Ознакомительная версия.
— Исполню.
— Исполняйте, приговор потом напишем. Где начальник штаба?
— Так точно, — из рядов шагнул немолодой человек в изрядно поношенной офицерской форме без знаков различия. — Бывший полковник Генерального штаба Молчанов.
— Пройдемте в штаб, доложите обстановку, — Павел вылез из коляски. — Мухин, объясни бойцам текущий момент.
И вслед за начальником штаба прошел в избу, где размещался штаб Отдельного полка.
— Ваш отряд упустил бандитский бронепоезд по вине вашего командира. Меня интересует, куда бронепоезд мог направиться.
— Я захватил с собою набор топографических карт-двухверсток, — сказал бывший полковник, роясь среди бумаг. — Знаете, на всякий случай, чтобы при первой же возможности дезертировать из этого Отдельного полка и — затеряться.
Тут начальник штаба слегка запнулся и остро глянул, как товарищ уполномоченный отреагирует на глагол «дезертировать». Но тот никак не отреагировал, и полковник тотчас же пояснил:
— Это я к тому, что у меня далеко не полный объем…
— Этот район есть, надеюсь?
— Этот безусловно. Сейчас, сейчас… — полковник вытащил, наконец, нужную подборку, вздохнул с облегчением и развернул двухверстку на столе.
— Вот полустанок Просечное.
— Значит, бронепоезд мог уйти только по этой дороге? — спросил Павел, вглядываясь в карту. — А что это за пунктирная линия?
— Это — проект новой ветки. Карта двенадцатого года, и неизвестно, успели ее построить или нет. А если успели, то довели ли до следующей магистрали? Или это просто тупик.
— В двенадцатом уже поздно было строить, — уверенно сказал Павел. — Исходя из этого предположения, ваше мнение, куда все же пошел бандитский бронепоезд?
— Исходя из вашего мнения — далее на восток, — полковник чуть подчеркнул «вашего», но Павел не обратил на это внимания. — Прикажите начальнику станции Просечное немедля связаться по телеграфу со всеми полустанками вдоль дороги на восток.
— Ну, так скажите Мухину, чтобы послал вестового на станцию Просечное, — буркнул уполномоченный. — И пусть там примут все меры к его задержанию и разгрому.
— Слушаюсь.
Полковник вышел. Он прекрасно понимал, что дорогу могли построить именно потому, что началась война. Это позволяло маневрировать резервами, перебрасывая их с одной магистрали на другую, но молодой и неприятно заносчивый уполномоченный раздражал полным отсутствием вариантного мышления, тупо упершись в бронепоезд и не желая ничего иного ни знать, ни предполагать.
А Павел, разглядывая карту, которая настораживала подробностями и не давала ему ни одного знакомого ориентира, просто-напросто играл в шашки. И главной задачей в этой игре был тупик, в который он намеревался загнать бронепоезд. Он во что бы то ни стало хотел устроить ему «сортир», выражаясь шашечным жаргоном. Играл с азартом и упоением, поскольку до сей поры видел только гимназические карты Меркатора.
Поэтому, к великой досаде полковника, все развивалось с чудовищной медлительностью. Проще всего было бы запросить дальние станции на магистрали, а затем уж идти от них, к Просечной, чтобы с ясностью представить себе, где же бронепоезд. Заодно следовало связаться с самой крупной на трассе станцией, чтобы установить, успели построить проектируемый участок железной дороги, а если да, то куда он ведет. Однако странный чекист упорно не желал ничего слышать, а без его прямого указания полковник не рисковал принимать никаких мер. Мандат и кожаная куртка вкупе с кожаной фуражкой давали право их обладателю на бессудный расстрел, как то случилось с командиром Отдельного полка Спивцевым. Причем, без всякого письменного решения «тройки»: просто хлопнули, и все. И нет больше товарища Спивцева. Списали товарища Спивцева в отрицание устным распоряжением товарища Уполномоченного.
И эта бестолковщина продолжалась до вечера, пока телеграфисты не перестали получать ответы, поскольку их абоненты преспокойно ушли домой к женам и детям. А товарищ Уполномоченный самого ЧК азартно играл в какие-то свои игры.
— Связи по линии больше нет, — доложил полковник.
— Почему это — «нет»?
— Так рабочий день кончился. И связь кончилась. Теперь ночной связи тут нет, бандитов кругом много.
— Бандитизму объявлена всероссийская война.
— Так для этого и Отдельный полк создали! — не выдержав, в сердцах сказал начальник штаба, но тут же, впрочем, спохватился. — То есть, наша прямая обязанность.
— Наша прямая обязанность — уничтожить бандитский бронепоезд, — строго напомнил Уполномоченный.
— До утра не получится.
— Тогда — спать всем. Я тут устроюсь. Койка при штабе предусмотрена?
— Предусмотрена. Но, может, ко мне? Перекусить надо…
— Здесь останусь, — твердо заявил Павел, опасаясь чужого дома в чужом поселке. — Пусть бойцы еду из общего котла принесут.
— А мне…
— А вы идите домой. В семь утра жду на службе.
— Есть быть в семь ноль-ноль.
Начальник штаба ушел. Павлу принесли кашу с добрым куском мяса, он плотно поел, решил полежать и незаметно уснул крепким молодым сном без сновидений.
Сновидения должны были придти позже, в полудреме перед пробуждением. Павлик с детства любил их, всегда надеялся увидеть, но вместо сновидений на рассвете увидел небритое лицо Кузьмы.
— Ты как тут оказался?
— Гада эта велела тебя, значит, в отрицание пустить. За ловушку на Просечной.
— Убить, что ли, меня пришел?
— Да не тебя, а ее. Как написала она новый лозунг на броне «СМЕРТЬ БОЛЬШЕВИКАМ!», так и решил я покончить и с нею, и с таким названием. Пустить его самого в отрицание.
— Кого его? Меня?..
— Да не тебя, не тебя, сказал же!..
Неизвестно, сколько времени они бы разговаривали на разных языках, если бы не появился начальник штаба. Он начал с того, что, не интересуясь местом, где ремонтируется бронепоезд после прорыва, тщательно, до мельчайших подробностей расспросил о его состоянии.
— Передок весь раскроили, — докладывал Кузьма. — Входную стрелку мы с хода проскочили, а вот выходную — на тихом ходу. Да и заряд там был потяжельше. Так что кормовую башню разобрать пришлось, там теперь — пулемет с круговым обстрелом. Еле-еле трое бойцов помещаются, такая теснотища.
— Лучше скажи, куда он ушел! — крикнул Павел, никак не соображающий, почему бывший полковник Генерального Штаба не задает Кузьме самого главного вопроса.
— Все — в свое время, — сухо сказал начальник штаба Отдельного полка. — Бронепоезд никуда уйти не мог, ремонт требовался сложный. Боеспособность восстановлена?
— Вполне, — ответил Кузьма. — Ремонтировались на ветке, которая оказалась по ходу справа. Место укрытое, с одной стороны — болото, с другой — лес густой, без шума не пройдешь.
— Значит, атаковать его на той ветке было никак невозможно, — уточнил полковник.
— Да он ушел по этой ветке и будет пробиваться к югу, — с досадой сказал Кузьма. — Мне капитан, который начальник штаба, карту какую-то показывал. Какая-то станция его интересовала. Сборна, что ли…
— Заборна?
— Точно, Заборна! Говорил, что если проскочит ее, то все, путь на юг открыт. Там мост длинный, через пойму…
— Погоди, моряк…
Полковник начал торопливо листать подборку топографических двухверсток. Кузьма внимательно следил за ним, а на Павла уже никто не обращал никакого внимания. Здесь занимались делом, воевали всерьез, не отвлекаясь на детские игры за шахматной доской. Павел понял, что дело касается не пальбы по мишеням, а тактики, и примолк.
— Вот она, — облегченно вздохнул бывший полковник Генерального Штаба и даже улыбнулся. — Действительно, пойма очень широкая, поэтому и мост такой несуразно длинный.
— Точно, — сказал Кузьма. — То-то он их беспокоил. «Проскочим, говорили, и — все. Считай, что на югах!»
— Товарищ уполномоченный, — полковник выглядел настолько серьезным, что Павел тотчас же встал, одернув куртку. — Немедля вестового на станцию. Письменный приказ телеграфисту: связаться со станцией Заборна и предупредить гарнизон, что бандитский бронепоезд…
Полковник вдруг замолчал, подумал. Потом сказал решительно:
— Я напишу, что телеграф должен передать.
— Вестовой!.. — крикнул Павел. — Ко мне!.. Срочная депеша!..
Татьяна бежала напрямик, без цели и задачи, с одним единственным инстинктивным чувством убежать, как можно дальше. Убежать от всех — от людей в кожаных куртках, от психиатрической лечебницы, от доктора Трутнева, от собственного прошлого и собственного настоящего. То просветление, которое появилось у нее в больнице после встречи с Петром Павловичем и заставило ее поступать вполне разумно, даже вернуться в кабинет, взять деньги и браунинг, теперь вдруг исчезло. Осталось чисто звериное желание бежать. Бежать, как можно дальше и спрятаться, забиться в самую глухую и глубокую нору. И больше ничего в ней сейчас не было. Одна пустота.
Ознакомительная версия.
