6. Говорю это теперь, и представляю все истории, в которых описываются искушения, и беды, и гнев царей, и козни, – для того, чтобы мы ничего так не боялись, как прогневать Бога. Вот, и тогда разожжена была печь, но отроки посмеялись над ней, а греха убоялись, потому что знали, что от огня они не потерпят никакого вреда, а за нечестие подвергнутся крайней опасности.
Грех сам есть величайшее наказание, хотя бы и мы не были наказаны, равно как добродетельная жизнь сама составляет величайшую честь и счастье, хотя бы мы и терпели наказание. Грехи удаляют нас от Бога, как и Сам Он говорит: не грехи ли ваши разлучают между вами и Мною (Ис. 59:2)? А наказания обращают нас к Богу: "Ты даруешь нам мир", говорит, "все дела наши Ты устраиваешь" (Ис. 26:12). У кого есть рана, тому чего должно бояться, – гниения, или сечения от врача? Ножа, или распространения раны? Грех есть гниение, наказание – нож врачебный. У кого загноилась рана, тот терпит боль, хотя и не подвергается сечению; и тогда-то особенно бывает он в худом положении, когда не подвергается сечению; так и согрешающий несчастнее всех, хотя и не терпит наказания; и тогда-то особенно он несчастен, когда не терпит наказания и никакого зла. Страждущие расстройством печени и водяной болезнью, когда употребляют много пищи, холодное питье, сладкие и вкусные яства, тогда особенно и бывают несчастнее всех, потому что невоздержанием увеличивают болезнь; напротив, когда по предписаниям врачей изнуряют себя голодом и жаждой, тогда имеют некоторую надежду на выздоровление. Так и живущие в нечестии, если терпят наказание, то имеют добрую надежду, а если при нечестии наслаждаются спокойствием и удовольствиями, то несчастнее невоздержных – больных водянкой, и это тем более чем душа лучше тела. Итак, если увидишь, что между делающими одинаковые грехи, одни борются непрестанно с голодом и бесчисленными бедствиями, а другие упиваются, пресыщаются и роскошествуют, – почитай более блаженными тех, кои терпят бедствия, так как этими бедствиями ослабляется пламя греховной похоти, и эти люди отходят к будущему суду и к страшному тому судилищу с немалым облегчением, и выйдут из него, изгладив понесенными здесь бедствиями многие грехи свои.
Но довольно утешения, – время уже перейти к увещанию об избежании клятв и к опровержению того напрасного и пустого извинения, которым клянущиеся думают оправдать себя. Именно, когда мы обвиняем их, они указывают нам на других, которые делают то же самое, и говорят: такой-то и такой-то клянутся. Итак, скажем им: но такой-то не клянется; а Бог произнесет над тобой приговор по сравнению с подвигами праведных. Грешники не приносят пользы грешникам взаимным общением в беззакониях, а праведные служат к осуждению грешных. Не напитавших и не напоивших Христа было много (Матф. 25:41), но они нисколько не пособили друг другу; равно как и пять дев (юродивых) не получили никакого облегчения одна от другой, но как те, так и эти осуждены самым сравнением с праведными и наказаны. Итак, бросив это пустое оправдание, будем смотреть не на согрешающих, но на делающих добро, и постараемся запастись воспоминанием о настоящем посте. Часто мы, приобретши одежду, или служителя, или драгоценный сосуд, вспоминаем о времени (приобретения) и говорим друг другу: такого-то служителя я приобрел в такой-то праздник, такую-то одежду купил в такое-то время. Так, исполняя и этот закон, будем говорить: в такую-то четыредесятницу я отстал от клятв; до того времени я клялся, но, услышав простое увещание, удержался от этого греха. Но привычку, скажешь, трудно исправить? Это и я знаю, и потому спешу ввести вас в другую привычку, полезную и выгодную. Ты говоришь: трудно отставать от привычки? Но по этому самому и постарайся отстать, верно зная, что если приобретешь себе другую привычку не клясться, то не будешь уже нуждаться ни в каком труде. Что труднее: не клясться, или целый день быть без пищи, и изнурять себя, употребляя одну воду и мало хлеба? Очевидно, что это труднее того; однако привычка делает это возможным и легким, так что иной, хотя бы кто в наступивший пост тысячу раз упрашивал его, хотя бы тысячу раз заставлял и принуждал пить вино или вкусить чего-либо неположенного в посты, скорее решится вытерпеть все, чем прикоснуться к запрещенной пище. Хотя мы и любим вкусную трапезу, но по навыку, ободряемому совестью, благодушно переносим все эти лишения. То же самое будет и с клятвами: как теперь, хотя бы кто ставил тебя в крайнюю необходимость, ты держишься привычки; так и тогда, хотя бы кто тысячу раз упрашивал тебя, не отстанешь от привычки.
