«Добродетель, – мысленно объявил Перфлит, – сама себе награда. Но как вознаграждается добродетель в подобном случае? Я нахожусь в том же затруднении, что и Панург,[68] ибо ни разу в жизни мне не довелось познать честной женщины. То есть с дозволения ее мужа. Один ложный шаг – и хрупкая чаша стратегии разлетится вдребезги. Какая прелестная смесь метафор!»
В этом недоумении он прибегнул к древнему гамбиту, которым пользовался уже столько раз, что ему даже стало неловко. Нежно пощекотав щеку Джорджи кончиками пальцев, он прожурчал с точно отмеренной дозой страстной хрипловатости:
– Какой обворожительный эпидермис! Я мог бы часами длить такое прикосновение… – Краткая многозначительная пауза. – Повсюду. Как будто собирая букет с розой в середине.
«Боже! – подумал он. – Какие только глупости не приходится говорить! Но они, видимо, их ожидают. Влияние бульварного чтива на искусство обольщения!»
Джорджи молчала. В ее душе мистическое триединство – дочь полковника, церковная овечка и девочка-скаут – вопияло в один голос: «Это неприлично! Немедленно прекрати! Оттолкни его! Ты допустила, чтобы он тебя поцеловал. Сейчас же встань и отчитай его…» Но тут Перфлит опять ее поцеловал, и по всем ее членам разлилась сладостная нега. Руки и ноги отказывались подчиниться. «Да сиди ты тихо! – требовали они. – Пусть это не кончается. Не мешай ему! Мы ждали этого так долго, так долго!»
«Черт побери! – размышлял Перфлит между поцелуями. – Да она же голубая девственница! Rara avis.[69] Будь я пресловутым кузеном, так вырезал бы большой крест на прикладе моих обольщений.[70] И для нее настал jour de gloire.[71] Лучше особенно далеко не заходить – к чему ненужные осложнения? Период предварительных исследований à tatons,[72] так сказать. О ее Америка! Ее Новый Свет!»
Мистер Перфлит вел исследования с большой осторожностью. Как ни странно, Джорджи не только не сделала попытки его оттолкнуть, но даже способствовала ему легкой расслабленностью. Веки ее были сомкнуты.
«Мы всегда щадим их стыдливость куда усерднее, чем они защищают ее от оскорблений. Вот почему негодяи – самые удачливые дон-жуаны. Я и сам чуточку негодяй».
Всюду под его пальцами ее плоть поеживалась и трепетала от страха и блаженства.
«Ее волнуемая полнота! – подумал он с оттенком сатиричности. – О, черт! Я все-таки подлец. Но Золотой Век миновал, и в этих вещах мы утратили пасторальную простоту».
Мистер Перфлит гордился своим умением ласкать. Шли минуты. Джорджи утратила всякое понятие о времени. Она возносилась все выше и выше в прозрачном воздухе ощущений к какой-то невообразимой вершине. Внезапно она вся конвульсивно напряглась, и у нее вырвался долгий вздох – аааах! Перфлит даже испугался. Он замер, вглядываясь в ее белое лицо, почти неразличимое в полутьме. Ему было жарко. Волосы у него прискорбно спутались, обе руки ныли, а одна нога совсем онемела. Все это он с большой досадой осознал как-то вдруг и только теперь.
«Растрачивание физической энергии без всякой пользы для себя! – подумал он. – Право, я филантроп, а вернее, филожен. Но будет ли она благодарна? Следовало бы! В конце-то концов я же ее не облиззил. Она вкусила своего пирога и сохранила его целым».
Эти философские размышления прервал резкий толчок. Джорджи с силой отбросила его руки и вскочила. Она замерла в дальнем углу каморки спиной к нему и прижала ладони к лицу. Перфлит внезапно обнаружил, что старый сарай пропах плесенью. Прихрамывая – затекшая нога ему почти не повиновалась, – он подошел к Джорджи и, нежно положив ей руку на плечо, спросил с отеческой заботливостью:
– Что с вами, моя дорогая? Вам нехорошо?
Джорджи отняла ладони от лица.
– Ах, как я могла? Зачем вы?… Почему я вам позволила?…
«Вот она – добродетель! – негодующе воскликнул про себя Перфлит. – Ты чуть ли не прямо требуешь пирога. Твой покорнейший слуга сотворяет чудо – ты и вкушаешь пирог и сохраняешь его, а затем вместо благодарности поносишь чудотворца. Не выйдет, милая моя! Я тебе этого не спущу».
Он оскорбленно снял руку с ее плеча и произнес строго:
– Вы ведь не протестовали. Я несколько раз предоставлял вам возможность остановиться, но вы ею так и не воспользовались. И как будто получали удовольствие. Я бы даже сказал, что вы сами напросились!
– Ах! – вскричала Джорджи с тем неистовым негодованием, которым мы встречаем разоблачение истиной подоплеки наших побуждений. – Ах, какая же вы скотина!
