— Мистер Бафл, если не ошибаюсь?
Мистер Бафл тоже широким жестом снимает свою шляпу и отвечает:
— Так меня зовут, сэр.
Майор спрашивает:
— Вам что-нибудь требуется от меня, сэр?
Мистер Бафл отвечает:
— Ничего, сэр.
И вот, душенька, оба они очень низко и надменно поклонились друг другу, после чего разошлись в разные стороны, и с тех пор, всякий раз как мистер Бафл отправлялся в обход, майор встречал его и раскланивался с ним у нижнего дворика, чем очень напоминал мне Гамлета и того другого джентльмена в трауре[3] перед тем, как им убить друг друга, хотя лучше было бы тому другому джентльмену убить Гамлета более честным путем и пускай менее вежливо, но не прибегая к яду.
В нашем околотке не любили семейства Бафлов, — ведь если бы вы, душенька, снимали дом, вы сами увидели бы, что любить податных ненатурально, а помимо этого, все находили, что миссис Бафл не к лицу так важничать только потому, что у них завелся фаэтон в одну лошадь, да и тот был куплен на деньги, удержанные из налоговых сборов, — поступок, который я лично считаю неблаговидным. Одним словом, их не любили, и в семье у них были нелады, так как супруги изводили мисс Бафл и друг друга по той причине, что мисс Бафл питала нежные чувства к одному молодому джентльмену, который был в ученье у мистера Бафла, и даже поговаривали, будто мисс Бафл захворает чахоткой, а нет, так уйдет в монастырь, — очень уж она отощала и совсем потеряла аппетит, — так что стоило ей выйти из дому, как два гладко выбритых джентльмена с белыми повязками на шее и в жилетах, похожих на черные детские передники, принимались подглядывать за нею из-за углов.
Так обстояли дела у мистера Бафла, как вдруг в одну прекрасную ночь меня разбудил страшный шум и запах гари и, выглянув в окно своей спальни, я увидела зарево — вся улица была ярко освещена. К счастью, у меня как раз в это время пустовало несколько комнат, и вот я еще не успела накинуть на себя кое-какую одежду, как слышу, что майор колотит в дверь мансарды и кричит не своим голосом:
— Одевайтесь!.. Пожар! Не пугайтесь!.. Пожар! Соберитесь с духом!.. Пожар! Все в порядке!.. Пожар!
Едва я открыла дверь своей спальни, как майор ворвался в нее и, чуть не сбив меня с ног, схватил в свои объятия.
— Майор, — говорю я, чуть дыша, — где горит?
— Не знаю, дорогая, — говорит майор. — Пожар! Джемми Джекмен будет защищать вас до последней капли крови… Пожар! Будь милый мальчик дома, — какое редкостное удовольствие для него!.. Пожар!
Но, в общем, держался он совершенно спокойно и храбро, вот только не мог выговорить ни одной фразы без того, чтобы не заорать «пожар», а это потрясало меня до самых внутренностей. Мы бегом спустились в гостиную, высунулись в окошко, и тут майор окликает какого-то бесчувственного постреленка, который весело скачет по улице, чуть не лопаясь от восторга:
— Где горит?.. Пожар!
А постреленок отвечает на бегу:
— Вот так штука! Старик Бафл поджег свой дом, чтобы не дознались, что он ворует налоги. Урра! Пожар!
И тут полетели искры, повалил дым, пламя трещит, вода хлещет, пожарные машины дребезжат, топоры стучат, стекла разбиваются вдребезги, шум, крик, суматоха, жара, и от всего этого у меня ужасно забилось сердце.
— Не пугайтесь, дражайшая, — говорит майор. — Пожар! Нечего бояться… Пожар! Не открывайте наружной двери, пока я не вернусь… Пожар! Вы совершенно спокойны и не волнуетесь, правда?.. Пожар, пожар, пожар!
Тщетно пыталась я удержать его, говоря, что его до смерти задавят пожарные машины, а сам он до смерти надорвется от чрезмерного напряжения сил, до смерти промочит себе ноги в грязной воде и слякоти, и его до смерти сплющит в лепешку, когда рухнут крыши, — дух майора взыграл, и он помчался галопом вслед за тем постреленком, пыхтя и задыхаясь, а я и горничные, мы столпились у окон диванной и смотрели на страшные языки пламени над домами на той стороне — ведь мистер Бафл жил за углом. И вдруг видим: несколько человек бегут по улице прямо к нашему подъезду, причем майор с самым деловитым видом руководит всеми, потом бегут еще несколько человек, а потом… в кресле на манер Гая Фокса несут… мистера Бафла, запеленутого в одеяло!
