Моргнув раз пятнадцать, он, конечно, поначалу рассердился. «Хорошенькое дело! — думал он. — Человеку не дают ни минуты покоя». Конечно, он этого не сказал, поскольку с первого взгляда на Грейс понял, что по всему побережью объявлено: «Близится шторм», и всякий, кто осмелится заговорить с ней, может винить только себя.
— Где мистер Бодкин? — спросила Грейс.
Обрадованный, что она выбрала такую безобидную тему, Лльюэлин ответил:
— Только что был здесь.
Простой ответ, казалось бы — совсем не обидный, но Грейс лязгнула зубами.
— Я не спрашиваю, где он был. Я спрашиваю, где он сейчас.
— Чего не знаю, того не знаю. Наверное, уже выехал.
— Выехал?
— На машине.
— На машине?
— В Брайтон.
— В Брайтон?
Тут Лльюэлин мог бы спросить у Грейс, как он в свое время спросил у Монти, человек она или эхо, но он благоразумно решил этого не делать, и Грейс продолжала.
— Значит, он поехал в Брайтон?
Сказала она это тем многозначительным тоном, который многим не нравился в Беверли Хиллз.
— Я наняла мистера Бодкина к тебе секретарем. Мы не договаривались, что он в рабочее время сможет развлекаться на курорте, когда ему заблагорассудится.
— Он туда поехал не развлекаться…
— Конечно, морской воздух его освежит, но я ему плачу не за это. Брайтон! Нет, вы подумайте! Он хоть удосужился спросить у тебя разрешения?
Мистер Лльюэлин заметил, что Грейс ошибается, а это естественно и даже забавно. Он позволил себе усмехнуться; и она попросила его не хихикать, как полоумная гиена. Это тоже показалось ему довольно смешным.
— Да, я ему разрешил. Точнее, я его сам туда послал.
— Зачем?
— Ради тебя. Чтобы оказать тебе услугу. Ты хотела положить свой жемчуг в банк. У Адэра заболел живот, и я послал Бодкина.
За время их совместной жизни Грейс несколько раз, беседуя с мужем, испытывала смешанные чувства, но редко они достигали такого уровня как в этот раз. Если бы мистер Лльюэлин не закрыл глаза, чтоб хоть секунду передохнуть, он бы просто испугался.
Что-то странное произошло с ее голосовыми связками. Она глотнула раза два, и когда ей удалось заговорить, это был почти шепот.
— Ты — отдал — Бодкину — мой — жемчуг?!
— Конечно, — тут Лльюэлину пришло в голову, что неплохо бы подготовить Грейс к приезду обокраденного Монти. — Надеюсь, с ним ничего не случится.
— Случится?!
— Понимаешь, я немного беспокоюсь, — сказал Лльюэлин так, что ему самому понравилось. Именно, именно — легкое беспокойство. — Теперь на сельской дороге очень легко встретить разбойников. Не хочу тебя пугать, но все может быть. Вдруг Бодкин по пути в банк их встретит? Надо было подумать об этом, когда ты хотела отправить Адэра. Такие ценные вещи нельзя доверять одному человеку. Тут нужны крепкие парни с карабинами, как в федеральных почтовых экспрессах. Одиночку очень легко ограбить. Предположим, хорошенькая девушка стоит на обочине рядом с машиной. Она машет рукой, может быть — плачет: «Ах, не поможете ли вы завести машину? У меня ничего не получается…» Он, конечно, согласен. «Вероятно, неполадки с дифференциалом», — говорит он и выходит из машины. Тут из кустов вылетает целая банда. Р-раз — и они скрылись вместе с жемчугом. Я не хочу сказать, что именно это произойдет с Бодкином, может, и обойдется, но все-таки, на всякий случай…
Прошло немало времени перед тем, как Грейс смогла ответить на самую длинную из речей, обращенных к ней мужем. Ее отчаяние достигло той точки, когда клокочущая ярость ненадолго уступает место ледяному спокойствию. Возьмем ураган — он всегда утихает у мыса Гаттерас, чтобы лучше приняться за дело. Когда она заговорила, стало ясно, что и речи нет о том угасающем недоверии, о котором так часто пишут театральные критики.
— Не говори ерунды, — резко сказала она, давая понять в этих трех словах, что ее недоверие где было, там и осталось. — Если Бодкин что-нибудь такое расскажет, я вызову полицию и предупрежу, чтобы они не забыли взять с собой наручники. Если они будут немножко грубы с этим гадом, я не очень расстроюсь. Знаешь, кретин, кому ты отдал жемчуг? Жулику, прощелыге, бандиту, наводчику! А если ты спросишь, что я собираюсь делать, я отвечу — пойти к себе и принять три таблетки аспирина.
