Сразу после захода солнца снова поднялся ветер, и Винер покинул нас, пообещав своему старому товарищу еще раз навестить его через три дня в бухте Папеэте.
Глава XXVI
МЫ ВХОДИМ В ГАВАНЬ. ЛОЦМАН ДЖИМ
Усталые от не прекращавшейся целый день попойки, матросы почти все ушли спозаранку вниз. На палубе оставались лишь юнга и двое вахтенных; старший помощник с Балтиморой и Датчанином обещал их сменить в полночь. В это время судно, державшееся под убавленными парусами на некотором расстоянии от берега, надо будет повернуть на другой галс.
Вскоре после полуночи нас в кубрике разбудил львиный рык Джермина, отдававшего команду выбрать кливер-фал; немного спустя аншпуг забарабанил по люку, и всех вызвали наверх для ввода судна в гавань.
Это явилось для нас полной неожиданностью; впрочем, мы тотчас же сообразили, что старший помощник, не рассчитывая больше на консула и отбросив всякую надежду уговорить матросов, внезапно сам принял новое решение. Он собирался, лавируя против ветра, подойти к входу в гавань с тем, чтобы еще до восхода солнца поднять сигнал вызова лоцмана.
Несмотря на это, матросы наотрез отказались выполнять какие бы то ни было работы на судне и оставались глухи ко всем увещеваниям моим и доктора. Будь что будет, но они клянутся, что и пальцем не двинут больше на борту «Джулии». Такое ничем не оправданное упрямство можно было в значительной мере отнести за счет последствий недавней попойки.
При сильном ветре, под всеми парусами, вынужденные совершать все маневры с помощью четырех-пяти человек, измученных двухсуточной вахтой, мы оказались в довольно трудном положении, тем более что старший помощник вел себя еще более беспечно, чем всегда, а нам предстояло несколько раз менять галс в непосредственной близости от земли.
Я прекрасно понимал, что, случись с «Джулией» до утра что-нибудь неладное, виновной сочтут команду, и если дойдет до суда, последствия могут оказаться самыми неприятными. Поэтому я обратился к тем, кто был на палубе, и во всеуслышание заявил: теперь, когда судно направляется в гавань (это было единственное, за что лично я до сих пор боролся), я буду делать все от меня зависящее, чтобы оно благополучно вошло в нее. Ко мне присоединился доктор.
Время тянулось тревожно до самого утра, когда, очутившись как раз с наветренной стороны от входа в гавань, мы стали спускаться под ветер, подняв на фок-мачте английский флаг. Однако никаких признаков шлюпки с лоцманом мы не заметили; мы несколько раз приближались к самому входу, потом подняли флаг на бизань-рее, а на фок-мачте приспустили в знак бедствия. Но и это оказалось бесполезно.
Приписав такое необъяснимое невнимание со стороны берегового начальства проискам Уилсона, Джермин в полном бешенстве решил войти в гавань на свой страх и риск, полагаясь исключительно на те сведения, что сохранились у него в памяти после посещения Таити много лет назад.
Такое решение было характерно для нашего старшего помощника. Вход в бухту Папеэте считается опасным даже при наличии опытного лоцмана. Образованная крутым изгибом берега, эта бухта со стороны моря защищена коралловым рифом, о который с огромной силой разбиваются буруны. Отгораживая бухту, коралловый барьер тянется дальше к мысу Венеры[52] в округе Матаваи, лежащему в восьми или десяти милях оттуда. Там тоже существует проход; войдя в него, суда по спокойному глубокому каналу между рифом и берегом попадают в гавань. Впрочем, капитаны обычно предпочитают подветренный проход, так как за рифом ветер чрезвычайно изменчив. Этот последний вход представляет собой просвет между рифами как раз напротив бухты и деревни Папеэте. Он очень узок; из-за переменных ветров, течений и подводных скал суда то и дело цепляются килем за коралловое дно.
Но старшего помощника ничто не могло устрашить. Итак, поставив имевшихся в его распоряжении людей у брасов, он вскочил на фальшборт и, велев всем быть начеку, приказал положить руль на ветер. Через несколько мгновений мы уже шли в сторону берега. Так как приближался полдень, то ветер вскоре стих, и к тому времени, когда «Джулия» очутилась среди бурунов, она едва слушалась руля. Но мы плавно скользили вперед, искусно избегая смутно зеленевших препятствий, тут и там возникавших на нашем пути. Время от времени Джермин, сохраняя полнейшее спокойствие, всматривался в воду, затем оглядывался по сторонам и не говорил ни слова. Так, медленно подвигаясь вперед, мы через несколько минут миновали все опасности и очутились в спокойном внутреннем водоеме. Это было наивысшее достижение в навигационном искусстве, какое когда-либо продемонстрировал перед нами старший помощник.
