– Все мы любим помечтать; я мечтаю о синих бабочках – о Центральной Австралии. Социалисты мне не помогут туда попасть. У них мечты о рае кончаются Европой.
– Ну их! – сказал Майкл. – Возьмите масла, Бикет.
– Спасибо, сэр.
Наступило молчание. Рыба исчезала с тарелок.
– Почему вам пришло в голову продавать именно шары, Бикет?
– Не надо рекламы, они сами за себя говорят.
– Надоела реклама, когда работали у нас, а?
– Да, сэр, я всегда читал обложки. Прямо удивительно, скажу по правде, – до чего много великих произведений!
Майкл взъерошил волосы.
– Обложки! Вечно та же девушка, которую целует вечно тот же юноша с тем же решительным подбородком. Но что поделаешь, Бикет! Публике это нравится. Я как раз сегодня утром попробовал кое-что изменить – вот увижу, что из этого выйдет. – «И надеюсь, что ты не увидишь! – добавил он мысленно. – Только представить себе, что я увидел бы Флер на обложке романа!» – Я в последнее время, когда служил, заметил, что стали рисовать не то скалы, не то виды и что-то вроде двух кукол на песке или на траве сидят, будто не знают, что им делать друг с другом.
– Да, – пробормотал Майкл, – мы и это пробовали. Считалось, что это не так вульгарно. Но скоро мы исчерпали терпение публики. Ну, чего бы вы съели еще? Хотите сыру?
– Спасибо, сэр, я и так слишком много съел, но не откажусь.
– Два стилтона, – заказал Майкл.
– А как поживает мистер Дезерт, сэр?
Майкл покраснел.
– О, спасибо, ничего!
Бикет тоже покраснел.
– Я прошу вас – прошу как-нибудь ему сказать, что я совершенно случайно напал именно на его книжку. Я всегда жалел об этом.
– По-моему, всегда выходит случайно, – медленно проговорил Майкл, когда мы берем чью-нибудь собственность. Мы никогда не делаем этого намеренно.
Бикет взглянул на него.
– Нет, сэр, я не согласен. Половина всех людей – воры. Только я не из таких.
Голос совести пытался шепнуть Майклу: «И Уилфрид тоже». Он протянул Бикету портсигар.
– Спасибо, сэр, большое спасибо.
Глаза Бикета стали совсем влажными, и Майкл подумал: «Ах, черт! Вот сентиментальности! Надо прощаться и бежать!» Он подозвал лакея.
– Дайте ваш адресок, Бикет. Если вам нужно чтонибудь из обмундирования, я смогу прислать кое-какие вещи.
Бикет написал адрес на обороте счета и нерешительно проговорил:
– Не найдется ли у миссис Монт чего-нибудь из платья, ненужного? Моя жена примерно с меня ростом.
– Наверно, найдется. Мы вам все пришлем. – Он увидел, как губы маленького человечка задрожали, и стал надевать пальто. – Если что-нибудь подвернется, я вас не забуду. Прощайте, Бикет, всего хорошего.
Повернув на восток – потому что Бикет шел на запад, – Майкл твердил свое всегдашнее: «Жалость – чушь, жалость – чушь!» Он сел в автобус и снова проехал мимо св. Павла. Осторожно поглядев в окно, он увидел, как Бикет надувает шар. Розовый круг почти целиком скрывал его лицо и фигуру. Около Блэйк-стрит Майкл вдруг почувствовал непреодолимое отвращение к работе и поехал до Трафальгар-сквер», Бикет его взволновал. Нет, жизнь иногда просто невероятно забавная штука! Бикет, Уилфрид – и Рур! «Чувства – ерунда, жалость – чушь!» Он сошел с автобуса и прошел мимо памятника Нельсону к Пэл-Мэл. Зайти к «Шутникам», спросить Барта? Нет, не стоит – ведь там он все равно не увидит Флер. Вот чего ему по-настоящему хотелось – повидать Флер, сейчас днем. Но где? Она могла быть где угодно – значит, нигде ее не найти.
Да, беспокойный она человек. Может быть, он сам в этом виноват? Будь на его месте Уилфрид, разве она была бы такой беспокойной? «Да, – упрямо подумал он, – была бы: Уилфрид сам такой». Все они беспокойные люди все, кого он знал. Во всяком случае, вся молодежь – ив жизни и в книгах. Взять их романы. Есть ли хоть в одной книге из двадцати то спокойствие, то настроение, которое заставляет уходить в книгу, как в отдых? Слова летят, мелькают, торопятся, гонят, как мотоциклетки, – страшно резкие и умные. Как он устал от ума! Иногда он давал читать рукопись Флер, чтобы узнать ее мнение. Помнится, она однажды сказала: «Совсем как в жизни, Майкл: летит мимо, не останавливаясь, ничему и нигде не придавая значения. Конечно, автор не собирался писать сатиру, но если вы его будете печатать, советую на обложке написать: „Ужасная сатира на современную жизнь“. Так они и сделали, – во всяком случае, написали: „Изумительная сатира на современную жизнь“. Вот какая Флер! Видит всю эту гонку, только не понимает, как и автор изумительной сатиры, что она сама летит и мчится без цели... А может быть, понимает? Сознает ли она, что только касается жизни, как язычок пламени касается воздуха?
