— Теперь, Тротвуд, не может быть и речи о голодной смерти, — заявил он, отводя меня в угол и пожимая мне руку. — Я буду в состоянии прокормить ее, сэр.
И, говоря это, он, растопырив, поднял кверху свои десять пальцев с таким видом, словно каждый из них был государственным банком.
Не знаю уж, кто из нас двоих более радовался тут — Трэдльс или я. Вдруг, вынимая из кармана письмо, Трэдльс проговорил:
— Из-за всего этого я совсем было позабыл Микобера. Письмо это (мистер Микобер ведь никогда не упускал случая поупражняться в эпистолярном стиле[5]) было адресовано в адвокатскую коллегию мистеру Томасу Трэдльсу для передачи мне. Содержание его было таково:
«Мой дорогой Копперфильд!
Думаю, что вы не особенно будете удивлены, узнав, что мне кое-что подвернулось, ибо, помните, при последнем нашем свидании я говорил вам, что ожидаю этого.
Я накануне того, чтобы поселиться в одном из провинциальных городов нашего благословенного острова, где население представляет собой удачное сочетание земледельческого и духовного сословий. Я лично буду иметь непосредственное отношение к одной высокоученой профессии. Миссис Микобер и наше потомство следуют за мной. Со временем, надеюсь, наш прах будет покоиться на кладбище под сенью того знаменитого здания, благодаря которому сам город приобрел известность на всем земном шаре, так сказать, от Китая до Перу…
Прощаясь с этим современным Вавилоном, где мы, полагаю, не без благородства перенесли немало превратностей судьбы, мы с миссис Микобер не можем не думать о том, что расстанемся на многие годы, а быть может и навсегда, с человеком, который был связан такими тесными узами с алтарем нашей семейной жизни. Если вечером, накануне нашего отъезда, вы вместе с нашим общим другом мистером Томасом Трэдльсом соблаговолите пожаловать в наше теперешнее обиталище, дабы обменяться с нами естественными в таких случаях пожеланиями, то этим облагодетельствуете всегда вашего Вилькинса Микобера».
Я очень был рад, что злоключения мистера Микобера кончились и наконец что-то ему подвернулось. Узнав, что приглашены мы именно на сегодняшний вечер, я предложил сейчас же, не откладывая, отправиться к ним. Жили они где-то в самом конце Грейсин-стрит, под фамилией Мортимер. Квартира их была так тесна, что близнецы, которым было теперь лет по восемь-девять, спали на складной кровати в той самой гостиной, где мистер Микобер приготовлял в умывальном кувшине приятный напиток, прославивший его. В этой же самой гостиной я имел также удовольствие возобновить знакомство с юным Микобером-младшим, мальчиком лет двенадцати-тринадцати. Он как будто подавал надежды на будущее, но отличался слишком большой подвижностью рук и ног, что, правда, нередко замечается в его возрасте. Возобновил я знакомство и с его сестрицей, мисс Микобер, в которой, по словам мистера Микобера, возродилась, подобно фениксу[6], юность ее мамаши.
— Дорогой мой Копперфильд! — обратился ко мне мистер Микобер. — Вы с мистером Трэдльсом застаете нас накануне переселения и потому, надеюсь, извините нас за некоторые маленькие неудобства.
Приискивая подобающий ответ, я оглядел комнату и заметил, что все имущество семьи было уже упаковано, причем багаж их был далеко не обременителен. Я приветствовал миссис Микобер с ожидающей ее переменой к лучшему.
— Дорогой мистер Копперфильд, — ответила мне миссис Микобер, — я никогда не сомневалась в вашем искреннем дружеском участии к нам. Пусть мои родственники смотрят на наше переселение, как на какую-то ссылку, но я жена и мать и никогда не покину мистера Микобера.
Миссис Микобер, ища сочувствия, остановила свой взор на Трэдльсе, и он горячо одобрил ее решение.
— Видите ли, дорогие мистер Копперфильд и мистер Трэдльс, — продолжала миссис Микобер, — я так понимаю то обязательство, которое приняла на себя, повторяя перед алтарем эти незабываемые слова: «Я, Эмма, беру вас, Вилькинс, себе в мужья». Помню, что ночью накануне свадьбы я при слабом свете свечи прочла от начала до конца весь обряд венчания и тогда же сказала себе, что никогда не покину мистера Микобера.
— Дорогая моя, — с некоторым нетерпением проговорил супруг, — мне кажется, что никто и не ждет от вас ничего подобного.
— Быть может, это жертва с моей стороны, — продолжала миссис Микобер, — обречь себя на жизнь в городе, известном только своим собором, не подумайте, мистер Копперфильд, если для меня это жертва, то для человека с такими талантами, как мистер Микобер, это еще больше чем жертва!
