Поведав мне историю Джексона, мой новый знакомец (его звали Томсон) сообщил, что он прошел испытания на третьего помощника третьего ранга уже четыре месяца назад и все это время постоянно толчется в военно-морском ведомстве в надежде получить назначение, так как с самого начала его заверили член парламента, шотландец, и один из комиссаров, коему тот его рекомендовал, что первая вакансия будет предоставлена ему; невзирая на эти посулы, он с горестью наблюдал каждую неделю шестерых или семерых назначаемых на тот же пост, а теперь, совсем обнищав, он надеется только на обещание недавно приехавшего друга дать ему взаймы небольшую сумму денег для подношения секретарю, без чего, он убежден, ему придется тщетно ждать тысячу лет.
Мне очень понравился этот молодой человек, полагаю потому, что у нас была схожая судьба. Мы провели вместе целый день, и, так как он жил в Уэппинге{27}, я предложил ему разделить со мной мою постель. Утром мы вернулись в военно-морское ведомство, где меня вызвали в присутствие, расспросили о происхождении и образовании и распорядились о приказе, который я получил, уплатив полкроны клерку, и передал в руки клерку в Палате хирургов вместе с шиллингом за труды по регистрации моего имени. К этому времени все мое состояние уменьшилось до двух шиллингов, и у меня не было ни малейших видов на помощь даже для поддержания моего существования, не говоря уже о возможности уплатить за испытание в Палате хирургов, которое должно было произойти через две недели. В полном замешательстве я посоветовался со Стрэпом, уверившим меня, что он скорей заложит все, что у него есть, включая бритвы, прежде чем я буду нуждаться. Но такой выход я решительно отверг, заявив ему, что готов тысячу раз завербоваться в солдаты, о чем я уже подумывал, но не быть ему дальше в тягость. При слове «солдаты» он побледнел, как смерть, и, упав на колени, умолял меня не помышлять о таком плане.
— Господи, сохрани нам разум! — вскричал он. — Вам превратиться в солдата! Может быть, вас пошлют против испанцев и там подстрелят, как вальдшнепа! Только бы господь не допустил, чтобы в мою шкуру попал свинец, только бы он дал мне умереть в постели, как доброму христианину и как умирали мои предки! Что стоят в этой жизни богатства и почести, если ничто тебя не радует? В будущей жизни нет важных особ. Лучше быть бедным цирюльником с чистой совестью, лучше иметь срок для покаяния в грехах на смертном ложе, чем погибнуть от мушкетной пули (господи помилуй!) в цветущем возрасте, гонясь за богатством и славой. Что толку в богатстве, мой добрый друг? Разве оно не может улететь на крыльях, как сказал мудрец? И разве не говорит Гораций — «Non domus et fundus, non aerris acervus et auri, aegroto domini deduxit corpore febres, non animo curas»?[20] Я мог бы привести еще немало изречений в осуждение богатства из библии и других славных книг, но, я знаю, вы не очень это любите, и могу только уверить вас, что, если вы пойдете в солдаты, я сделаю то же самое. А когда нас обоих убьют, вы будете держать ответ не только за свою кровь, но и за мою, а может быть, и за жизнь тех, кого мы убьем в битве! А потому, прошу вас, подумайте: будете вы довольствоваться малым и мирно делить со мной плоды моей работы, пока провидение не пошлет нам удачи, или в отчаянии отдадите наши душу и тело на вечную погибель, от чего да упасет нас господь в своей неизреченной милости!
Я не мог удержаться от улыбки, слушая эту речь, которую он произносил с величайшей серьезностью и со слезами на глазах, и обещал ничего не делать без его согласия. Он был очень утешен таким заявлением, сказал, что через несколько дней получит за неделю жалованье, которое будет к моим услугам, но посоветовал разыскать Джексона и вернуть, если возможно, данные ему взаймы деньги.
В течение нескольких дней я бродил для этой цели из одного конца города в другой, но ничего не мог узнать достоверного о Джексоне. И вот в один прекрасный день, будучи очень голоден и привлеченный запахом из погребка, раздражающим мои ноздри, я спустился вниз с намерением усладить свой аппетит говядиной на два пенса, как вдруг, к немалому моему изумлению, я обнаружил мистера Джексона, обедающего вместе с лакеем. Едва завидев меня, он вскочил и, пожав мне руку, сказал, что рад встретиться со мной, так как намеревался посетить меня сегодня под вечер. Я был так доволен этой встречей и извинениями касательно несостоявшегося свидания, что забыл свой гнев и уселся за обед в радостной надежде не только вернуть мои собственные деньги, прежде чем мы расстанемся, но и пожать плоды его обещания ссудить меня деньгами для предстоящего испытания; сию надежду внушила мне моя сангвиническая натура, хотя рассказ о нем Томсона должен был умерить мои ожидания.
