла кастрюля. Злобная улыбка скользнула по его блѣдному лицу, когда онъ, повернувшись въ сторону дверей, взглянулъ туда изподлобья и сталъ прислушиваться.
— Что это значитъ? — пробормоталъ онъ, измѣняясь въ лицѣ, - только двое? Гдѣ же третій? Не могли же они попасть въ просакъ!
Шаги приближались и послышались, наконецъ, на площадкѣ. Дверь медленно открылась и въ комнату вошелъ Доджеръ, а непосредственно за нимъ Чарли Бетсъ.
XIII. Читатель знакомится съ новыми лицами, съ которыми связаны весьма интересный подробности, касающіяся этого повѣствованія
— Гдѣ Оливеръ? — крикнулъ еврей, грозно выступая впередъ. — Гдѣ мальчикъ?
Молодые воры взглянули на своего учителя, какъ бы встревоженные, чего онъ сердится, и въ то же время съ замѣшательствомъ переглянулись другъ съ другомъ.
— Что случилось съ мальчикомъ? — продолжалъ еврей, схватывая Доджера за шиворотъ и разражаясь на него цѣлымъ потокомъ ругательствъ. — Говори или я задушу тебя!
Мистеръ Феджинъ говорилъ, повидимому, серьезно, съ твердымъ намѣреніемъ исполнить угрозу, а потому Чарли Бетсъ, считавшій до сихъ поръ благоразумнымъ держаться отъ него на почтительномъ разстояніи, подумалъ, что ничего не будетъ удивительнаго, если затѣмъ наступитъ его очередь; упавъ на колѣни изъ поднялъ громкій протяжный ревъ, напоминавшій нѣчто среднее между ревомъ быка и морского рупора.
— Будешь ли ты говорить? — заревѣлъ снова еврей и принялся трясти Доджера съ такою силою за шиворотъ, что только какимъ то чудомъ не оторвалъ всего воротника.
— Попался, вотъ и все! — сказалъ Доджеръ. — Да пустите меня, наконецъ, чего вы?
Съ этими словами онъ рванулся въ сторону и ловкимъ движеніемъ выскользнулъ изъ сюртука, оставивъ его въ рукахъ еврея. Затѣмъ онъ схватилъ большую вилку и сдѣлалъ видъ, что хочетъ пырнуть ею веселаго старичка; а сдѣлай онъ только это и веселость стараго джентльмена навѣрное улетучилась бы такъ, что мудрено было бы ее вернуть назадъ.
Еврей въ свою очередь отскочилъ въ сторону и съ такою быстротою, какую трудно было предположить у человѣка его лѣтъ и такого хилаго. Схвативъ кувшинъ, онъ хотѣлъ бросить его въ голову своего противника, когда протяжный вой Чарли Бетса отвлекъ его вниманіе и онъ, повернувшись къ огорченному юному джентльмену пустилъ кувшинъ ему въ голову.
