"Но голова злодѣя покатилась по землѣ, а толпа бросилась къ ней и подняла ее за волосы. И голова злодѣя все еще говорила и свидѣтельствовала громкимъ голосомъ и говорила громкимъ голосомъ снова.
"И голова злодѣя не была нѣмой и въ смерти.
"Но толпа набросилась, схватила голову злодѣя и подняла ее за языкъ. И языкъ былъ побѣжденъ и молчалъ, и языкъ больше ничего не говорилъ. Но глаза были опять, какъ звѣзды, да, какъ блестящія звѣзды, которыя каждый можетъ видѣть…
"Тогда сказалъ Іегова:
"Это была истина. Истина свидѣтельствуетъ даже тогда, когда ей отрубаютъ голову, а когда связываютъ ей языкъ, ея глаза свѣтятся, какъ звѣзды. Я есмь Іегова".
"Когда Іегова сказалъ, я упалъ ницъ и ничего не говорилъ, я молчалъ, преисполненный мыслями. И я думалъ, — красота была хороша, пока не исчезла, любовь была сладка, пока не прошла, истина же длилась, какъ вѣчная звѣзда, и я съ трепетомъ думалъ объ истинѣ.
"И Іегова сказалъ: "Ты хотѣлъ знать, что тебѣ нужно избратъ въ жизни". И послѣ этого Іегова сказалъ: "Избралъ ли ты?"
"Я лежалъ ничкомъ и отвѣчалъ, преисполненный мыслью:
"Красота была красива, а любовь — мила, но если я изберу правду, она будетъ для меня какъ вѣчная звѣзда".
"И Іегова заговорилъ вторично и сказалъ:
"Избралъ ли ты?"
"И у меня мыслей было много, и онѣ вели во мнѣ ожесточенную борьбу, я отвѣчалъ:
"Красота была, какъ утренняя заря". И, сказавъ это, я шепнулъ: "Любовь была мила, какъ маленькая звѣздочка въ моей душѣ".
"И когда я почувствовалъ глазъ Іеговы на себѣ, и глазъ Іеговы читалъ въ моихъ мысляхъ. И опять, въ третій разъ Іегова спросилъ.
"Избралъ ли ты?"
"А когда онъ въ третій разъ сказалъ: "Избралъ ли ты?" мои глаза широко раскрылись отъ ужаса, да, и у меня больше не было силъ. А такъ какъ онъ въ послѣдній разъ спросилъ: "Избралъ ли ты?" я снова подумалъ о красотѣ и о любви, подумалъ объ обѣихъ и отвѣчалъ Іеговѣ: "Я избираю истину"…
…Но я все еще думаю о…"
Всѣ молчали нѣкоторое время, тогда журналистъ сказалъ, смѣясь:
"Я молчу, потому что я знаю, что Мильде что-нибудь скажетъ".
И Мильде не отнѣкивался, — въ самомъ дѣлѣ, чего ему молчатъ? Напротивъ, онъ хочетъ сдѣлать одно замѣчаніе. Можетъ ему кто-нибудь скажетъ, что все это означаетъ? Онъ восхищается искренно Ойэномъ, какъ никто, но… И былъ ли какой-нибудь смыслъ въ томъ, что говорилъ Іегова и опять говорилъ? Ему бы очень хотѣлось получилъ отвѣтъ.
"Послушайте, Мильде, почему вы такъ плохо всегда относитесь къ Ойэну?" сказала фру Ханка. "Итакъ, "Старыя воспоминанія", — вы совсѣмъ это не поняли. Я нахожу, что это тонко и полно настроенія, я все это прочувствовала; и не разбивайте мнѣ теперь впечатлѣнія". Она обратилась къ Агатѣ и спросила: "не находите вы также, что это очень красиво?"
