в основном разделял политические взгляды Дольфуса, в частности, его главным приоритетом оставалось сохранение независимости Австрии, однако тактика нового канцлера оказалась совсем иной. Он стал проводить в отношении Германии и Гитлера политику умиротворения, которую мой муж считал неоправданно мягкой. Поэтому Фриц всю свою энергию употребил на укрепление связей с Италией, полагая, что при таких действиях Шушнига поддержка извне будет совершенно необходима.
На людях Фриц держался по-прежнему — казалось, что его преданность канцлеру оставалась неизменной, зато дома это был сплошной комок нервов и досады, вызванной поведением нового правителя. Что бы я ни делала, я никак не могла ему угодить. Напротив, я только выводила его из себя на каждом шагу, сколько ни старалась приблизиться к его идеалу светской дамы. Платья на мне сидели не так, шутки с дамами оказывались двусмысленными, а обращение с гостями мужского пола недостаточно пристойным. Когда он перешел к недостаткам моей внешности, я поняла, что беда не во мне, а в самом Фрице. Мне приходилось настраивать его на нужную волну, как радиоприемник, иначе пришлось бы без конца слушать, как он отчитывает меня.
— А после застолья нас ждет необычный сюрприз, — объявил Фриц на одном небольшом званом вечере. За нашим огромным венским столом могло усесться двадцать четыре человека, и часто бывало так, что за ним не оставалось свободных мест: мы приглашали самых разных людей, не ограничиваясь политическими и военными деятелями и особами королевской крови. Мне случалось сидеть рядом с такими известными писателями, как Эдён фон Хорват и Франц Верфель, с такими модельерами, как мадам Скиапарелли, даже со знаменитым психологом Зигмундом Фрейдом. К концу такого ужина мы всегда приберегали какой-нибудь сюрприз.
Но сегодняшний вечер был посвящен делам, и поэтому за столом сидело всего двенадцать человек: четверо высокопоставленных сотрудников из компании Фрица и восемь итальянских правительственных чиновников и финансистов, с которыми Фриц стремился наладить более тесные отношения. Перед самым ужином мужчины провели важное совещание в городском клубе Фрица, где обсуждали поставки вооружения для эфиопской кампании Муссолини. Эта африканская страна была одним из немногих оставшихся независимых государств на континенте, находившемся в основном под управлением европейских стран, и Муссолини ждал только повода для вторжения, чтобы подчинить заслуженному, как ему представлялось, господству Италии новые территории. Италия нуждалась в снаряжении и оружии, и эти люди, достигнув между собой каких-то договоренностей, пребывали теперь в самом приподнятом расположении духа.
Интересно, что это за сюрприз задумал Фриц? В первые несколько месяцев после нашей свадьбы он иногда неожиданно радовал меня выступлениями оперных и джазовых исполнителей, о которых я как-то обмолвилась, что они мне нравятся. Однако в последнее время в роли вечернего сюрприза выступало чаще всего какое-нибудь редкое марочное вино или роскошный десерт, который должен был произвести впечатление не на меня, а на его деловых партнеров.
— Кто-то из вас, возможно, не знает, что моя жена — бывшая актриса. Она блистала на сцене Венского театра, пока не встретила меня и не решила, что быть фрау Мандль ей нравится больше, чем актрисой.
Он умолк, пережидая вежливые восклицания гостей, а я затаила дыхание. К чему это Фриц ведет? Обычно, если за ужином заходил разговор о театре, он тут же менял тему, стараясь, чтобы ничто не напоминало мне о прежней жизни. Я не сомневалась: его гложет страх, что я захочу вернуться на сцену и нарушу шаткий баланс нашей совместной жизни, сколько бы я ни уверяла его в обратном. И это при том, что многих актеров, режиссеров и писателей еврейского происхождения уже выжили из профессии и в Германии, и в других странах, и им приходилось либо бросать свое ремесло, либо бежать в Голливуд или еще куда-нибудь, куда Гитлер не мог дотянуться. Почему он вдруг заговорил о моей карьере сейчас?
— Однако еще до нашей встречи Хеди успела сняться в фильме под названием «Экстаз». К сожалению, фильм так и не вышел на широкий экран, его показывали только в одном венском театре в течение недели. Однако теперь «Экстаз» получил второй шанс. Недавно он был представлен на Втором Венецианском кинофестивале, где был встречен зрительской овацией, а его режиссер Густав Махаты получил приз.
Фриц подождал, пока стихнут подобающие случаю одобрительные восклицания.
— Думаю, моя жена заслуживает того, чтобы фильм с ее участием, получивший награду, увидели зрители, и прежде всего ее муж. Поэтому я договорился о показе прямо здесь, сегодня вечером.
Я понимала, какую тайную цель преследовал этот сюрприз. При всех комплиментах мне показ устраивался не в мою честь. Это был еще один способ произвести впечатление на итальянцев и укрепить отношения с ними. Как же им было не отдать должное Фрицу, если его жена снялась в фильме, получившем приз на итальянском фестивале?
Но сам Фриц никогда не видел «Экстаза». Возможно, он читал в газетах о его скандальности и о том, какие споры шли из-за того, выпускать ли его на экраны. Но одно дело читать об эпизодах, в которых твоя обнаженная жена предается любовным играм с другим мужчиной, и совсем другое — увидеть это своими глазами. У меня сковало тело от напряжения, а на лбу выступил пот: я уже представляла его реакцию.
Мы поднялись из-за стола и направились в гостиную. Моя тревога росла с каждым шагом. Пока мы ужинали, слуги успели превратить комнату в маленький кинозал. Все заняли места, мы с Фрицем расположились в первом ряду, а на меня вновь и вновь накатывала тошнота при мысли о том, что он сейчас увидит на экране.
Может быть, пока фильм не начался, можно еще как-то предотвратить катастрофу? Что будет унизительнее для Фрица — срыв запланированного «сюрприза» или мое появление на экране в постели с другим мужчиной, при всех гостях, которые станут свидетелями его реакции? Я поняла, что должна постараться отговорить его.
— Фриц, — прошептала я, наклоняясь к нему. — Пожалуй, это не самый подходящий фильм для показа деловым партнерам. Давай устроим какой-нибудь другой сюрприз.
— Глупости, — огрызнулся он и обернулся, выгнув шею, чтобы убедиться, что гости позади нас расселись по местам. — Он получил награду на итальянском фестивале. Что может быть лучше.
— Но, знаешь, в этом фильме есть несколько сомнительных сцен, и мне бы очень не хотелось…
— Тс-с-с, — шикнул он на меня и поднял руку: это был знак киномеханику начинать.
Свет погас, зажужжала камера. На экране появилось слово «Экстаз». Я сидела неподвижно и вспоминала, как проходили съемки этого фильма. Когда снимали первый дубль вот этой самой сцены, где я скачу на лошади
