Если ты был волонтером Неповиновения хоть раз — на всю жизнь останешься им. Ты можешь не бороться за правду против англичан, но тогда ты будешь бороться за правду еще с кем-нибудь, в делах личных и всяких других. Он ведь это всегда знал, но только почему-то все-таки забыл. Воодушевленный этими размышлениями, Джаган наконец решился постучать в дверь на половину Мали.
Грейс отворила дверь и воскликнула:
— Отец! Вы здесь в такое время! Вот не ожидала!
Джаган приступил прямо к делу.
— Мне нужно с тобой поговорить. Ты выйдешь или мне войти?
— Входите, пожалуйста. Идемте в холл. Там кресла удобные.
Он пошел за нею и опустился на диван. Она уселась в свое кресло, теребя цепочку на шее. На маленьком столике сбоку лежала раскрытая книга. Грейс была одета в желтое кимоно, делавшее ее похожей на японку.
«Что ни день, она разная!» — подумал он, подавив желание спросить: «А ты уверена, что сегодня ты не японка?»
Вслух же он произнес:
— Что ты читаешь?
— Ничего особенного…
И она назвала какое-то имя.
«Не отвлекайся, — приказал он себе. — Ты уже достаточно ходил вокруг да около и потерял всякий контакт с сыном. Смотри не потеряй также и сноху».
Первый вопрос его был такой:
— В последнее время я совсем не вижу тебя в моем доме. Почему?
Она покраснела. Губы ее дернулись, но она ничего не сказала.
Заметив ее смущение, он добавил:
— Можешь не отвечать на мой вопрос.
Он дал ей немножко прийти в себя, а потом спросил:
— Ты хочешь вернуться в свою страну?
И снова губы ее дернулись, она покраснела, опустила свои узкие глаза и промолчала. Закаркала ворона, севшая на плиты, которыми был вымощен открытый дворик. Хриплое ее карканье нарушило мрачную тишину.
— Опять эта ворона! — пробормотала Грейс. — Одну минутку…
Она вскочила, побежала на кухню, вынесла оттуда кусок хлеба и швырнула его на крышу. Ворона подхватила его и улетела. Спустя минуту прилетели еще вороны, уселись на крышу и тоже закаркали.
— Вот что плохо… Все они требуют свое, а у меня на всех не хватает, — сказала она.
Джаган не удержался и произнес:
— То же самое в моей лавке. Весь город требует у меня сластей, но к четырем часам уже ничего не остается.
Она промолчала. Джаган забеспокоился. Вся его решимость исчезла без следа. Он боялся Грейс. Он боялся, что, если он спросит ее о чем-нибудь еще, она расплачется. Он чувствовал, что она чем-то встревожена, и ему захотелось махнуть на все рукой и уйти. Когда часы пробили четыре, он встал и с необычайной четкостью произнес:
— Мне нужно в лавку.
Грейс молча проводила его до дверей. Когда он занес ногу за порог, она сказала:
— Отец, Мо хочет отправить меня домой.
— Почему? — спросил Джаган, остановившись.
Грейс заколебалась. Джаган боялся, что она заплачет, но она очень спокойно сказала:
— Все кончено, вот и все.
— Что кончено?
Она не ответила.
— Это он надумал или ты сама? — спросил Джаган.
— Он хочет отправить меня домой, — повторила она. — Он говорит, что ему больше не по средствам держать меня здесь.
Эти новые сведения о Мали были настолько поразительны, что Джаган не мог произнести ни слова.
Она продолжала:
— Раньше я работала. Когда я приехала сюда, у меня было две тысячи долларов. От них ничего не осталось.
— Почему?
Она только сказала:
— Я ему больше не нужна.
— Нужна или не нужна, но вот моя жена… Ну, понимаешь, я о ней заботился всю жизнь.
Грейс робко сказала:
— Хорошо, что хоть ребенка у нас нет.
Многое в ее словах было ему непонятно, но не мог же он потребовать от нее разъяснений. Он ответил:
— Если ты прочитаешь наши древние книги-пураны[16], ты поймешь, что жена должна оставаться с мужем, что бы там ни случилось.
— Но мы не женаты, — сказала Грейс просто. — Он обещал жениться на мне по индийским обычаям, потому что мне этого хотелось, и привез меня сюда.
— А когда вы приехали, свадьбы не было?
— Разве вы бы о ней не знали, если бы она была? — ответила Грейс.
В голове у Джагана все это так сразу не укладывалось.
— Я ничего не понимаю, — жалобно протянул он.