"Милая фру Ханка, развѣ я плохо отношусь къ Ойэну? Развѣ я ему не желаю, чтобы онъ взялъ у меня изъ-подъ носа премію? "Старыя воспоминанія", хорошо, но гдѣ же, собственно говоря, вся соль? Іегова ни въ какомъ случаѣ не былъ у него. Клянусь, что все выдумка. И, кромѣ того, развѣ онъ не могъ такъ же хорошо выбрать и любовь, и красоту, и истину? Я бы это сдѣлалъ. Гдѣ соль?"
"Нѣтъ, въ этомъ и есть его особенность, что у него нѣтъ опредѣленной сути", возразилъ Олэ Генрихсенъ. "Ойэнъ самъ пишетъ въ своемъ письмѣ ко мнѣ. Нужно дѣйствовать звуками (настроеніемъ), говоритъ онъ".
"Ахъ такъ… Нѣтъ, человѣкъ есть и остается все тѣмъ же, куда бы онъ ни поѣхалъ; вотъ, въ чемъ дѣло. Онъ не перемѣнился даже въ горахъ. Козье молоко, лѣсные ароматы и деревенскія дѣвушки ни капли не подѣйствовали на него, если можно такъ выразиться. Но, впрочемъ, я все-таки понять не могу, почему онъ именно тебѣ прислалъ свою рукопись, Олэ? Если оскорбительно объ этомъ спрашивать, то…"
"Я тоже не знаю, отчего онъ именно мнѣ прислалъ", сказалъ также Олэ Генрихсенъ. "Онъ хотѣлъ, чтобъ я видѣлъ, что онъ работаетъ, говорилъ онъ, — онъ собирается между прочимъ обратно въ городъ; онъ не можетъ дольше выдержать въ Торахусѣ".
Мильде свистнулъ.
"А-а, теперь я понимаю, онъ проситъ у тебя денегъ для путешествія"? спросилъ онъ.
"У него во всякомъ случаѣ немного денегъ, и этого и ждать нельзя было", возразилъ Олэ и сунулъ рукопись въ карманъ. "Я нахожу, въ сущности, что это замѣчательное стихотвореніе, что бы тамъ ни говорили…"
"Да, да, да, дорогой другъ, хотъ ты не говори про поэзію, сдѣлай одолженіе", прервалъ его Мильде. И самъ, догадавшись, что въ присутствіи Агаты былъ очень невѣжливъ по отношенію къ бѣдному купцу, онъ поспѣшилъ прибавить: "Я хотѣлъ сказать… не правда ли, очень скучно все время слышать про поэзію и поэзію. Поговоримъ для перемѣны немного про ловлю голландскихъ селедокъ, немного про желѣзнодорожную политику. Ты вѣдь купилъ громаднѣйшее количество ржи, Тидеманъ?"
Тидеманъ посмотрѣлъ и улыбнулся. Да, онъ попробовалъ сдѣлать большое дѣло, этого онъ не скрываетъ.
Теперь все зависитъ отъ того, какъ дѣла въ Россіи. Если, несмотря на все, сборъ будетъ сносный — въ этомъ случаѣ онъ не ожидаетъ ничего особеннаго отъ своихъ запасовъ ржи. Если еще въ Россіи начнутся дожди, тогда…
"Дожди уже начались", сказалъ журналистъ: на большомъ пространствѣ выпало, по словамъ англійскихъ газетъ, уже достаточно дождя… А продаешь ты теперь свою рожь?"
Тидеманъ будетъ продавать, если получитъ за нее свою цѣну. Онъ и покупалъ, разумѣется, для того, чтобы снова продать.
Мильде подсѣлъ къ Паульсбергу и шептался съ нимъ. Стихотвореніе въ прозѣ Ойэна, несмотря на все, все-таки безпокоило его. Онъ не былъ слѣпой, въ этомъ человѣкѣ что-то сидѣло, въ этомъ соискателѣ преміи; что думаетъ объ этомъ Паульсбергъ?
"Ты знаешь, что я въ подобныхъ вещахъ не люблю высказываться ни за одного, ни за другого", возразилъ Паульсбергъ. "Между тѣмъ, я нѣсколько разъ былъ тамъ на верху, въ департаментѣ, и высказалъ свое мнѣніе; я надѣюсь, что на это обращено нѣкоторое вниманіе".
