Степа, он все же не удержался от своей оценки, предположил, что православие — выбор Гостомысла. Только жрец — Рус — способен был угадать новую веру и увидеть солнце над крышей будущего храма Божьего и соединить двух Богов в такое гармоническое чудо, как златоглавая русская церковь, — только художник.
Люстра же напирал на то, что в Поильменье новой вере учил и наставлял славян сам святой апостол Андрей Первозванный. Он же и греков учил.
Мне был ближе взгляд Степы на это дело. Недаром даже в двадцатом веке русских называли двоеверцами. А сами они, как бы в подтверждение этому, зажгли на храмах Христовых золоченые солнечные купола. И на них водрузили кресты, как бы окрестили самое солнце. И первый золоченый купол засиял на соборе Святой Софии в Новгороде.
Я представлял себе вещего князя стоящим в Царьградской Софии в золотом мерцании божественной литургии, в ангельском пении и благовонных каждениях.
Время все же возвращает нам наших богов и героев. И я надеюсь, что со временем на самой почетной площади нашего государства, где сейчас охраняемый чиноприимный погост, все же поставят памятники основателям Руси: Гостомыслу, Рюрику. Олегу и княгине Ольге. Но более всех — Олегу.
Меня тогда сильно будоражило то, что Люстра считал Ольгу дочкой Олега. Крещение действительно неотвратимо надвигалось на Русь. Сам Олег не был готов к нему. Не были готовы и киевские поляне. Игорь, по всей видимости, оказался человеком слабым, не способным нести ответственность за принятие нового бога, наверное, не способным понять необходимость в нем. Вот как утверждал Люстра: спасая идею Гостомысла и Рюрика, привез он (Олег) из Плескова свою недюжинную дочку Ольгу Игорю в жены. Так что был он (Олег) князю Святославу дедом, а князю Владимиру прадедом. Но ведь мог он, имея такую дочь, обойтись и без Игоря — нашел бы ей какого-нибудь удальца покраше. Вот тут и кроется сокровенное: Игорь был прямым потомком Гостомысла, жреца солнечной триады, и от слияния ее с богом-человеком должна была возникнуть высшая совершенная благодать.
Именно Ольге, своей мудрой дочери, завещает князь Волх крещение Руси. Но и она, архонтисса руссов, не осмелилась толкнуть народ в Иордань.
То, что принятие православия Русью было провидением и проповедью Олега, явствует из легенды о его смерти.
Пушкин называет Олега вещим. Олег возвестил новую эру и новый путь руссов, на который, к слову сказать, Русь до сих пор так и не вышла — может быть, только сейчас...
Разговор Олега с волхвом, каким он виделся Пушкину, это разговор двух старых людей, полный достоинства и уважения друг к другу. Может быть, даже чуть крикливый со стороны волхва. Но его понять можно. Олег спрашивает провидца не о своей личной смерти, она его мало волнует, но о судьбе его дела. И волхв отвечает, скрытно обвиняя его в предании небес:
И примешь ты смерть от коня своего.
Кто же этот самый конь? Просто кобылий череп со свернувшейся внутри него змеей? Нет, конечно. Тогда бы и смерть была от змеи, а не от коня. И своему боевому коню Олег ничем не досадил, чтобы так ему мстить. Значит, и череп и змея в стихах Пушкина и на картине Васнецова — аллегория.
Конь — это предки. Вера предков. Род.
Сразу становится ясным, за что Конь покарал князя. За будущее. Может быть, за нас с вами.
О, если б человек увидел
Лицо волшебного коня...
Волшебный конь-спаситель. Именно лошадь спасла наших отдаленных предков от демографического кризиса, позволив им сдвинуться с истощенных земель. Доселе на русских избах существует конек, пускай лишь слово, под сенью которого и живут люди. Конек стал символом мудрых предков и мудрого миропорядка.
Но вернемся к Олегу. Художники изображают его с суровым челом. Он суров и пуст — позади него пустота. И не знают художники, чем пустоту заполнить — рисуют ладьи на колесах, врата Цареграда, кобыльи черепа.
Олег трагичен, как великий пророк, и писать, и лепить его, и сочинять музыку о нем нужно по законам трагического. Как бурю всех бурь, как ошибку богов.
Внимательно посмотрите на атрибуты смерти вещего князя: конь, змей и сам он в плаще, при оружии. Ему бы на коня вскочить да поразить змея мечом, но змей — отец князя Волха. И святому Егорию змей отец. Всемудрый. Вот и судите, художники, как Олега писать.
Но думается мне, сердце так говорит, что столь длительным отчуждением Волх — Вольга — Олег заслужил милость древних богов. Чтобы милость эта стала полной и яркой, нужна и от нас все-таки некая малость — научить народ уважению к своим древним пророкам.
Так пусть же обретет Волх бессмертие и свой масштаб в наших душах.
Тогда стеклянные часы нашей памяти, которые так легко бьются и так печально звонят, превратятся в часы алмазные.
