Чувствовалось, что у Армандо и Делоффра есть какие-то соображения насчет меня, которые они придерживали до поры до времени. Мне казалось, что это связано с предстоящим переворотом, хотя оба знали мою позицию. Они часто приглашали меня зайти выпить или поесть к Делоффру. Еда была замечательная, а разговоры — без всяких свидетелей! Делоффр сам готовил, а его преданный шофер Виктор прислуживал за столом. Мы говорили об очень многих вещах, но в конце концов разговор всегда возвращался к одному и тому же предмету — генералу Медине. Я узнал, что он был самым либеральным из всех президентов Венесуэлы, за весь период его правления не появилось ни одного политического заключенного, никого не преследовали за убеждения. Медина проводил политику мирного сосуществования со всеми государствами, с другими режимами, даже с Советским Союзом. Он был благородным человеком, и люди так любили его, что однажды, во время праздника в Эльпараисо, они пронесли его с женой на руках как триумфатора-тореро.
Постоянно твердя мне об этом замечательном Медине, который прогуливался по Каракасу только с одним сопровождающим и ходил в кино как обычный гражданин, Армандо и Делоффр почти убедили меня в том, что любой человек, у которого есть здравый смысл, сделает все, что в его силах, чтобы вернуть Медину к власти. Кстати говоря, в последней венесуэльской революции Делоффр потерял все. Какие-то таинственные «мстители» разгромили его роскошное кабаре, в котором Медина и высший свет Каракаса встречались, чтобы пообедать или просто пообщаться.
Наконец, почти убежденный — как оказалось позже, это было ошибкой, — я начал уже подумывать о том, чтобы принять участие в путче. Мои колебания полностью исчезли (нужно признаться в этом, потому что я хочу быть искренним), когда мне пообещали деньги и все остальное, что мне было нужно для осуществления моих планов.
Так уж получилось, что однажды вечером мы сидели у Делоффра, готовые действовать, я — одетый в форму капитана, он — полковника.
Но с самого начала все пошло наперекосяк. Правила конспирации мы в планах предусмотрели: чтобы узнавать друг друга, должны были носить зеленую повязку на рукаве и произносить пароль — «Арагуа». Предполагалось, что в два часа ночи все мы будем на своих местах. Но где-то в одиннадцать вечера внезапно появились четыре пария в экипаже, запряженном одной лошадью, которые еще встречались тогда в Каракасе. Парни были вдрызг пьяны и распевали песни во всю мощь своих легких под гитару. Прямо перед домом, где они остановились, я, к своему ужасу, услышал, что песни полны намеков на сегодняшний переворот — намеки были настолько прозрачны, что только тугой на ухо мог их не услышать. Один из них заорал, обращаясь к Делоффру: «Пьер! Сегодня кошмар наконец закончится! Мужество и достоинство, друг! Наш Отец Медина должен вернуться!»
Большей глупости невозможно было предположить. Чтобы нас взять, потребуется меньше времени, чем очистить лимон. Я вскочил в бешенстве — в машине было три бомбы: две — в багажнике и еще одна — на заднем сиденье, прикрытая ковриком.
— Ну и хороши же эти ваши друзья! Путчисты фиговые! Если все такие, нам не о чем беспокоиться — можно прямо отправляться в тюрьму.
Делоффр как ни в чем не бывало рассмеялся и сохранял спокойствие, будто собирался на бал; он восхищался собой в форме полковника и не переставал любоваться своим отражением в стекле.
— Не беспокойся, Папийон. В любом случае мы не станем никому всерьез вредить. Ты же знаешь, в этих газовых бутылках не что иное, как порох. Только чтобы наделать шуму, вот и все.
— А какова же цель этого вашего «шума»?
— Только, чтобы дать сигнал тем, кто законспирирован в городе. И все. Никакой крови или жестокости, как видите, — мы никому не хотим причинить вреда. Только настаиваем на том, чтобы они убирались, и все.
О'кей! В любом случае, нравилось мне это или нет, я уже был в этом деле по уши: тем хуже для меня. Но дрожать от страха или кусать локти — не по мне; все, что мне оставалось теперь делать, — это ждать назначенного времени.
Я отказался от портвейна Делоффра — это единственное, что он пил, не менее двух бутылок в день. А он опрокинул несколько рюмок.
Мушкетеры прибыли в «штабной» машине, «закамуфлированной» под кран. Предполагалось использовать ее для того, чтобы вывезти два сейфа: один — принадлежащий авиакомпании, другой — тюрьме Модело. Один из начальников тюрьмы или, может быть, начальник гарнизона был в заговоре. Я должен был получить половину содержимого и настоял на том, чтобы быть рядом, когда будет взят тюремный сейф. Они согласились. Это было бы приятной местью всем тюрьмам в мире, как раз мне по сердцу.
