это надежно, солидно! Сомс слышал, как фермеров-собственников называли свиноголовыми. Он слышал, как Майкл Монт называл свиноголовым читателем «Морнинг пост» родного отца – нахальный щенок! Впрочем, бывают вещи похуже, чем тупость или чтение консервативных газет. Есть Профон и его племя, есть все эти лейбористы, крикливые политики, «дикие, дикие женщины» и много чего другого!
Вдруг Сомс заметил, что чувствует слабость, что ему жарко, ноги подкашиваются. Это нервы перед предстоящей встречей разыгрались. «Вконец расхлябались», как сказала бы тетя Джули, цитируя своего отца, Гордого Доссета. За деревьями уже виднелся дом – тот самый, который Сомс строил для себя и для женщины, которая в силу странностей судьбы действительно поселилась там, но с другим! Он стал думать о Думетриусе, облигациях местного займа и других формах инвестирования денег. Она не должна видеть его нервной дрожи. Ведь он олицетворял для нее суд небесный на земле, он воплощал законное право собственности, а она – беззаконную красоту. Чувство собственного достоинства предписывало ему бесстрастно держаться во время этого посольства, затеянного ради соединения их детей, которые, веди она себя подобающим образом, были бы братом и сестрой. Эта чертова песенка, «Дикие, дикие женщины», с противоестественным упорством вертелась в голове Сомса, где обычно мелодии надолго не задерживались. Проходя тополи перед домом, он подумал: «Как выросли! А ведь их сажал я!»
Он позвонил, горничная открыла.
– Скажите, пожалуйста, хозяйке, что ее хочет видеть мистер Форсайт по особому делу.
Если Ирэн поняла, какой именно мистер Форсайт к ней явился, она, вероятно, откажется его принять. «Черт возьми! – подумал Сомс, напрягая все внутренние силы. – До чего абсурдная ситуация!»
Горничная вернулась. Не мог ли джентльмен уточнить, что за дело его сюда привело?
– Это касается мистера Джона, – ответил Сомс.
И опять он остался один в холле, отделанном бело-серым мрамором по проекту первого любовника Ирэн. О! Она была дурной женщиной: его, Сомса, не любила, зато любила двоих других! Ему следовало помнить об этом, когда он снова встретится с нею лицом к лицу. И вдруг он увидел ее в приоткрывшейся щели между тяжелыми лиловыми портьерами. Она покачивалась, как бы в нерешительности, но осанка была по-прежнему безупречна, и испуганная серьезность темных глаз никуда не исчезла. Знакомый спокойный настороженный голос произнес:
– Входите, пожалуйста.
Он вошел. Ирэн показалась все еще прекрасной, как и тогда в картинной галерее и в кондитерской. Сейчас он впервые, в самый первый раз за тридцать пять лет со дня их свадьбы, говорил с нею без законного права называть ее своей. Она была не в трауре – наверное, так распорядился этот радикал.
– Прошу прощения за визит, – произнес Сомс угрюмо, – но это дело необходимо так или иначе уладить.
– Не хотите ли присесть?
– Нет, спасибо.
Церемонии между ними и двусмысленность собственного положения вызывали у Сомса досаду и злобу, которые, взяв над ним верх, ускорили поток его слов.
– Все это – дьявольское стечение обстоятельств, – выпалил он, – и я делал, что мог, чтобы этому помешать. Может быть, моя дочь сошла с ума, но я привык во всем ей потакать, поэтому я здесь. Полагаю, вы любите вашего сына.
– Да, и очень ему преданна.
– И что же?
– Пускай решает сам.
У Сомса возникло такое чувство, будто его сначала впустили, а потом тут же поставили перед ним барьер. Всегда, всегда она так поступала! Даже в первые дни их супружества!
– Это безумие, – сказал он.
– Да.
– Если бы вы… Они могли бы…
Сомс не договорил: «…Быть братом и сестрой, и тогда всего этого не случилось бы», но она содрогнулась, как будто он высказал свою мысль до конца. Заметив это содрогание, он, как ужаленный, отошел к окну. С этой стороны деревья не подросли: когда дом строился, они уже были старыми.
– В отношении меня, – сказал Сомс, – вам опасаться нечего. Я не горю желанием видеть ни вас, ни вашего сына, если этот брак состоится. В наши дни молодые люди ведут себя… непостижимо. Однако смотреть, как моя дочь страдает, я тоже не могу. Что мне передать ей?
– Передайте ей, пожалуйста, то, что я вам уже сказала: решение за Джоном.
– Вы не противитесь этому союзу?
– Всем сердцем, но не вслух.
Сомс стоял, покусывая ногти.
– Помню вечер… – промолвил он внезапно и замолчал.
Что в ней было такого – в этой женщине? Почему она словно бы не вписывалась в рамки его ненависти или осуждения?
– Где он – ваш сын?
– Полагаю, в мастерской своего отца.
– Не могли бы вы его позвать?
Под внимательным взглядом Сомса Ирэн позвонила в колокольчик. Вошла горничная.
– Пожалуйста, попросите мистера Джона прийти.
– Если решение за ним, – сказал Сомс торопливо, когда служанка ушла, – то, полагаю, можно считать, что эта противоестественная женитьба состоится. Тогда нужно будет уладить кое-какие формальности. С кем мне иметь дело – с конторой Хэринга?
Ирэн кивнула.
– Вы не собираетесь жить с ними?
Ирэн покачала головой.
– Что будет с этим домом?
– Будет так, как пожелает Джон.
– Этот дом… – сказал Сомс неожиданно. – Когда я начинал его строить, у меня были надежды. Теперь, если в нем будут жить они и их дети… Говорят, существует Немезида. Вы в это верите?
– Да.
– Неужели?
Он отошел от окна и приблизился к ней. Ирэн оказалась словно запертой в изгибе рояля.
– Я вряд ли снова увижу вас, – произнес он медленно. – Может быть, пожмем друг другу руки, – у него задрожала губа, слова зазвучали неровно и отрывисто, – и пускай прошлое умрет?
Он протянул ей ладонь. Ее бледное лицо стало еще бледнее, темные глаза застыли, сжатые руки не разомкнулись. Услышав шум, Сомс повернулся. Между раздвинутых портьер стоял Джон. Выглядел он странно – до того странно, что в нем трудно было узнать того мальчика, которого они с Флер встретили в галерее близ Корк-стрит. Он очень повзрослел, юность уже совсем не ощущалась в нем: лицо осунулось, черты утратили мягкость, волосы были взъерошены, глаза глубоко запали. Сомс сделал над собой усилие и сказал, искривив губу не то в улыбке, не то в оскале:
– Ну, молодой человек! Я здесь ради моей дочери. Дело, по-видимому, за вами. Ваша мать предоставляет вам принять решение.
Юноша продолжал глядеть на Ирэн, ничего не говоря.
– Я заставил себя прийти сюда по просьбе дочери, – сказал Сомс. – Что мне ей передать?
Все так же глядя на мать, мальчик тихо ответил:
– Передайте ей, пожалуйста, что из этого ничего хорошего не выйдет. Я должен поступить так, как пожелал перед смертью мой отец.
– Джон!
– Все в порядке, мама.
Сомс остолбенело перевел взгляд с юноши на Ирэн, взял шляпу и зонтик, которые положил на стул, и направился к дверному проему, завешенному портьерами. Молодой человек посторонился, давая ему дорогу. Выходя, Сомс услышал, как кольца занавесок звякнули у него за спиной. Этот звук что-то высвободил в груди. «Ну вот и все!» – подумал он, покидая дом.
VIII
Темная история
Когда Сомс