Долли сидела на простенькой скамейке у лужайки недалеко от гаража и пребывала в мрачной задумчивости. Ее приободрила моральная победа, которую она одержала над Шимпом, но ненадолго. Она с детства привыкла смотреть фактам в глаза, а сейчас факты были такие, что смотреть им в глаза не очень приятно. Получалось, что ее перепалка с Шимпом — не конец, а только начало. Сейчас ее мучил вопрос, который мучил многих: «Что теперь делать?».
Она бы быстро нашла ответ, если бы ее разум был полон планов и схем, ожидающих воплощения, но позорный провал прошлой ночи исчерпал, пусть на время, творческие способности. Как она говорила самой себе, у нее было не больше идей, чем у кролика, а каждый, кто изучал этих животных, знает, что им неведомо вдохновение. И кто поручится, что оппозиция не плетет свои темные планы? Она не любила Шимпа, он ей никогда не нравился, но ум его уважала.
Так она сидела и грустила, а когда дошла до самого дна, к ней приблизился Монти, беспечно размахивая футляром. Недьзя сказать, что он пел «тра-ля-ля», но вид у него был такой, что он мог запеть в любой момент. Монти еще пребывал под впечатлением беседы с Лльюэлином.
Вид футляра подействовал на Долли не хуже двойной дозы стимулятора, снабженного и железом, и витаминами В и Е. Она видела эту самую штуку в спальне у Грейс, и даже менее сообразительная особа без труда догадалась бы, что это. Шерингема Адэра послали в банк, а когда, на его беду, ему стало плохо, то же самое дело поручили Монти. Все это она ясно видела, мало того — она мигом сообразила, как это использовать.
Она приветствовала Монти с необычайным пылом, который его немного озадачил, так как их отношения до последнего времени носили скорее формальный характер. Ему конечно льстило, что Долли так ему рада, но он не понял, чем вызвано ее необычное радушие. Мысль о том, что она ведет себя так с каждым, когда рядом нет мужа, он отверг, как недостойную. Нет, видимо, дело в том, что он, Монти, особенно хорош сегодня.
— Здрасьте, мистер Бодкин! — прощебетала Долли. — Что за погода!
— Здравствуйте, миссис Моллой. Погода хорошая.
— А солнце?!
— Да, солнце я заметил.
— Вы куда-нибудь собираетесь?
— Собственно говоря, да.
— Я так и думала. Мне показалось, вы идете в гараж.
— Я еду в Брайтон.
— Нет, правда?
— Мне надо кое-что отвезти.
— Меня не подвезете? Мне надо в парикмахерскую.
На мгновение Монти заколебался. Он не рассчитывал брать пассажиров и не знал, как их общество может повлиять на самое дело. Но, подумав, он решил, что это даже хорошо. Пока она будет в парикмахерской, он пойдет на пирс и случайно обронит жемчуг в глубокое синее море. Это даже лучше чем ручей или омут, о которых говорил Лльюэлин.
— Ну конечно! — сказал он. — Только мне надо выезжать. Вы готовы?
— Сейчас сумочку захвачу. Это секунда. Подождете?
— Да, да.
Когда Долли вернулась, в руках у нее была сумочка, а в сумочке — кольт тридцать восьмого калибра, вещь совершенно необходимая для того, что она задумала.
Монти озадаченно созерцал внутренности «кадиллака». Что бы он там ни видел, это ему не нравилось.
— Вот что, — сказал он, — не хочу вас огорчать, но в этой машине что-то сломалось. Она не заводится.
— Утром все было в порядке.
— Вы сегодня на ней ездили?
— Отвезла мужа на станцию.
— Что ж, теперь вы никого не сможете никуда отвезти. Она даже не тарахтит! Я неплохо вожу, но тут — я пас. Не разбираюсь в моторах.
— Я тоже.
— Когда что-то ломается, я просто сажусь и вызываю дядьку из гаража.
— Точно как я!
— Он мне говорит, что случилось, чинит, и я спокойно еду дальше, не имея ни малейшего представления, какого черта этой штуковине понадобилось. Надеюсь, вас не шокирует слово «черт».
— Нет-нет, я его слышала.
— Вот эта машина впала в какой-то транс.
— Может, каталепсия?
— Если это так называется. Видно, придется ехать в микроавтобусе. Вы поедете?
— Ну конечно! Чем он плох?
Монти очень понравилось, что она так легко все приняла, другая бы раскапризничалась. Он совсем умилился, и понял, что поездка будет приятная; и впрямь, что может быть лучше, чет компания умной и жизнерадостной женщины? Словом, он предвосхищал беседу, которая так и льется, так и сверкает, словно имбирное пиво.
Какое-то время она и лилась.
— Вы давно знаете Лльюэлинов? — спросил он.
— Примерно месяц. Мы познакомились в Каннах.
— Вы были в Каннах? Вот это место!
— Да уж, первый класс!
— Море, горы!
— И не говорите.
— А вы играли в казино?
