— Девочки, — сказала она, — я хочу вам кое-что показать.
И с этими словами мама достала из ящика прикроватной тумбочки очень потертую шкатулку для драгоценностей. Это, должно быть, была очередная уродливая фамильная драгоценность, передаваемая со времен моей бабушки — может, громоздкий браслет или толстый гребень в форме луны, который мама относила ювелиру, чтобы переделать его во что-то более изящное и современное. Потом она добавила:
— Возможно, вы поможете нам решить, что сделать с этой вещью.
Я очень удивилась, услышав это, потому что обычно наши мамы принимали такие решения без нас. Неужели они сочли, что раз мы выходим замуж, то стали достаточно мудры? Разве они не видели, что в нынешнем состоянии я вряд ли способна принимать разумные решения? Я смотрела на Судху — может быть, она что-то понимала в происходящем, но она, не отрывая взгляда, смотрела на шкатулку. И в глазах сестры я ясно видела страх.
Но когда моя мать открыла крышку, мои глаза тоже широко распахнулись: внутри лежал огромный рубин, каких я никогда не видела. Даже в полумраке комнаты он светился красным огнем, словно внутри него была заключена бушующая сила.
Из груди Судхи вырвался звук, похожий на стон, и она замолкла, поспешно прижав пальцы к губам.
— Его оставили ваши отцы, прежде чем уйти, — сказала мама.
У меня вдруг закружилась голова, мне показалось, что я резко перенеслась в прошлое. Я ощутила покалывание в горле, словно туда попал песок, меня пронзила острая боль и ярость — ярость, в которой я бессильно била кулаками по стене, когда надо мной смеялись одноклассницы, потому что у меня нет отца. Я услышала свой детский, потерянный голос: «Как он мог нас оставить?» Сколько раз я задавала матери этот вопрос, но она так ни разу и не ответила на него. А сегодня, наконец, я могла получить ответ, если снова спросила бы.
Но тут я поняла, что мне больше не нужен этот ответ. Даже правда бывает запоздалой. Причины, побудившие отца оставить нас, больше не интересовали меня. Теперь у меня был Сунил, мой собственный мужчина, который никогда не бросит меня. Такой человек был гораздо дороже любого драгоценного камня.
Пиши и тетя смотрели на мою мать, которая, кажется, растерялась. Они ждали, что она скажет. Я догадалась, что у каждой из них была своя история о том, что произошло много лет назад, и неизвестно, чья была правдивей. Да и существовала ли вообще хоть одна история, содержащая всю правду? Я была уверена, что когда я расскажу ее своим детям, она превратится в нечто совершенно иное.
Но я не хотела рассказывать ее, мне не была интересна эта старая сказка про двух взрослых мальчишек, которые отправились на поиски приключений, даже не подумав о том, что случится с их женщинами; про мужчин, для которых сомнительная авантюра показалась привлекательнее, чем жизнь в доме рядом с близкими людьми. И если, действительно, правда, что мертвые живы до тех пор, пока о них говорят, я с радостью предала бы имя своего отца и дяди забвению.
И тут в тишине, наполненной тенями, раздался голос Судхи, которая, в отличие от меня, не хотела молчать:
— Они ушли, потому что, как и все мужчины, хотели добиться в жизни чего-то невероятного, чтобы все восхищались ими. — Глаза Судхи были черны, как море перед штормом, а лицо потемнело, как комната, в которой выключили свет. — Вот и всё. Так… — сказала она с какой-то странной безысходностью в голосе.
Мама посмотрела на нее, словно собиралась спросить, что Судха имела в виду, но только вздохнула и потерла грудь.
— Это случилось очень давно. Если бы мы знали, что сделать с камнем, то не стали показывать его вам в такой радостный момент.
Тут не выдержала Пиши:
— Этот камень принес нам одни только беды с тех пор, как он оказался в нашем доме. Я настаиваю, чтобы мы избавились от него. Я твердила об этом все эти годы, но меня никто не слушал. Мы должны продать его, а вырученные деньги потратить на свадебные нужды, ведь нам действительно нужны деньги.
— Но, диди, — с жаром перебила ее тетя Налини, — ты же знаешь, что мы никогда не получим за него настоящей цены. Эти ювелиры, увидев нас, тут же поймут, что с легкостью смогут обвести нас вокруг пальца, а мы даже не поймем этого. Я настаиваю на том, чтобы оставить рубин. Это всего лишь камень, как он может приносить неудачу?
Я не ожидала такого прагматизма от тети, которая верила во всякие амулеты, гадалок и ежедневно совершала обряд пуджа[49], чтобы задобрить богиню Шани. Похоже, она очень хотела оставить этот камень.
