Мисс Лэвиш вряд ли могла многое рассказать про меня, поскольку я сейчас не в Уинди-Корнер, а в Лондоне. Пожалуйста, не ставь на конверте пометку «лично» — никто не читает моих писем.
Искренне твоя,
Л.М. Ханичёрч».
Человек, владеющий тайной, находится в невыгодном положении — он теряет чувство меры, поскольку не может судить, имеет ли его тайна значение для других людей или нет. Был ли секрет, которым владели Люси и Шарлотта, столь значительным, что способен был разрушить Сесилю жизнь, или же, наоборот, столь мизерным, что Сесиль только посмеялся бы над ним, и все? Мисс Бартлетт склонялась к первому варианту. Не исключено, что она была и права. И благодаря мисс Бартлетт этот секрет для Люси превращался в огромную тайну. Не будь кузины, Люси со свойственной ей непосредственностью раскрыла бы эту тайну перед матерью и женихом, и ничего существенного бы не произошло. «Эмерсон, а не Харрис» — это было только несколько недель назад. Она и сейчас попыталась начать рассказ о своем флорентийском приключении, когда они с Сесилем смеялись по поводу того, как некая прекрасная дама поразила сердце Сесиля, когда он еще учился. Но что-то заставило ее замолчать.
Еще в течение десяти дней она жила наедине со своим секретом в оставленной людьми метрополии, посещая места, где ей предстояло впоследствии жить постоянно. Ничего плохого, рассуждал Сесиль, не будет в том, что Люси освоится с рамой, в которую вставлена картина современного общества, в то время как само общество пока находится на гольф-кортах и за городом. Погода была прохладной, но вреда она Люси не принесла. Несмотря на то что был не сезон, мистеру Визу удалось собрать на обед гостей, которые — все без исключения — были внуками знаменитостей. Еда была так себе, но разговоры произвели впечатление на девушку своим тоном изысканной скуки. Похоже, все устали от всего, и вялый энтузиазм овладевал человеком только в том случае, если он допускал какую-нибудь промашку, вызывавшую ироническую, хотя и сочувственную реакцию. С высот местного общества пансион Бертолини и Уинди-Корнер выглядели одинаково убого, и Люси понимала, что карьера в Лондоне сделает ее еще более чуждой тому, что она так любила в прошлом.
Внуки знаменитостей попросили ее сыграть. Она сыграла из Шумана. «Теперь немного Бетховена», — попросил Сесиль, когда капризную прелесть музыки вытеснила тишина. Но Люси покачала головой и вновь заиграла Шумана. Волшебная мелодия взлетела прочь от бренного мира, и оборвалась, и вновь взлетела. Есть особая печаль в незавершенном — печаль самой жизни, но не искусства; она пульсирует в оборванных фразах и заставляет в унисон трепетать сердца аудитории.
Не так, совсем не так играла Люси на маленьком задрапированном фортепиано в пансионе Бертолини, и вряд ли мистер Биб, если бы он был свидетелем сегодняшнего концерта, сказал бы самому себе: «Слишком много Шумана».
Когда гости ушли, а Люси отправилась спать, миссис Виз принялась ходить по гостиной, обсуждая с сыном только что закончившийся обед. Миссис Виз была замечательной женщиной, но она была затянута в трясину лондонской жизни, а чтобы жить среди такого количества народа, необходима крепкая голова. Тот мир, в котором она вращалась, подавил ее индивидуальность; она видела слишком много сезонов, слишком много городов, слишком много людей, и даже с Сесилем она вела себя как машина — словно он был не ее сын, а некое общество ее потомков.
— Сделай так, чтобы Люси стала одной из нас, — говорила она, внимательно следя за концовкой каждого предложения и делая паузу перед тем, как заговорить вновь. — Она становится чудесной, просто чудесной.
— Она всегда чудесно играла.
— Да, но она сбрасывает с себя налет Ханичёрчей; лучших из Ханичёрчей, я бы сказала. Она уже практически не цитирует слуг и не расспрашивает, как делать пудинг.
— Это с ней сделала Италия, — задумчиво сказал Сесиль.
— Возможно, — проговорила миссис Виз, думая о музее, в котором для нее сконцентрировалась вся Италия. — Возможно. И помни, Сесиль, не позже января ты должен на ней жениться. Она уже одна из нас.
— Но как она играла! — воскликнул Сесиль. — Какой стиль! И как она держалась за Шумана, когда я, как идиот, требовал Бетховена. Шуман как раз подходил к сегодняшнему вечеру. Именно Шуман. Знаешь, мама, я хочу, чтобы наши дети получили такое же образование, как Люси. Пусть ощутят свежесть жизни в общении с честным сельским людом, потом — Италия для смягчения нрава и, наконец, Лондон. Я не очень-то верю в чисто лондонское образование, — сказал он и осекся, вспомнив, что сам учился именно в Лондоне. Подумал и закончил: — Во всяком случае, не для женщин.