Посыльный привез последние приказы: не арестовывать врагов и дать им возможность покинуть страну. Карлотта, гражданский аэропорт в самом центре города, был уже расчищен для того, чтобы члены правительства и их ближайшие подчиненные смогли убраться на легких самолетах без промедления.
И тогда я узнал, где должна взорваться первая бомба. Да, да, да… Делоффр определенно обладал даром артистизма и все подчинял своему стилю. Итак, первая бомба должна была взорваться перед президентским дворцом в Ми-рафлоресе. Другая — грохнуть на востоке, и третья — на западе Каракаса, чтобы создать впечатление, что повсюду действуют.
Большие деревянные ворота на самом деле не были официальным входом во дворец. Это был черный ход; им пользовались военные грузовики, и этим же путем большие шишки, а иногда и сам президент могли войти и выйти, оставшись незамеченными.
Мы сверили часы. Все должны быть у деревянных ворот без трех минут два. Кто-то изнутри откроет их только на две секунды, но этого достаточно для того, чтобы водитель мог устроить шум с помощью маленькой детской игрушки, имитирующей жабу. Именно таким образом они узнают, что мы прибыли. С какой целью это делалось? Я не имел об этом представления, и никто ничего мне не сказал. Были ли охранники президента Гальегоса в заговоре и возьмут ли они его под стражу? Или они будут сразу же выведены из игры другими заговорщиками, которые уже находятся внутри? Повторяю — я ничего не знал об этом.
Одно было решено окончательно: точно в два часа я должен зажечь шнур, ведущий к детонатору бутылки, которую буду держать между ног, а потом выбросить ее за дверь так, чтобы она покатилась к воротам дворца. Шнур горит ровно одну минуту тридцать секунд. Итак, я должен был зажечь его своей сигарой, правой ногой открыть дверь и, отсчитав тридцать секунд, бросить бутылку. Мы рассчитали, что, вращаясь, шнур будет гореть быстрее, и останется только сорок секунд до взрыва. Хотя в бутылке не было ни кусочка железа, все же ее осколки могли быть очень опасны, и потому исчезнуть надо мгновенно. Это уж забота Виктора, шофера.
Я убедил Делоффра, что если рядом окажется солдат или полицейский, то он в своей форме полковника должен приказать ему бежать до угла улицы. Он пообещал сделать это.
Без всяких затруднений мы оказались у ворот ровно без трех минут два. Ехали по противоположной стороне. Ни часовых, ни полицейских. Все шло прекрасно. Без двух минут два… Без одной минуты… Два часа.
Ворота не открылись.
В напряжении я сказал Делоффру:
— Пьер, два часа!
— Я знаю. У меня тоже есть часы.
— Странно…
— Не понимаю, что происходит. Давайте подождем еще пять минут.
— О'кей.
Две минуты третьего… Ворота распахнулись, выбежали солдаты и заняли позиции, с оружием наготове. Стало совершенно ясно — нас предали.
— Пошевеливайся, Пьер. Нас предали!
Казалось, Делоффр был в замешательстве и вообще не понимал, что происходит.
— Не говори ерунды. Они на нашей стороне.
Я вытащил свой револьвер сорок пятого калибра и приставил его к шее Виктора со словами:
— Поезжай, или я убью тебя! Но он и бровью не повел.
— Парень, не ты здесь приказываешь, это дело босса. Что говорит босс?
О черт, встречал я тупых типов, но таких, как этот полуиндеец, — никогда!
Я ничего не мог сделать, потому что в трех метрах от нас были солдаты. В окно машины они видели звезды полковника на погонах Делоффра и не подходили ближе.
— Пьер, если ты не прикажешь Виктору ехать, то я сейчас расшевелю, но уже не его, а тебя.
— Старина Папи, говорю тебе, они на нашей стороне. Давай подождем еще немного, — произнес он, повернувшись ко мне. И тут я увидел, что ноздри его блестели от белой прилипшей пудры. Понятно: парень нанюхался кокаина. Меня охватил невероятный ужас.
Я приставил свою пушку к его шее, и в этот момент он с невозмутимым спокойствием сказал:
— Шесть минут третьего, Папи. Мы прождали в два раза больше положенного. Нас определенно предали.
Эти сто двадцать секунд длились целую вечность. Одним глазом я смотрел на солдат: ближайшие к нам наблюдали за мной, но не делали никаких движений. Наконец Делоффр сказал:
