IX
Барки тронулись по Каме. Кама бушевала, дул снизу сильный ветер, шел дождь. Бурлаков пробирало ветром очень чувствительно, полушубки их смокли. Барки покачивало от больших волн. Подлиповцы в первый раз увидали такие волны и дивовались.
– Экая большая, как гора! Смотри, как хлобыснулась! Ишь, как! Шумит больно… Барки плыли врассыпную, боком. Бурлаки работали с час. Их хорошо пробрало, да и грести не стоило. Бурлак так гребет: спустит весло в воду, обмакнет и поднимет, кое-кто разве гребнет, да и то редко. Работа очень скучная. А в ветер немного так нагребешь: спустил бурлак весло в воду, волна и ударит его, а иное и не достанет воды. Лоцманы наконец прекратили работу, да и не стоило работать, когда барка шла посередине реки. Вон два острова миновали уже, а теперь и спи часа два, а там Мотовилихинский остров будет и Пермь в двух верстах. Подлиповцы, кроме Елки, который хворал, по-прежнему находились у кормы. Пилу и Сысойку больно пробрало ветром, вымочило дождем: они дрожали. Им страшно надоело сидеть на корме, а лоцман не пускает в коломенку.
– Сиди, чего еще надо? Вот скоро Пермь будет, выдрыхнешься. Однако Пила увел Сысойку в нутро коломенки и лег на железные доски. Оба дрожали. В коломенке лежали семь бурлаков.
– Ну их к лешим! Не станем робить! – говорил Пила.
– Бают: город скоро, там и останемся, – говорит Сысойко.
– И мы с вами? – напрашивается Павел.
– Вас не возьмут.
– Возьмут.
– Коли возьмут, ступай. А уж мы здесь не останемся. Ну уж, и край! Эк вымокли. Помрем тожно…
– А лоцман бает: сила он. А тоже и без него барку-то тащит.
– Послушай только его, наврет он тебе.
– Наплевать нам на лоцмана! – говорит один из бурлаков.
– Уж больно криклив. А мы вот, как он закричит на нас, и не пойдем! – ворчит Пила.
– Ты за меня держись: уж не пойдем! – говорит Сысойко.
– Город, бает, близко. Да поди ошшо врет: сколько водил по рекам-то, да обманывал!
– Вот он теперь нас бьет. А пошто? – говорит Павел.
– А ты не давайся. Мне скажи; я ему задам, – ворчит Пила.
– Бает, прогоню.
– Ишь, командир какой, черт! Сам восемь медведев убил…
– Лоцман бает, нам в городе денег дадут.
– А не дадут разе? Ну-ко, не дай… попробуй!
– Эй вы, черти! что спрятались? – крикнул в дыру лоцман. Пила и Сысойко ни с места. Павел и Иван тоже перестали откачивать воду. Лоцман еще крикнул. Сысойко и Пила хохочут: эк, испугались! Лоцман вошел в барку. За ним вошло бурлаков двадцать.
– А вы куда! Пошли!.. – закричал он на бурлаков.
– Не слушай его, лешева. Заведет он нас в чучу! – кричит Пила. Бурлаки развалились спать. Лоцман руками хлопнул.
– Да что вы, анафемы? Пошли! Бурлаки хохочут.
– Бурлака водка бар! Пьеп-се, шайтан те заешь, – проговорил черемис.
– Пырни его! пырни! – кричит Пила одному бурлаку. Лоцман стал бить Пилу. За Пилу вступились прочие бурлаки.
– Так вы так! начальство не хотите знать? Пошли вон!
– А ты деньги подай! Тогда и распоряжайся! – кричит Пила.
– Деньги подай! – говорят бурлаки. Лоцман струсил. Все бурлаки вооружились на лоцмана, и никто не шел на палубу. «Беда! еще убьют, пожалуй!» – думает лоцман.
– Братцы, да не сердитесь! ну, чем я вас обидел?
– Знаем мы, чем обидел. Подай деньги, и робить станем.
– Ребятушки, ведь эдак мы и город проплывем.
– Ты город кажи!
– Да скоро. Вон за тем углом и город. Бурлаки не шли на палубу. Лоцман ушел.
– Што? Али я не сила? – бахвалился Пила. – Пусь один поробит. Пусь…
– Да и што робить-то! Барка-то и без нас идет, – заметили бурлаки. Лоцман не знал, что делать. Напугать бурлаков – убьют; соврать им что-нибудь – не поверят. Он стоял закручинившись. С ним стояло трое бурлаков. Лоцман решился пугнуть бурлаков острогом.
– Послушайте, братцы: если вы делом не хотите робить, я, как приеду в город, начальству вас отдам. Пусть в острог посадит.
– Экой прыткой! – говорил Пила.
– Тебе хочется? Не бывал разе в остроге-то?..
– Был, да теперь не затащишь. Пилу окружили несколько бурлаков.
– Так ты, бат, сидел?
– Беда!
– Значит, бежал?
– Прибил ошшо, самово прибили. Вон и Сысойка прибили.
– А ты за што сидел – за убийствие? Пила осердился, но смолчал.
– Уж знаю, нехороший человек! – сказал лоцман.