7. Посему, возвратясь домой, побеседуй об этом со всеми домашними. Со многими бывает, что, уходя с луга, они берут розу, или фиалку, или какой-либо другой цветок, и несут в руках; другие, выходя домой из сада, уносят с собой древесные ветви с плодами; иные, опять, с богатых обедов приносят своим родным остатки от стола. Так и ты, уходя отсюда, отнеси наставление к жене, детям и всем родным. Это наставление полезнее и луга, и сада, и стола; эти розы никогда не увядают, эти плоды никогда не засыхают, эти яства никогда не портятся. От тех временное удовольствие, а от этих всегдашняя польза, не только после исполнения, но и при самом исполнении совета. Подумай только, как хорошо, оставив все другие дела, и общественные и частные, постоянно, разговаривать о божественных законах, – и за столом, и на площади, и в других собраниях. Если этим будем заниматься, то не скажем ни одного слова опасного и вредного и не согрешим и невольно. Да и от настоящей печали можем освободить свою душу, когда станем заниматься беседой об этом, вместо тех беспокойных речей, какие мы теперь постоянно говорим друга другу: "что-то, услышал ли царь о случившемся? Разгневался ли он? Какой дал приговор? Упросил ли его кто-нибудь? Неужели он позволит совсем истребить столь большой и многолюдный город?" – Это и все таковое предоставив Богу, позаботимся только о Его заповедях; таким способом отвратим все эти бедствия. И пусть из нас только десять человек исправятся: из этих десяти вскоре будет двадцать, из двадцати – пятьдесят, из пятидесяти – сто, из ста – тысяча, из тысячи – целый город. Как, зажегши десять светильников, легко можно осветить весь дом, так и по отношению к духовным подвигам: пусть только десять человек исправятся, мы зажжем целый костер, который осветит собой город и доставит безопасность. И не так скоро пламя, запав в лесу, зажигает одно за другим близстоящие деревья, как ревность о добродетели, запав в немногие души и постепенно распространяясь, может обнять весь город. Итак, дайте мне похвалиться вами и в настоящей жизни, и в тот день, когда приведутся (на суд) получившие таланты. Достаточная мне награда за труды – ваша добрая слава; и, лишь увижу, что вы живете благочестиво, – я все получил. Сделайте же, что я и вчера внушал вам, и сегодня говорю, и не перестану говорить: определив наказание клянущимся, – наказание, приносящее пользу, а не вред, – постарайтесь представить нам и доказательство своего преуспеяния. А я постараюсь, по выходе из этого собрания, с каждым из вас иметь продолжительную беседу, чтобы во время такой беседы усмотреть мне, кто исправился; и если увижу кого-либо клянущимся, объявлю его перед всеми исправившимися, дабы упреками, обличением и вразумлением тотчас отклонить его от дурной привычки. Ведь гораздо лучше здесь вытерпеть стыд и исправиться, чем быть посрамленным и наказанным перед лицом всей вселенной, в тот день, когда грехи наши откроются перед очами всех. Впрочем, не дай Бог, чтобы кто-либо из сего почтенного собрания явился там в таком несчастном положении; но молитвами святых отцов наших, исправив все грехи и принесши обильный плод добродетели, да отойдем отсюда с великим дерзновением, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава Отцу со святым Духом во веки веков. Аминь.
[1] См. предыдущ. V бесед. п. 3 и сл.
о том, что скорбь полезна только к уничтожению греха, и на слова: "в начале сотворил Бог небо и землю", где показывается, что сотворение мира служит источником величайшего утешения; также на слова: "Адам, где ты"? и об избежании клятв
МНОГО и о многом говорил я вчера к вашей любви, но из многого, если не возможно вам всего удержать, прошу вас запомнить более всего то, что Бог наслал на нас скорбь не ради чего-либо другого, как только ради греха, и – это доказал Он самым делом. Когда мы скорбим и печалимся о потере имущества, о болезни, о смерти и о других постигающих нас бедствиях, то от печали не только не получаем никакого облегчения, но еще увеличиваем несчастье; если же будем скорбеть и печалиться о грехах, то уменьшаем тяжесть греха, великий (грех) делаем малым, а часто и совершенно изглаживаем его. Помните об этом непрестанно, чтобы вам скорбеть только о грехе, а не о чем другом; (помните) также и о том, что грех, привнесши в жизнь нашу смерть и скорбь, ими же и истребляется, как это ясно мы показали прежде [1]. Итак, ничего не будем так бояться, как греха и преступления. Не будем бояться наказания – и избежим наказания: и три отрока не убоялись печи – и избежали печи. Таковы должны быть рабы Божьи! Если воспитанные в Ветхом Завете, когда еще не умерщвлена была смерть, не сломаны врата медные и не сокрушены вереи железные, – если они столь мужественно встречали кончину; то какое оправдание, или какое извинение, будем иметь мы, которые, получив такую благодать, не достигаем и одинаковой с ними меры в добродетели, теперь – когда смерть есть одно только имя без значения? Смерть есть не что иное, как сон, путешествие, переселение, успокоение, тихая пристань, избавление от смятения и освобождение от житейских забот. Но здесь мы прекратим слово утешения; потому что пятый уже день утешаем любовь вашу, и, кажется, становимся уже и в тягость. Правда, для внимательных достаточно и сказанного, а для малодушных не будет никакой пользы, если к сказанному прибавим и еще больше. Время уже нам обратить поучение к изъяснению Писания, потому что, если бы мы ничего не сказали о настоящем бедствии, нас обвинили бы в жестокости и бесчеловечии: равно как, если бы мы постоянно только и говорили о нем, – нас справедливо обвинили бы в малодушии. Итак, поручив души ваши Богу, могущему проглаголать вашему сердцу (Ис. 40:2) и изгнать из него всю печаль, приступим теперь к обычному наставлению, тем более, что и вообще всякое изъяснение Писания доставляет утешение и ободрение. Таким образом, хотя мы, по-видимому, уклоняемся от (преподавания) утешения, но изъяснением Писания опять нападаем на тот же предмет. И что все Писание внимательным доставляет утешение, – это я тотчас же объясню вам. Не стану даже обозревать исторических сказаний Писания и отыскивать (в нем) только какие-либо утешительные слова: напротив, чтобы представить яснейшее подтверждение своего обещания, возьму ныне читанную нам книгу и, если угодно, предложу вам ее начало и вступление, которое в особенности, кажется, не представляет и следа утешения, но совсем лишено утешительных слов, и этим объясню сказанное мной. Что же это за вступление? "В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною" (Быт. 1:1-2). Думается ли кому из вас, что эти слова заключают в себе утешение в скорби? Не исторический ли это рассказ, и не учение ли о творении?
