Гул прошел по всем рядам, и одна из работниц, совершенно белая, вышла за дверь.
– Иван Иванович! – воскликнул председатель.
– Виноват. Мне поручено, я и говорю. Вы думаете, что, может, невинность вас спасет? Го-го-го!.. Да и много ли среди вас неви…
– Иван Иванович!!. – воскликнул председатель.
Еще две работницы ушли, оглянувшись в ужасе на эстраду.
– Придете вы, например, сюда; ну, скажем, бак с кипяченой водой… То да се… Жарко, понятное дело, – расстегивая раскисший воротничок, продолжал оратор, – сейчас, понятное дело, к кружке… Над вами «Не пейте сырой воды» и тому подобные плакаты Коминтерна, а перед вами сифилитик пил, со своей губой… Ну, скажем, наш же председатель…
Председатель без слов завыл.
20 работниц с отвращением вытерли губы платками, а кто их не имел – подолами.
– Чего ты воешь? – спросил фельдшер у председателя.
– Я никаким сифилисом не болел!! – закричал председатель и стал совершенно такой, как клюква.
– Чудак… Я к примеру говорю… Ну, скажем, она, – и фельдшер указал трясущимся пальцем куда-то в первый ряд, который весь и опустел, шурша юбками.
– Когда женщина 8-го Марта… достигает половой, извините за выражение, зрелости, – пел с кафедры оратор, которого все больше развозило в духоте, – что она себе думает?..
– Похабник! – сказал тонкий голос в задних рядах.
– Единственно, о чем она мечтает в лунные ночи, – это устремиться к своему половому партнеру, – доложил фельдшер, совершенно разъезжаясь по швам.
Тут в избе-читальне начался стон и скрежет зубовный. Скамьи загремели и опустели. Вышли поголовно все работницы, многие – с рыданием.
Остались двое: председатель и фельдшер.
– Половой же ее партнер, – бормотал фельдшер, качаясь и глядя на председателя, – дорогая моя работница, предается любви и другим порокам…
– Я не работница! – вскрикнул председатель.
– Извиняюсь, вы мужчина? – спросил фельдшер, тараща глаза сквозь пелену.
– Мужчина! – оскорбленно выкрикнул председатель.
– Непохоже, – икнул фельдшер.
– Знаете, Иван Иванович, вы пьяный, как хам, – дрожа от негодования, воскликнул председатель, – вы мне, извините, праздник сорвали! Я на вас буду жаловаться в центр и даже выше.
– Ну, жалуйся, – сказал фельдшер, сел в кресло и заснул.
На собрание по перевыборам месткома на станции N член союза Микула явился вдребезги пьяный. Рабочая масса кричала: «Недопустимо!», но представитель учка выступил с защитой Микулы, объяснив, что пьянство – социальная болезнь и что можно выбирать и выпивак в состав месткома…
Рабкор 2619
– К черту с собрания пьяную физию! Это недопустимо! – кричала рабочая масса.
Председатель то вставал, то садился, точно внутри у него помещалась пружинка.
– Слово предоставляется! – кричал он, простирая руки, – товарищи, тише!.. Слово предоставля… товарищи, тише!.. Товарищи!.. Умоляю вас выслушать представителя учка…
– Долой Микулу! – кричала масса, – этого пьяницу надо изжить!
Лицо представителя появилось за столом президиума. На учкином лице плавала благожелательная улыбка. Масса еще поволновалась, как океан, и стихла.
– Товарищи! – воскликнул представитель приятным баритоном.
Я – председатель! И если он —
Волна! А масса вы – Советская Россия,
То учк не может быть не возмущен,
Когда возмущена стихия!
Такое начало польстило массе чрезвычайно.
– Стихами говорит!
– Кормилец ты наш! – восхищенно воскликнула какая-то старушка и зарыдала. После того как ее вывели, представитель продолжал:
– О чем шумите вы, народные витии?!
– Насчет Микулы шумим! – отвечала масса.
– Вон его! Позор!
– Товарищи! Именно по поводу Микулы я и намерен говорить.
– Правильно! Крой его, алкоголика!
– Прежде всего перед нами возникает вопрос: действительно ли пьян означенный Микула?
– Ого-го-го-го! – закричала масса.
– Ну, хорошо, пьян, – согласился представитель. – Сомнений, дорогие товарищи, в этом нет никаких. Но тут перед нами возникает социальной важности вопрос, на каком таком основании пьян уважаемый член союза Микула?
– Именинник он! – ответила масса.
– Нет, милые граждане, не в этом дело. Корень зла лежит гораздо глубже. Наш Микула пьян, потому что он… болен.
Масса застыла, как соляной столб. Багровый Микула открыл один совершенно мутный глаз и в ужасе посмотрел на представителя.
– Да-с, милейшие товарищи, пьянство есть не что иное, как социальная болезнь, подобная туберкулезу, сифилису, чуме, холере и… прежде чем говорить о Микуле, подумаем, что такое пьянство и откуда оно взялось?.. Некогда, дорогие товарищи, бывший великий князь Владимир, прозванный за свою любовь к спиртным напиткам Красным Солнышком, воскликнул: «Наше веселие есть пити!»
– Здорово загнул!
– Здоровее трудно. Наши историки оценили по достоинству слова незабвенного бывшего князя и начали выпивать по малости, восклицая при этом: «Пьян, да умен – два угодья в нем!»
– А с князем что было? – спросила масса, которую заинтересовал доклад секретаря.
– Помер, голубчики. В одночасье от водки сгорел, – с сожалением пояснил всезнайка-секретарь.
– Царство ему небесное! – пискнула какая-то старушечка, – хуть и совецкий, а все ж святой.
– Ты религиозный дурман на собрании не разводи, тетя, – попросил ее секретарь, – тут тебе царств небесных нету. Я продолжаю, товарищи. После чего в буржуазном обществе выпивали 900 лет подряд всякий и каждый, не щадя младенцев и сирот. «Пей, да дело разумей», – воскликнул знаменитый поэт буржуазного периода Тургенев. После чего составился ряд пословиц народного юмора в защиту алкоголизма, как то: «Пьяному море по колена», «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», «Не вино пьянит человека, а время», «Не в свои сани не садись», – и какие бишь еще?..
– «Чай не водка, много не выпьешь»! – ответила крайне заинтересованная масса.
– Верно, мерси. «Разве с полведра напьешься?», «Курица и та пьет», «И пить – умереть, и не пить – умереть», «Налей, налей, товарищ, заздравную чару!..».
– «Бог зна-е-ет, что с нами случится…» – подтянул пьяный засыпающий Микула.
– Товарищ больной, попрошу вас не петь на собрании, – вежливо попросил председатель, – продолжайте, товарищ оратор.
– «Помолимся, – продолжал оратор, – помолимся, помолимся творцу, мы к рюмочке приложимся, потом и к огурцу», «господин городовой, будьте вежливы со мной, отведите меня в часть, чтобы в грязь мне не упасть», «неприличными словами прошу не выражаться и на чай не давать», «февраля двадцать девятого выпил штоф вина проклятого», «ежедневно свежие раки», «через тумбу, тумбу раз»…
– Куда?! – вдруг рявкнул председатель.
Пять человек вдруг, крадучись, вылезли из рядов и шмыгнули в дверь.
– Не выдержали речи, – пояснила восхищенная масса, – красноречиво убедил. В пивную бросились, пока не закрыли.
– Итак! – гремел оратор, – вы видите, насколько глубоко пронизала нас социальная болезнь. Но вы не смущайтесь, товарищи. Вот, например, наш знаменитый самородок Ломоносов восемнадцатого века в высшей степени любил поставить банку, а, однако, вышел первоклассный ученый и товарищ, которому даже памятник поставили у здания Университета на Моховой улице. Я бы еще мог привести выдающиеся примеры, но не хочу… Я заканчиваю, и приступаем к выборам…
«…после чего рабочие массы выбрали в кандидаты месткома известного алкоголика, и на другой же день он сидел пьяный как дым на перроне и потешал зевак анекдотами, рассказывая, что разрешено пить, лишь бы не было вреда».
Из того же письма рабкора.
Лежит передо мною замечательное письмо. Вот выдержки из него:
«Я – семьянин, а потому знаю, что большая часть семейных сцен разыгрывается на почве материальной необеспеченности. Жена пищит: «Вот-де, посмотри на таких-то знакомых, как они живут!»… Подобного рода аргументация доводит до белого каления. Беда, если глава семьи слаб на руку и заедет в затылок!..
Вот в этом случае, по моему мнению, до некоторой степени полезно обратиться в местком, но не с жалобой, а за советом, и не с тем, чтобы проучить драчуна, а с тем, чтобы устранить причину, вызывающую семейные ссоры… Местком – не судья, но, как союзный орган, на обязанности которого лежит, между прочим, забота о благосостоянии членов, может изыскать средства, помочь угнетаемой возбуждением, например, ходатайства о предоставлении угнетателю службы, более обеспечивающей его существование…»