Мы шли по направлению к фрегату и торговым судам, как вдруг из-за них показалась пирога и стала приближаться к нам. В ней находились мальчик и старик — и тот и другой островитяне; первый почти голый, второй в старом морском сюртуке. Оба гребли изо всех сил; время от времени старик выхватывал весло из воды и слегка ударял им своего спутника по голове, после чего оба с новыми силами принимались за дело. Как только пирога подошла достаточно близко, старикан, вскочив на ноги и размахивая веслом, принялся выделывать самые странные прыжки, все время что-то тараторя. Вначале мы ничего не могли понять, но затем кое-как разобрали следующее:
— А! Вы пеми, а! вы пришел! Для чего вы пришел? Вы платить штраф, что пришел без лоцман. Я говорю, вы слышит? Я говорю, вы ита маитаи (плохие). Вы слышит? Вы не лоцман. Да, черт вас возьми, вы вовсе не лоцман; черт вас задери, вы слышит?
Эта тирада, ясно показывавшая, что куда бы ни гнул старый язычник-мошенник, он говорил вполне серьезно, вызвала на «Джулии» взрыв смеха. Тогда старик, по-видимому, окончательно вышел из себя, и мальчик, который озирался по сторонам, держа весло над водой, получил здоровенный удар по голове, заставивший его в мгновение ока приняться за работу и подгрести почти вплотную. Когда теперь оратор снова заговорил, выяснилось, что его пылкая речь была адресована старшему помощнику, все еще стоявшему на виду на фальшборте.
Однако Джермину было не до шуток, а потому, выругавшись по-матросски, он велел старику убираться. Тогда тот пришел в настоящее бешенство и осыпал нас такими проклятиями и руганью, каких мне не приходилось слышать ни от одного цивилизованного существа.
— Вы саббе[53] меня? — кричал он. — Вы знаете меня, а? Так вот, мой — Джим, мой — лоцман… Лоцман давно-давно.
— А, — воскликнул Джермин, очень удивленный, как и все мы, — а, так ты лоцман, ты, старый язычник? Почему ты раньше не явился?
— Ах! мой саббе, мой знать, вы пирати (пираты)… Мой видит вас давно, но мой не пришел… Я саббе вас… Вы ита маитаи нуи (самые плохие).
— Отгребай к черту, — заорал Джермин в бешенстве. — Убирайся! Или я запущу в тебя гарпуном!
Однако Джим, вместо того чтобы повиноваться приказу, схватил весло, подогнал пирогу к самому трапу и в два прыжка очутился на палубе. Надвинув засаленный шелковый платок еще ниже на лоб и резким жестом оправив на себе сюртук, он решительно подошел к старшему помощнику и в еще более цветистом стиле, чем прежде, дал ему понять, что перед ним находится сам грозный «Джим», что судно, пока якорь не брошен, находится в его распоряжении и что ему хотелось бы услышать, какие у кого имеются возражения против этого.
Поскольку теперь не оставалось почти никакого сомнения, что островитянин был именно тем, за кого он себя выдавал, «Джулия», наконец, капитулировала.
Итак, почтенный джентльмен приступил к исполнению своих обязанностей и повел нас к якорной стоянке; прыгая среди недгедсов, он покрикивал: «К ветру! К ветру! Отводи! Отводи», — и требовал, чтобы штурвальный каждый раз почтительно докладывал об исполнении. К этому времени судно уже почти не слушалось руля, однако норовистый старичок своими приказаниями создавал не меньшую суматоху, чем тропический шквал на борту «Летучего Голландца».
Оказалось, что Джим служит портовым лоцманом; эта должность, надо сказать, приносила немалый доход и была, во всяком случае в его глазах, чрезвычайно важной.[54] Поэтому наш бесцеремонный вход в бухту Джим рассматривал, как страшное оскорбление, умалявшее к тому же и его достоинство, и прибыльность его профессии.
В старике было что-то от колдуна. Он заключил соглашение со стихиями, и некоторые явления природы служили специально ему на пользу. Необыкновенно ясная погода с хорошим ровным ветром — несомненный признак приближения какого-нибудь «купца»; если из бухты видны фонтаны, пускаемые китом, то это означает, что вот-вот появится китобойное судно; а гром и молния, бывающие здесь так редко, служат бесспорным доказательством того, что на подходе какой-то военный корабль.
Короче говоря, лоцман Джим в своем роде замечательная личность, и все, кому пришлось побывать на Таити, слышали о нем немало забавных историй.