— Итак, сделай так, чтобы она стала одной из нас, — повторила миссис Виз и отправилась спать.
Когда миссис Виз уже засыпала, из комнаты Люси раздался крик — крик человека, которого настиг ночной кошмар. Люси, если хотела, могла бы позвонить горничной, но миссис Виз решила пойти сама. Она застала девушку сидящей на постели с ладонью у щеки.
— Простите, миссис Виз — это мои сны, — проговорила Люси.
— Плохие сны?
— Нет, просто сны.
Старшая леди улыбнулась и поцеловала Люси, сказав очень отчетливо:
— Ты должна была послушать то, что мы про тебя говорили. Он восхищается тобой больше, чем когда-либо. Пусть тебе приснится именно это.
Люси ответила поцелуем, по-прежнему прикрывая щеку ладонью. Миссис Виз ретировалась в свою спальню. Сесиль, которого крик не поднял ото сна, храпел. Темнота окутала квартиру.
Глава 12. Двенадцатая глава
Был субботний день, ясный и радостный после обильных дождей, и жил в нем дух юности, хотя и стояла на дворе осень. Все нежное и доброе торжествовало. Проезжавшие через Саммер-стрит автомобили почти не поднимали пыли, а оставляемый ими запах выхлопных газов вскоре развеивался ветром и уступал аромату мокрых берез и сосен. Мистер Биб, наслаждаясь прелестью жизни, облокотился о калитку своего дома. Рядом, также облокотившись, стоял Фредди и покуривал трубочку.
— А что, если мы пойдем да и немного помешаем новым жильцам? — предложил мистер Биб.
— Мм…
— Они вас позабавят.
Фредди, которого никогда не забавляли его соплеменники, предположил, что новые жильцы могут быть немного заняты, так как они только что переехали.
— И все-таки неплохо бы им помешать с их делами, — не унимался мистер Биб. — Они того стоят.
Отворив калитку, мистер Биб направился через треугольный газон к вилле «Кисси».
— Эй! Здравствуйте! — крикнул он в открытую дверь виллы, через которую был виден изрядный беспорядок.
— Здравствуйте! — послышался низкий голос.
— Я кое-кого привел с вами познакомиться, — продолжал мистер Биб.
— Сейчас спущусь.
Проход был заблокирован гардеробом, который грузчики не смогли поднять по лестнице наверх. Не без труда мистер Биб обошел его. Холл был забит книгами.
— Эти люди любят читать? — прошептал Фредди.
— Я полагаю, они умеют это делать. Редкое умение в наши дни.
Священник стал рассматривать корешки.
— Что мы здесь имеем? Байрон. Именно так. «Шропширский парень». Никогда не слышал. «Путь всякой плоти». Тоже не слышал. Гиббон. Ничего себе! Джордж читает по-немецки. Так. Шопенгауэр. Ницше и так далее. Я полагаю, юное поколение занято весьма серьезными делами, Ханичёрч.
— Мистер Биб, взгляните на это, — прошептал Фредди, охваченный благоговением.
На карнизе гардероба рукой любителя была начертана инструкция: «Не доверяй новому делу, если оно требует новой одежды».
— Занятно, не правда ли? Мне нравится, — сказал мистер Биб. — Наверняка это дело рук отца.
— Как это странно!
— Ты не согласен с изречением?
Но Фредди был сыном своей матери и полагал, что мебель портить нельзя.
— Картины, — продолжил осмотр священник. — Джотто! Клянусь, они привезли это из Флоренции.
— У Люси есть такая же.
— Кстати, мисс Ханичёрч понравилось в Лондоне?
— Она приехала вчера.
— И хорошо провела время?
— Очень хорошо, — ответил Фредди, взяв в руки книгу. — Они с Сесилем близки как никогда.
— Приятно слышать.
— Жаль, что я такой глупый, мистер Биб.
Священник пропустил замечание Фредди мимо ушей.
— Люси была почти ничем не лучше меня, но все скоро изменится, как думает мама. Она будет читать самые разные книги.
— Вы тоже.
— Только медицинские книги, — уточнил Фредди. — Но не те книги, о которых можно поговорить. Сесиль обучает Люси итальянскому, и он говорит, что она отлично играет. В ее игре есть множество вещей, которые я раньше не замечал. Сесиль говорит…
— Что, в конце концов, эти люди делают там, наверху? Эмерсон, мы придем в другой раз.