– Он, ребя, ошшо убьет! – заметили некоторые из бурлаков и пошли на палубу. За ними пошли остальные и лоцман.
– А вы вот еще связались с ним! – сказал бурлакам лоцман.
– Не говори с ним.
– Хлеба не ешь…
– Убьет…
– Я, бат, туда пойду! – говорил Сысойко, скучая от лежанки на железе.
– Ну, и черт с тобой.
– А пойдем!
– Ну те к лешим. Спи знай. Иван и Павел смеялись над Пилой и Сысойком.
– Пашка, дерни Сысойка-то!
– Сысойко, хлобысни тятьку!
– Я те хлобысну! Ну-ко, подойди! Иван подходит к Пиле, дергает его за полушубок; Пила схватывает его за волосы и теребит. За Ивана пристает Павел; Пила прибил и Павла. Сысойко вышел на палубу. Показался город.
– Тятька, гли-кось, там што, – крикнул Иван Пиле, увидав в дыру город. Пила посмотрел, улыбнулся и ткнул в бок Елку.
– Вставай – Перма уж.
– Ой, пусти! – стонет Елка. Пила ушел на палубу. Все бурлаки смотрели на город и дивились.
– Эко баско! Ай да Перма-матушка! Вот так городок! Гли, церквей што, домов белых… А барок-то, судов! Здесь река была в версту шириной, и больно она большою казалась впереди, далеко-далеко там что-то черное видно, там, видно, и конец. Выглянуло солнце и опять спряталось.
– Греби! – вскричал лоцман. Работа началась. Пила и Сысойко тоже принялись за поносную.
– Ты не тронь, – сказал один бурлак Пиле и оттолкнул его от поносной.
– Потолкайся, што я не свисну! Ты вишь, город.
– Бей ево!
– Я те дам – бей… В воду столкону!
– Греби, греби! что ругаетесь! Мало ли что вам скажут, так вы и верите, – заступился лоцман за подлиповцев. Пила и Сысойко не могли понять, что такое сделалось с бурлаками. Они не залюбили бурлаков… И опять работают бурлаки молча, нагибая спины, опуская весла в воду и поднимая их, – только и слышатся их тяжелые шаги, да барка скрипит. Что думают бурлаки – бог весть. Они то и дело смотрят на приближающийся город; на лицах видится тоска, какое-то желание и что-то такое, что бурлак не в состоянии не только передать другому бурлаку, но даже понять. Один только лоцман стоит у столба посреди барки и важно, жадно глядит на город: знай, мол, наших!
– Брось греби! брось носовые! Загребай к берегу! – кричит он бурлакам. Город близко. Около берега, возле города, стояло несколько барок, коломенок, караванок, с кружками на верху мачт и флагами на мачтах, баржи, два парохода, из которых один готовился к отплытию. Мимо подлиповцев прошел пароход с двумя баржами и оглушительно просвистел: бойся, мол, дрянь ты экая! Все бурлаки смотрели на него, как на чудо; особенно дивились те, которые в первый раз видели пароход. Их забавляли колеса, дым, свисток и то, что он бежит кверху да еще во какие огромные домины прет. Больше всего дым занятен: эк он из трубы-то валит, черный, да много сколь и выходит да как лошадь ржет.
– Ну и черт!
– Эк он, – рассуждают бурлаки.
– Вот ошшо! – Впереди шел пассажирский пароход.
– Гли, как он колесами-те загребат!.. Эво! воно как. Ах, будь он проклят… Раздался свисток. Бурлаки дрогнули.
– Экая у него пась-то. Варнак… право!.. А лоцман издевается над бурлаками да хихикает:
– Оболтусы вы экие!.. Ничего-то вы не смыслите… Право, дурачье экое. Вы то поймите, он паром ходит, и названье ему: пароход. Бурлаки хохочут. Больно уж смешно лоцман бает.
– Там котлы поделаны для паров, и печь большая устроена. Он сажен двадцать в день съедает. Бурлакам опять смешно.
– Ишь ты черт! А пошто?
– По то что пароход. Парами ходит.
– Прокурат, право, ты! Экой зубоскал!..
– А там машины такие устроены, кои сами действуют.
– Ну уж, и сами?
– Ей-богу.
– Так-таки сами?
– И люди только дрова бросают, да машинист около машины сидит наблюдает.
– Так он сам бежит?
– Экие вы дураки! – Лоцман плюнул в реку. – Врать вам стану – нужно, подикось.
– А пошто же у него веслов нету? Лоцман рукой махнул и отошел от бурлаков прочь.
– А ведь прокурат лоцман-то. Ишь што сбрехал: сам, бает, ходит, – толкуют бурлаки и хохочут. Причалили к берегу против почтовой конторы. Здесь было уже барок двадцать. Бурлаки сидели и ходили на барках, на берегу, плелись на гору в город. На горе гуляла губернская публика. Все это занимало подлиповцев, и они тоже сошли на берег, постояли под горой, потолковали, идти или нет, и решили, что идти незачем: нет денег, да и поздно, – ушли опять на свою барку. Наелись сытно хлеба с водой и легли спать; но никак не могли уснуть. Больно их забавляли пароходы и публика губернская. Разговоры шли теперь вроде следующего:
