– Нет.
– Я заплачу вам пятьдесят долларов.
– Я сказал – нет.
– Уверяю вас, я ничуть не боюсь.
Глаза молодого человека загорелись гневом. Он стремительно обернулся к ней, но, подумав, не произнес тех слов, которые уже были готовы сорваться с его языка. Она поняла, что неумышленно задела его, и хотела оправдаться. Но, подумав, так же, как и он, промолчала: ей показалось, что это был, пожалуй, единственный способ заставить его уступить. Они стояли против ветра, как моряки на палубе корабля, и упрямо смотрели друг на друга. Его волосы прилипли ко лбу, а длинные локоны Фроны разметались и хлестали ее по щекам.
– Ну, идите, что ли! – Сердитым движением он столкнул в воду лодку и бросил в нее весла. – Лезьте! Я перевезу вас, но ваши пятьдесят долларов тут ни при чем. Я возьму с вас обычную цену, и ни гроша больше.
Порыв ветра подхватил легкую скорлупку и отнес ее футов на двадцать в сторону. Брызги окатывали их непрерывным дождем, и Фрона сразу же взялась за черпак.
– Нас, вероятно, отнесет к западному берегу! – закричал он, налегая на весла. – И вы здорово прогадаете. – Он свирепо посмотрел на нее.
– Нет, – возразила она, – это будет печально для нас обоих: придется провести ночь под открытым небом без одеял и огня. Но, по-моему, этого не случится.
Фрона вышла из лодки на скользкие камни, помогла втащить ее на берег и вычерпать из нее воду. Со всех сторон их окружали голые скалы. Не переставая, сеял мокрый снег, сквозь пелену его в сгущающихся сумерках с трудом можно было разглядеть несколько ям, наполненных водой.
– Вам надо торопиться, – сказал перевозчик, поблагодарив ее за помощь и сталкивая лодку в воду. – Отсюда до Счастливого Лагеря две мили ходьбы в гору. До самого места нет ни деревца. Отправляйтесь скорее. Прощайте.
Фрона пожала ему руку и сказала:
– Вы храбрый человек.
– О, я не думаю. – Восхищенно посмотрев на нее, он ответил ей сильным рукопожатием…
Дюжина безобразных палаток стояла у самой опушки леса. Это и был Счастливый Лагерь. Уставшая за день Фрона брела от палатки к палатке. Ее мокрое платье прилипло к телу, и ветер яростно швырял ее из стороны в сторону. В одном месте через парусиновый полог до нее донеслась отборная брань. Фрона была уверена, что это Дэл Бишоп. Но, заглянув внутрь, поняла, что ошиблась, и побрела дальше, пока не оказалась у последней палатки лагеря. Чуть приподняв край полотнища, она увидела при мигающем свете свечи лишь одного Мужчину. Он стоял на коленях и с увлечением раздувал огонь в закоптелой юконской печке.
Фрона отстегнула низ палатки и вошла. Мужчина продолжал раздувать огонь, не замечая ее присутствия. Фрона кашлянула, и он поднял на нее покрасневшие от дыма глаза.
– Так, – сказал он довольно небрежно. – Пристегните полотнище и устраивайтесь поудобнее.
Затем он снова принялся за свое дело.
«Он гостеприимен, этого нельзя отрицать», – мелькнуло у нее в голове. И, выполнив его распоряжение, она подошла к печке.
Охапка карликовых елок, сучковатых и мокрых, лежала сбоку. Фрона хорошо знала эту ель, которая стелется и извивается в расселинах скал на скудных пластах наносной почвы и в отличие от других своих сестер редко поднимается более чем на фут от земли. Фрона заглянула в духовку; убедившись, что она пуста, наполнила ее мокрыми ветками. Мужчина поднялся с колен, кашляя от дыма, попавшего в его легкие, и одобрительно кивнул.
Отдышавшись, он обратился к ней:
– Садитесь и сушите ваши юбки. Я приготовлю ужин.
Он поставил кофейник на край печки, выплеснул в него остатки воды и, взяв ведро, вышел из палатки. Как только он исчез, Фрона схватила свой дорожный мешок, и когда он через минуту вернулся, она была уже в сухой юбке и выжимала воду из мокрой. В то время как он рылся в ящике для провизии, доставая тарелки и прочие принадлежности для еды, она растянула веревку и повесила мокрую юбку. Тарелки оказались грязными, и когда он начал их мыть, она повернулась к нему спиной и быстро переменила чулки. Еще с детства она знала, что в дороге необходимо заботиться о своих ногах. Поставив мокрые ботинки на кучу дров за печкой, она обулась в мягкие изящные домашние мокасины индейского изготовления. Огонь к тому времени разгорелся, и она решила, что ее белье высохнет на ней.