"Разумѣется, разумѣется, это не потому… Да, да, завтра закрывается выставка; мы должны позаботиться выставить сейчасъ же твой портретъ. Можешь ли ты мнѣ завтра попозировать"?
Паульсбергъ кивнулъ головой. Потомъ онъ чокнулся съ журналистомъ черезъ столъ и оборвалъ разговоръ.
У Иртенса опять начинало портиться настроеніе; онъ совсѣмъ пріунылъ, потому что о его книгѣ ни слова не говорили. Было ли что интереснѣе въ данную минуту? Эти Ойэновы мыльные пузыри всѣмъ уже надоѣли. Иргенсъ пожалъ плечами; Паульсбергъ ни однимъ словомъ не показалъ, что онъ доволенъ его книгой; не воображаетъ ли онъ что его объ этомъ спросятъ? Но для этого Иргенсь былъ черезчуръ гордъ; онъ можетъ обойтись и безъ мнѣнія Паульсберга.
Иргенсъ всталъ.
"Вы хотите итти, Иргенсъ?" спросила фру Ханка.
И Иргенсъ подошелъ къ ней, пожелалъ ей и Агатѣ покойной ночи, кивнулъ, проходя мимо, остальному обществу и оставилъ ресторанъ.
Какъ только онъ прошелъ нѣсколько шаговъ, онъ услышалъ, что его зовутъ по имени… Фру Ханка бѣжала за нимъ; она оставила пальто и шляпу въ ресторанѣ и пришла, чтобъ сказать ему хорошенько покойной ночи. Развѣ это было не мило съ ея стороны? Она смѣялась и была счастлива.
"Я тебя почти совсѣмъ не видѣла съ тѣхъ поръ, какъ появилась твоя книга. О, каждое слово было для меня наслажденіемъ", сказала она и всплеснула руками, шагая дальше. При этомъ она положила свою руку въ его карманъ, чтобы быть къ нему ближе; онъ замѣтилъ, что она оставила въ карманѣ конвертъ; это было похоже на нее, она всегда была полна любви къ нему, и для него у нея всегда было доброе слово. "Нѣтъ, твои стихи, твои стихи", сказала она опять.
Онъ не могъ больше сдерживаться. Это горячее участіе благотворно дѣйствовало на него. Онъ хотѣлъ ее отблагодарить, показать, что она дорога ему, и въ минуту откровенности сообщилъ ей, что онъ былъ соискателемъ преміи. Да, это онъ сдѣлалъ совершенно тихо, не приложивъ никакой рекомендаціи; онъ просто послалъ свою книгу; вѣдь этого достаточно.
Ханка, пораженная, помолчала нѣкоторое время.
"Тебѣ пришлось плохо", сказала она: "ты нуждался, я хочу сказать: вотъ почему ты къ этому былъ принужденъ…"
"Но, Боже мой, сказалъ онъ, смѣясь: "къ чему тогда преміи? Мнѣ не было плохо; эта не причина, почему я ея домогаюсь. Но почему и не домогаться ея, если при этомъ не унижаешься. А я не унижался, на это ты можешь положиться: нижеподписавшійся домогается преміи, при этомъ прилагается моя послѣдняя книга. Вотъ и все. Никакихъ поклоновъ и расшаркиваній. и когда посмотришь на всѣхъ соискателей, то не послѣднимъ стою я среди нихъ, какъ ты думаешь?"
Она улыбнулась и тихо сказала:
"Нѣтъ, ты далеко не послѣдній".
Онъ прижалъ ее къ себѣ и шепнулъ:
"Такъ, Ханка, но ты не должна дальше итти со мной; позволь мнѣ теперь проводитъ тебя обратно… Все ничего, пока ты здѣсь въ городѣ; но когда ты уѣдешь, совсѣмъ будетъ плохо. Нѣтъ, я этого не выдержу".