Когда мы попировали, он распрощался с лакеем и отправился со мной в ближайшую пивную, где, снова пожав мне руку, повел такую речь:
— Верно, вы считаете меня негодяем, мистер Рэндом, и, должен признаться, все говорит против меня. Но, мне кажется, вы простите меня, если я вам скажу, что я не пришел на свидание, так как получил настоятельное приглашение от некоей леди, на которой (о, это большой секрет!) я собираюсь очень скоро жениться. Может быть, это покажется странным, но это в самом деле так — пять тысяч фунтов приданого да еще наследство в будущем, уверяю вас. Что до меня, то чорт меня побери, если я знаю, почему эта женщина хочет со мной сочетаться браком, — прихоть, сами понимаете, а кто враг своей фортуне? Вы видели — со мной обедал лакей, честнейший малый из всех, которые когда-либо носили ливрею. Ну вот, вы должны знать — через него я был ей представлен, раньше он познакомил меня с ее горничной, она его любовница… О, немало крон он и его подружка получили от меня! Но что за беда, теперь цель достигнута. Я — отойдем-ка в сторонку — я сделал ей предложение, и уже назначен день свадьбы. Очаровательное создание, пишет, как ангел! О господи! Она может прочесть наизусть все английские трагедии не хуже, чем актер в Драри-Лейн{28}. И прямо без ума от театра. Вы знаете, чтобы быть поближе к театру, она поселилась неподалеку от него! Но вы сами увидите, сами увидите — вот последнее письмецо от нее.
И он протянул мне записку; в ней я прочел, если память мне не изменяет, следующее:
«Дарагое сазданье,
Так как вы преятная цель моих мечтаний ваш образ вечно плавает в моей фонтазии, кагда Марфей насылает свои цветы мака глазам спясчих смертных и когда Феб сияет со своего слепящего трона. Поэтому я могу настигнуть что старое дряхлое Время потиряло свои жала, а Капидон свои стрелы, пока ты наслаждаешса в жаждусчих обятиях твоей верной
Кларинды Вайнегер Ярд, Друри Лен, Январь 12».
Пока я читал, он был словно в экстазе, потирал руки, заливался смехом и, наконец, схватив мою руку и сжав ее, вскричал:
— Вот это стиль! Как вам нравится это любовное послание?
Я ответил:
— Это, должно быть, что-то очень возвышенное, потому что совершенно превосходит мое понимание.
— О! — сказал он. — Оно и нежное и возвышенное. Что за божественное создание! И от меня без ума. Позвольте-ка, что я сделаю с деньгами, когда они попадут ко мне? Прежде всего, конечно, я позабочусь о вас — я не люблю тратить лишних слов, не возражайте, это решено… Теперь посоветуйте; купить ли мне какую-нибудь должность, чтобы занять более высокое положение, или вложить деньги жены в землю и сразу удалиться в поместье?
Не колеблясь, я высказал свое мнение, что он ничего не придумает лучше покупки поместья, которое он может расширять и улучшать, в особенности раз он столько уже повидал на свете? Затем я пустился расхваливать сельскую жизнь, как она описана у поэтов, чьи произведения я читал. Кажется, ему понравился мой совет, но он сказал мне, что, хотя в самом деле ему удалось повидать немало на белом свете, — и на суше и на море — проплавав по Каналу{29} целых три месяца, но он не удовлетворится, пока не посетит Францию, что он думает сделать, взяв с собой и жену, до той поры, пока не водворится где-нибудь окончательно. У меня не было возражений против такого плана, и я спросил его, когда он надеется вкусить блаженство.
— Что до этого, — отвечал он, — то ничто не препятствует моему счастью кроме полного отсутствия наличных денег. Вы должны знать, что мой друг в Сити уехал недели на две из города и, к сожалению, я не успел получить деньги на Брод-стрит, так как меня задержала милая очаровательница. Но на будущей неделе будет дан сигнал к возвращению корабля в Четем, куда посланы судовые книги, и я поручил там приятелю получить деньги.
— Если все это так, то отсрочка свадьбы на несколько дней не принесет никакой беды, — сказал я.
— Так-то оно так, но вы не знаете, сколько у меня соперников, и они воспользуются всеми преимуществами передо мной, — возразил он, — ни за что в мире я не хотел бы оставить ее страсть неутоленной… Малейшая, по видимости, холодность и безразличие могут все погубить. Такой удобный случай встретишь не каждый день.