— А вы отправляетесь в какой город? — спросил я. Мистер Микобер, в это время потчевавший нас всех пуншем из умывального кувшина, ответил:
— Мы едем в Кентербери. Дело в том, дорогой мой Копперфильд, что я вступил с нашим приятелем Гиппом в соглашение, в силу которого я обязался по контракту состоять при нем… как бы это сказать… его личным, доверенным секретарем.
Я с изумлением посмотрел на мистера Микобера, и это, видимо, доставило ему большое удовольствие.
— Я должен довести до вашего сведения, — официальным тоном продолжал мистер Микобер, — что деловитость и мудрые советы миссис Микобер сыграли большую роль в этом деле. Когда моя перчатка, о которой говорила в предшествующее наше свидание миссис Микобер, была брошена обществу в виде газетного объявления, ее поднял мой друг Гипп. Это и свело нас опять с ним. Друг мой Гипп — человек очень тонкого, проницательного ума, и я могу говорить о нем только с величайшим уважением. Друг мой Гипп не предложил мне особенно крупного вознаграждения, но он в значительной мере помог мне выпутаться из моих финансовых затруднений, рассчитывая на мои будущие услуги, и он не ошибся: весь ум и всю ловкость, которыми меня наградила мать-природа (эти слова мистер Микобер проговорил со скромной гордостью, своим былым барским тоном), будут всецело отданы на служение моему другу. Благодаря выступлению на судах по своим личным делам я уже приобрел некоторое знакомство с законами, а теперь стану еще изучать руководство по юриспруденции такого знатока, как судья Блэкстон.
— Видите ли, дорогой мой Копперфильд, — заговорила миссис Микобер, сделав усилие несколько усмирить своего неугомонного, ни на минуту не знавшего покоя старшего сына, — я настоятельно прошу и даже положительно требую, чтобы мистер Микобер не компрометировал свою будущую карьеру. Он может занять второстепенную должность в юридическом мире единственно лишь при условии, чтобы эта должность не закрывала ему пути к повышению и не помешала в будущем занять какое-нибудь высокое, почетное положение. Принимая во внимание, что профессия юриста как нельзя более соответствует гениальному, изворотливому уму и блестящему красноречию мистера Микобера, я уверена, что он будет иметь на этом поприще огромный успех… Скажите, мистер Трэдльс, — с глубокомысленным видом обратилась она к моему приятелю, — если бы мистеру Микоберу предстояло в будущем занять, ну, скажем, пост судьи или даже канцлера, не послужила ли бы к этому препятствием та служба, которую он взял на себя теперь?
— Дорогая моя, у нас для обсуждения этих вопросов имеется довольно времени впереди, — заметил ее супруг, в свою очередь бросая на Трэдльса пытливый, вопросительный взгляд.
— Нет, Микобер, я с этим не согласна, — возразила ему супруга. — Вашей ошибкой в жизни всегда было то, что вы не заглядывали вперед. А между тем, если не ради самих себя, то ради вашей семьи, вы должны окидывать взором отдаленнейшие точки горизонта, куда могут привести вас ваши таланты.
Мистер Микобер откашлялся и с необыкновенно довольным видом потянул свой пунш, продолжая вопросительно поглядывать на Трэдльса.
— Как я понимаю, миссис Микобер, вы желаете узнать oт меня чистую правду, — начал Трэдльс нерешительным тоном, очевидно намереваясь как можно мягче сказать ей эту правду.
— Конечно, дорогой мистер Трэдльс.
— Так вот, я принужден вам сказать, — продолжал Трэдльс, — что если бы даже мистер Микобер был стряпчим, то и тогда он не мог бы быть избран на такие должности. Для этого надо быть адвокатом, прошедшим пятилетний курс юридического факультета.
— Так ли я вас поняла, дорогой мистер Трэдльс? — спросила любезно-деловым тоном миссис Микобер. — Значит, пробыв пять лет на юридическом факультете, мистер Микобер мог бы быть избран на должность судьи и даже канцлера.
— Он имел бы право быть избранным, — ответил Трэдльс, делая ударение на слоне «право».
— Благодарю вас, — сказала миссис Микобер. — Это все, что мне хотелось знать. Я вижу теперь, что мистер Микобер не теряет никаких прав и привилегий, поступая на должность доверенного секретаря. Я, конечно, говорю как женщина, но мне кажется, я права, считая, что у мистера Микобера есть, — как, помню, мой папа когда-то выражался, — юридический ум. Надеюсь, что мистер Микобер, вступая теперь на это поприще, не замедлит занять на нем высокое положение.