«Ругань, – сказал себе Перфлит, – обычное прибежище тех, кому нечего возразить. Но эту разъяренную женскую душу необходимо утихомирить. Девица способна закатить сцену, что было бы прискорбно. И даже выплакаться родителям, что поставило бы всех в крайне неприятное положение». И его ладонь вновь нежно опустилась на ее плечо.
– Тише-тише, – произнес он убаюкивающе. – Зачем же так? Я вовсе не хотел вас обидеть, а просто указал, насколько вы ко мне несправедливы. Вина ведь лежала бы равно на нас обоих, если бы о вине вообще могла идти речь. Но сюда мы забрались по воле случая, и, клянусь, у меня в помышлении не было, пока вы не… Но не важно! И вообще не мы первые, не мы последние.
– Но это же дурно! – воскликнула Джорджи. – Очень дурно и унизительно! Зачем только я вам позволила!
Перфлит позволил себе в темноте довольно гаденькую улыбочку.
– На вашем месте, моя дорогая, я отнес бы все это к категории и естественного, и неизбежного. Ведь, если на то пошло, вы всего лишь испытали то, что девушки, обычно, испытывают много раньше.
– Но ведь, – с отчаянной решимостью произнесла Джорджи, – приличная девушка должна сохранить себя для мужа чистой! Мы даже не помолвлены, да я и не хотела бы… Я в вас совсем не влюблена.
«Tant mieux,[73] – подумал Перфлит. – Выйти из этого полового лабиринта будет немногим труднее, чем войти в него. Да и в любом случае я только слегка оглушил Минотавра,[74] но не убил его».
– Тем лучше, – мурлыкнул он вслух тоном ублаготворенного любострастия. – Никаких обязательств вы на себя не взяли, да и вообще ведь ничего не произошло. А на мою сдержанность вы можете неколебимо положиться: чем бы я ни был, но, слава богу, я все-таки не джентльмен!
– Я чувствую себя такой падшей, такой запачканной! – вопияла бедняжка Джорджи. – Мне так стыдно! Я никогда-никогда не сумею этого забыть…
«Какой комплимент, будь это правдой! – подумал неугомонный Перфлит. – А впрочем, если она впервые прокатилась по озеру Киферы,[75] то может и запомнить эту прогулку. Но пора кончать!»
Он обнял Джорджи за плечи и привлек к себе. Она почти не воспротивилась.
– Вздор, моя дорогая! Ничего стыдного тут нет. А что до умения забывать, так вам же известно, что именно это – главный и величайший талант Женщины?
Она попыталась высвободиться, и он ее поцеловал. И вновь эта мимолетная ласка парализовала в ней Стремление к Добродетели.
– Вам не в чем раскаиваться, уверяю вас, – сказал Перфлит. – Лишь миг забвения… Не огорчайтесь: нет ничего более естественного, более неизбежного. Как научиться плавать. Только много приятнее. Вашим образованием пренебрегали, но, если мне будет позволено высказать свое мнение, для начала вы попали в хорошие руки, а возможности в вас заложены немалые, да, немалые, я не льщу. Вам следует больше бывать на людях. Однако чурайтесь женщин, которые проявят к вам излишний интерес. А теперь расстанемся друзьями…
– Который час? – перебила Джорджи.
Мистер Перфлит был уязвлен. Вот и мечи жемчуг чувственных радостей и красноречия перед… перед дочерями полковников! Словно отослать свои стихи в «Дейли мейл» – толку ровно столько же. Однако на часы он посмотрел.
– Почти половина восьмого.
– Ой! – вскрикнула Джорджи. – Скоро обед! Мне надо идти. Что скажет мама?
Она вывернулась из-под его руки с поспешностью и, как ему почудилось, равнодушием, почти грубыми. Как женщинам чужда деликатность! Как сильна власть que dira-t-on![76]
Они торопливо и неуклюже пробрались по балкам к приставной лестнице и слезли в душное темное безмолвие амбара. У двери Джорджи остановилась и шепнула:
– Я должна бежать! Вы сумеете сами выбраться из сада?
«Спешит избавиться от меня, точно пресыщенный супруг от своей благоверной!» – подумал Перфлит, а вслух ответил:
– Разумеется. Но на прощание скажите, что мы по-прежнему друзья.
– Да-да, – нетерпеливо шепнула она и шагнула за порог.
Он поймал в темноте ее руку и поцеловал.
– Прощайте! А вернее – до свидания.
– Прощайте… Ой!
– Что такое?
– Ваша странная книжка…
– Так что же?
– Я ведь должна вернуть ее вам.
Словно слепящий зигзаг молнии озарил мозг мистера Перфлита. «Господи! – подумал он. – Ну, непременно они назначают следующее свидание. Она явно на меня нацелилась!»