В продолжение всего этого времени оба не проронили ни слова. Мужчина молчал и с озабоченным видом занимался своим делом. Фрона решила, что он не хочет слушать ее объяснений. Казалось, для него не было ничего необыкновенного в том, чтобы в бурную ночь давать приют молодой женщине, постучавшей в его палатку. Ей даже это нравилось. Но она не понимала причины его странного поведения, и это беспокоило ее. Ее не покидало смутное ощущение, будто ему ясно что-то такое, чего она себе не уяснила. Несколько раз она собиралась заговорить, но он обращал так мало на нее внимания, что она решила не делать этого.
Он вскрыл топором жестянку с мясными консервами, потом поджарил несколько кусков копченой грудинки и, отставив сковороду, вскипятил кофе. Из ящика для провизии он извлек кусок сырой холодной лепешки, осмотрел его с некоторым сомнением и, скользнув по Фроне быстрым взглядом, выбросил его из палатки. После этого он высыпал из мешка на клеенку морские сухари, которые давно уже превратились в крошки и так сильно намокли, что стали похожи на кашу грязно-белого цвета.
– Это все, что у меня есть вместо хлеба, – пробормотал он. – Присаживайтесь и ешьте.
– Подождите. – И, прежде чем он успел возразить, Фрона высыпала сухари на сковородку с копченой грудинкой и салом. Все это она залила двумя чашками воды и быстро размешала над огнем. Когда на сковородке зашипело, она добавила разрезанные на куски мясные консервы, густо посыпав все солью и черным перцем. От ее стряпни шел очень аппетитный запах.
– Должен сознаться, что это чрезвычайно вкусно, – сказал он, держа тарелку на коленях и жадно поедая диковинную снедь. – Как это называется?
– Тушеное мясо, – коротко ответила она, после чего трапеза продолжалась в молчании.
Фрона налила ему чашку кофе, не переставая наблюдать за ним. Она нашла, что у него не только приятное, но и мужественное лицо. В нем чувствуется скрытая сила, подумала она. Он занимается науками, добавила она затем, потому что не раз встречала подобных людей и обращала внимание на напряженное выражение их глаз, которое появляется от долгих ночных занятий. Такими были и его глаза. Карие, красивые той красотой, которая приличествует мужчине, заключила она. Но, накладывая ему вторую порцию, Фрона с удивлением заметила, что глаза его были скорее цвета спелого ореха. При дневном свете и при хорошем самочувствии они должны быть серыми, пожалуй, даже иссиня-серыми. У ее единственной подруги по школе были именно такие глаза.
Его каштановые, чуть вьющиеся волосы отливали золотом при свете свечи, а бурые усы мягко свисали вокруг рта. Что касается остального, то лицо его было гладко выбрито и красиво настоящей мужской красотой. Сначала ей не понравились впадины на его щеках, но, окинув взглядом его хорошо сложенную, стройную, мускулистую фигуру с широкой грудью и могучими плечами, она примирилась с ними; они, по-видимому, не имели ничего общего с плохим питанием. Его фигура свидетельствовала о противоположном. Впадины же только указывали на то, что он не страдает обжорством. Рост его был пять футов девять дюймов. Как гимнастка, она это определила точно, а возраст его колебался между двадцатью пятью и тридцатью годами, вероятно, ближе к двадцати пяти.
– У меня очень мало шерстяных одеял, – отрывисто заявил он, допив свою чашку кофе и поставив ее на ящик с провизией. – Я не думаю, чтобы мои индейцы возвратились с озера Линдерман раньше завтрашнего утра, а здешние молодцы тоже уже все отправили, за исключением нескольких мешкав с мукой и самого необходимого снаряжения. Впрочем, у меня найдется несколько теплых пледов, которые отлично заменят одеяла.
Он повернулся к ней спиной, как бы не ожидая ответа, и извлек из резинового чехла сверток одеял. Затем вытащил из другого мешка два пледа и бросил их на землю.
– Опереточная артистка, я полагаю?
Он спросил ее, видимо, безо всякого интереса, только для того, чтобы поддержать разговор, и заранее знал стереотипный ответ. Но для Фроны этот вопрос был равносилен пощечине. Она вспомнила филиппику Нипозы против белых женщин, приезжающих в эту страну, и, поняв ложность своего положения, посмотрела на себя его глазами.
Но он продолжал, не дожидаясь ее ответа:
– Вчера ночью здесь были две опереточные красотки, а позавчера – три. Но тогда у меня было больше постельных принадлежностей. Не правда ли, ужасна эта их несчастная способность вечно терять свой багаж? Но, как ни странно, я до сих пор еще ни разу не находил потерянного ими. И, по-видимому, все они примадонны. Среди них никогда не бывает артисток на вторые или третьи роли, никогда. Вы, вероятно, тоже примадонна?