Моя мать, как всегда не принимающая ничью сторону, сказала:
— Я предлагаю разрезать камень на две части и сделать из них подвески для вас, девочки.
— Но тогда он потеряет всю свою красоту и ценность, — возразила тетя.
— Хорошо, что тогда ты предлагаешь? — с раздражением спросила мама. Уверена, что они уже не раз ссорились, обсуждая этот вопрос.
Но, к моему удивлению, тетя замолкла, опустив глаза. Ее щеки залила краска, как у смущенной девушки. Глядя на нее в эту секунду, я видела, какой красивой она была до того, как горестная весть о смерти ее мужа превратила ее в сварливую, сухую женщину, которая всего боится. Она сделала глубокий вдох и наконец с трудом произнесла:
— Я думаю, этот камень должен принадлежать Судхе, учитывая, что Анджу имеет гораздо больше. К тому же именно ее отец принес рубин…
— Это несправедливо, Налини, — резко оборвала ее Пиши, — и ты знаешь почему. Если он и должен принадлежать только одной из девочек, то лишь Анджу. Потому что если бы твой муж не забил голову Биджоя своими безумными идеями, то тот был бы сейчас жив.
Я была потрясена, с какой враждебностью в голосе произнесла Пиши эти слова. Да, на протяжении всего нашего детства матери очень часто спорили по разным поводам, иногда довольно ожесточенно. Но на следующий же день они мирились и становились если не подругами, то союзницами, которых объединяло воспитание меня и Судхи. Мы с ней частенько смеялись над мамами, потому что они напоминали святую троицу: Брахму, Вишну и Шиву, благодаря которым существовал наш маленький мир. Неужели он был лишь видимостью, бережно сохраняемой специально для нас, чтобы мы не догадывались, каким на самом деле хрупким был фундамент, на котором держалась наша семья? А теперь, когда мы выходили замуж, и больше не нуждались в защите, трещины в фундаменте тут же стали шириться, и дом начал рушиться.
Судха смотрела не отрывая глаз на пылающий красным светом камень, словно видела на нем невидимые буквы, которые могла прочесть только одна она. И, наконец, решительно сказала:
— Пиши права. Я хочу, чтобы этот камень принадлежал Анджу.
— Ты еще совсем глупая девчонка! — вскрикнула тетя Налини. — Ты не понимаешь, что говоришь!
И повернулась с возмущением к моей матери.
— Не слушай ее, Гури-ди.
Мать пыталась что-то сказать, но я перебила ее. Мне в голову вдруг пришла такая ясная и четкая мысль, словно даже, не моя, и я поняла, что она правильная:
— Рубин нужно вернуть в сейф, — мой голос звучал не так, как обычно — гулко, словно гонг в храме. — Он не наш, никто из нас не имеет на него права. До тех пор, пока…
— Пока что? — спросила Пиши.
Но я отрицательно помотала головой.
— Она права, — сказала мама с некоторым удивлением в голосе. Остальные тоже кивали, мгновенно успокоившись. Мама передала мне шкатулку и попросила завтра отнести рубин обратно в банк.
Я чувствовала себя такой взрослой, когда шла по коридору одна, и мне было немного страшно от этого нового ощущения. В моих руках была шкатулка, которая оказалась значительно легче, чем я думала. Судха ушла в свою комнату, сказав, что ей надо отдохнуть. Я хотела дождаться ее возвращения, чтобы рассказать ей то, чего я не стала говорить в комнате матери, то, что я побоялась сказать даже самой себе: мы должны оставить этот камень до тех пор, пока не случится настоящая беда, пока от дома Чаттерджи не останется только кучка пыльных камней.
Словно это был лишь вопрос времени.
Сегодня, накануне наших свадеб, весь дом гудел, как пчелиный улей. Целая толпа мужчин развешивала лампочки и устанавливала огромный тент на лужайке. Во внутреннем дворе за кухней на огромных глиняных печках, установленных по такому случаю, бурлили карри и дал[50], над которыми суетились наемные кухарки. Воздух был наполнен острым запахом рыбы в горчице и чатни[51] из помидоров, готовящихся для наших многочисленных родственников, которые уже съехались из других городов.
Утром Пиши с торжественным и гордым видом подарила нам батистовые носовые платочки с вышитыми красной шелковой нитью цветками лотоса и нашими инициалами — на удачу. А потом закрылась в своей комнате, чтобы сделать цветочные гирлянды для церемонии бракосочетания. Наши мамы тоже были заняты последними приготовлениями.