— Может, вы зайдете на минутку в дом? Сядете, а я вам все объясню, — сказала Грейс. — Мне как-то неудобно стоять здесь.
Он посмотрел на нее. Она казалось такой добродетельной и хорошей, он так полагался на нее, а она, оказывается, жила все это время в грехе и так легко говорит об этом.
«Что они за люди?» — думал он.
Они осквернили его древний дом. Он многое от них вынес, но это было уж слишком.
— Нет, — ответил он холодно. — В дом сейчас я заходить не стану. Я пойду в лавку.
Когда в половине пятого пришел братец, Джаган закричал:
— Идите сюда, я вас жду.
Братец поднял руку, словно говоря: «Подождите, пока я выполню свой сладкий долг». В уме Джаган произнес целую речь, начинающуюся словами: «А вам известно, что?..» Но пыл его несколько поугас, пока братец был в кухне. Когда наконец братец вышел, Джаган его только спросил:
— Вы хорошо знаете Мали?
Братец молча уставился на портного, крутившего машинку на той стороне улицы, а это, как было известно Джагану, означало, что братец погрузился в глубокую задумчивость. Джаган вывел его из этого состояния.
— Мали не женат, — сказал он.
Братец проглотил вопросы, готовые сорваться с его языка, и спросил себя, значит ли это, что он должен подыскать новую невесту для Мали.
— Конечно, — начал он, — скажите только слово, и люди будут рвать его гороскоп друг у друга из рук. Даже судья говорил, что у жены его брата есть племянница, которая очень хочет породниться с вашей семьей…
Джаган почувствовал легкое волнение при этом известии, но внезапно вспомнил, что обычные радости не для него.
— Капитан, там опять школьники!
Капитан, не зная, гнать их или одаривать сластями, закричал в ответ:
— Что мне с ними делать, господин?
— Вели им уйти! Один раз проявишь к ним внимание, и они уже требуют его без конца. Наш народ сам себя не уважает.
— Я знаю, что вы хотите еще снизить цены, но не можете это сделать, — сказал братец.
— Не к чему нарушать общественное равновесие… Я не хочу наживать врагов. Саит из «Дворца блаженства» и все остальные… У них за спиной стоят всякие люди.
Братец согласился, чтобы поскорее покончить с этой темой и вернуться к рассказу о Мали, который интересовал его гораздо больше.
— Что ж, видели вы эту девушку сегодня? — спросил он.
— Почему вы говорите «эту девушку», а не «жену Мали»? — спросил Джаган не без некоторой доли злорадства.
Братец почувствовал, что попался, и неопределенно ответил:
— Она, видно, хорошая девушка. Когда я ее встретил вчера у…
Но Джаган не дал ему кончить.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал он, — только она не замужем за Мали.
Братец выслушал это заявление молча, опасаясь, что любой ответ будет похож на злословие.
Джаган продолжал:
— Она сама мне это сказала. Почему бы мне ей не верить?
Братец спокойно заметил:
— Тогда почему бы не отпустить ее домой, как того хочет Мали?
Предложение было настолько разумным, что Джаган не нашелся, что ответить.
Он долго молчал, не в силах вспомнить, что именно ему хотелось сказать. Праведное негодование, которое он испытывал, куда-то испарилось, и, как он ни старался, ему не удалось вызвать его снова.
Братец прибавил:
— Наша молодежь живет в другом мире, и мы не должны позволять себе слишком расстраиваться из-за некоторых их поступков.
Это были мудрые слова, но Джаган не мог признать философию безразличия, которую проповедовал братец, все еще не знающий точных фактов. Джаган сказал:
— В нашей семье такого не бывало. Даже брат моего деда, про которого все знали, что он человек безнравственный, никогда так не поступал. Если он не был женат, он никогда и не говорил, что женат, хотя…
— Да, я слышал, мой отец рассказывал о нем. У него было три жены и множество всяких женщин, но он от ответственности никогда не уклонялся.
Вспоминая о грехах своих предков, оба испытывали какое-то странное удовольствие.
— Не понимаю, как это молодые люди могут жить вместе, если они не женаты, — сказал Джаган и умолк, дав волю своему воображению. В уме у него проплывали ясные, почти осязаемые картины того, что происходило в стенах его дома.
— У меня такое чувство, словно мой дом осквернен. Мне трудно в него вернуться.
Братец сказ ал:
— Вы знаете только одну сторону дела. Почему бы вам не поговорить с Мали и не узнать и второй стороны.
— Он мне уже сказал, что хочет, чтобы она уехала.
— Это потому, что его дело не трогается с места, — сказал братец.