Он дошел до Пикадилли и внезапно вспомнил, что целую вечность не был у тетки Флер. Может быть, ока там? Он свернул на Грин-стрит.
– Миссис Дарти принимает?
– Да, сэр.
Майкл потянул носом. У Флер духи... нет, никакого запаха, кроме запаха курений. Уинифрид жгла китайские палочки, когда вспоминала, какую изысканность придает их аромат.
– Как доложить?
– Мистер Монт. Моей жены здесь нет?
– Нет, сэр. Здесь только миссис Вэл Дарти.
Миссис Вэл Дарти! Да, вспомнил – очень милая женщина, но не заменит Флер! Впрочем, отступать было поздно, он пошел следом за горничной.
В гостиной Майкл увидел двух дам и своего тестя, который, насупившись, мрачно сидел в старинном кресле стиля ампир, уставившись на синие крылья австралийских бабочек, лежавших под стеклом на круглом красном столике. Уинифрид оживила старинную обстановку своей гостиной всякими «надстройками» в современном духе. Она встретила Майкла изысканно-сердечно. Как мило, что он пришел теперь, когда он так занят всякими молодыми поэтами!
– По-моему, «Медяки» – кстати, какое прелестное название! – очень увлекательная книжка. Правда, мистер Дезерт такая умница! Что он теперь пишет?
Майкл сказал: «Не знаю», – и присел на диван рядом с миссис Вэл.
Не зная о ссоре в семье Форсайтов, он не мог оценить, какое облегчение внес своим приходом. Сомс что-то проговорил насчет французов, встал и отошел к окну; Уинифрид последовала за ним; они заговорили, понизив голос.
– Как поживает Флер? – спросила соседка Майкла.
– Спасибо, отлично.
– Вы любите свой дом?
– О, страшно! Отчего вы не заглянете к нам?
– Не знаю, как Флер...
– А почему?
– Ну-у... так.
– Она ужасно любит гостей!
Миссис Вэл посмотрела на него с большим любопытством, чем он, казалось бы, заслуживал, как будто пытаясь что-то прочесть на его лице.
И он добавил:
– Ведь вы, кажется, в двойном родстве – и по крови и по браку, – не так ли?
– Да.
– Так в чем же дело?
– О, ничего! Я обязательно приду. Только... ведь у нее так много друзей!
«Она мне нравится», – подумал Майкл.
– Собственно говоря, – сказал он, – я зашел сюда, думая, что увижу Флер. Я бы хотел, чтобы она видалась с вами. В этой свистопляске ей, наверно, приятно будет встретить такого спокойного человека.
– Спасибо.
– Вы никогда не жили в Лондоне?
– Нет, с тех пор как мне исполнилось шесть лет.
– Я хотел бы, чтобы Флер отдохнула. Жаль, что ей некуда дезерт... дезертировать, – он слегка запнулся на этом слове: случайное совпадение звуков – и все же!.. Чуть смутившись, он посмотрел на бабочек под стеклом. – Я только что говорил с маленьким разносчиком, чье SOS Центральная Австралия. А как по-вашему, есть у нас души, которые надо спасать?
– Когда-то я так думала, но теперь я в этом не уверена... Меня недавно поразила одна вещь.
– А что именно?
– Видите ли, я заметила, что только очень непропорционально сложенный человек – или такой, у которого нос свернут набок, или глаза слишком вылезают на лоб, или даже слишком блестят, – только такие люди всегда верят в существование души; а кто вполне пропорционален и не обладает какими-нибудь физическими особенностями, совершенно не интересуется этим вопросом.
Уши Майкла зашевелились.
– Замечательно! – сказал он. – Это мысль! Флер изумительно пропорциональна и ничуть не интересуется вопросами души, а я – нет, и вечно интересуюсь. Наверно, у людей в Ковент-Гардене масса души. Так, по-вашему, «душа» – это результат каких-то неполадок в организме, вроде какого-то особого ощущения, что не все в порядке?
– Да, вроде этого; во всяком случае то, что называется «психической силой», по-моему, происходит отсюда.
– Скажите, а вам спокойно живется? По вашей теории, мы сейчас живем в ужасно «душевное» время. Надо бы мне проверить ее на моей семье. А ваша семья как?
– Форсайты? О, они все слишком уравновешенные.
– Пожалуй, у них как будто нет никаких физических недостатков. Французы тоже удивительно складный народ. Да, это мысль; но, конечно, большинство людей объяснит это по-другому. Скажут, что душа нарушает пропорцию – заставляет глаза чересчур блестеть или нос чересчур торчать. А там, где душа мелка, она и не пытается повлиять на тело. Я об этом подумаю. Спасибо за идею. Ну, до свидания, приходите к нам, непременно! Я, пожалуй, не стану беспокоить тех, у окна. Не откажите передать им, что я смылся, – и, пожав тоненькую руку в перчатке, ответив улыбкой на улыбку, Майкл выскользнул из комнаты, думая: «Черт с ней, с душой, – но где же ее тело?»