И вот, душенька, по приказу майора, мистера Бафла тащат вверх по лестнице, волокут в диванную и взваливают на софу, после чего и майор и все прочие, не говора ни слова, мчатся назад во весь дух, так что я бы приняла их за мелькнувшее видение, если бы не мистер Бафл, очень страшный на вид в своем одеяле и с выпученными глазами. Но они мигом примчались назад вместе с миссис Бафл, запеленутой в другое одеяло, втащили ее в дом, вывалили на диван и умчались, но тотчас же примчались назад вместе с мисс Бафл, запеленутой в третье одеяло, и ее тоже втащили в дом, вывалили и умчались, но сейчас же примчались назад вместе с молодым джентльменом, что был в ученье у мистера Бафла, запеленутым в четвертое одеяло, причем его волокли за ноги два джентльмена, а он обхватил их за шеи руками, совсем как некий ненавистный субъект на картинках в тот день, когда он проиграл сражение (но куда девалось кресло, я не знаю), а у волос его был такой вид, словно их только что взъерошили. Когда все четверо очутились рядом, майор стал потирать себе руки и зашептал мне хрипло, насколько у него хватило голоса:
— Если бы только наш милый, замечательный мальчик был дома, какое он получил бы редкостное удовольствие!
Но вот, душенька, мы приготовили горячий чай, подали гренки и подогретый коньяк с водой, в который добавили немножко мускатного ореха, и сначала все Бафлы дичились и куксились, но потом сделались более общительными, поскольку все у них было застраховано. И как только мистер Бафл обрел дар слова, он назвал майора своим спасителем и лучшим другом и сказал ему:
— Мой навеки дражайший сэр, позвольте мне познакомить вас с миссис Бафл.
А она тоже назвала его своим спасителем и лучшим другом и была с ним настолько любезна, насколько позволило ей одеяло. Затем он познакомил майора с мисс Бафл. Надо сказать, что голова у молодого учащегося джентльмена была не совсем в порядке, и он все стонал:
— Робина обратилась в пепел, Робина обратилась в пепел! — И это было тем более трогательно, что, запеленутый в одеяло, он как бы выглядывал из футляра для виолончели, но тут мистер Бафл сказал:
— Робина, поговори с ним!
Мисс Бафл промолвила:
— Дорогой Джордж!
И если бы не майор, который немедленно налил учащемуся молодому джентльмену коньяку с водой и тем вызвал у него жестокий припадок кашля из-за мускатного ореха, от которого у юноши захватило дух, ему, пожалуй, было бы не под силу вынести эти слова своей любимой. Когда же учащийся молодой джентльмен опомнился, мистер Бафл прислонился к миссис Бафл (они были как два узла, поставленные рядом) и, недолго посовещавшись с нею, сказал со слезами, которые майор, подметивший их, тотчас же вытер:
— Наша семья не была дружной. Давайте же помиримся теперь, раз мы пережили такую опасность. Берите ее руку, Джордж!
Молодой джентльмен не мог достаточно далеко протянуть свою руку, чтобы взять руку мисс Бафл, но словесно выразил свои чувства очень красиво, хоть и несколько туманно. Я же не запомню такого приятного для меня завтрака, как тот, за который все мы сели, немножко подремав, причем мисс Бафл очень мило готовила чай, совершенно в римском стиле, вроде того, как раньше представляли в Ковент-Гарденском театре, а все члены семейства были в высшей степени любезны, да такими и остались навсегда с той самой ночи, как майор стоял у пожарной лестницы и принимал их по мере того, как они спускались (молодой человек спустился вниз головой, чем все и объяснялось). И хотя я не говорю, что мы менее склонны осуждать друг друга, когда вся наша одежда сводится к одеялам, но все-таки скажу, что почти все мы могли бы лучше понимать людей, если бы меньше от них отгораживались.
Взять хотя бы меблированные комнаты Уозенхем, что вниз по нашей улице, на той стороне. Я несколько лет относилась к ним очень неодобрительно, ибо считала, да и сейчас считаю, что мисс Уозенхем систематически сбивала цены, к тому же дом ее ничуть не похож на картинку в справочнике Бредшоу: там слишком много окон и непомерно ветвистый и огромный дуб, какого на Норфолк-стрит испокон веков никто не видывал, да и карета, запряженная четверней, никогда не стаивала у подъезда Уозенхемши, из чего следует, что со стороны Бредшоу было бы куда приличней нарисовать простой кэб. Вот с какой горечью я относилась к этим меблированным комнатам вплоть до того дня в январе прошлого года, когда одна из моих девушек, Салли Рейригену, которую я до сих пор подозреваю в том, что она ирландского происхождения, хотя родные ее называли себя уроженцами Кембриджа (а если я не права, так зачем ей было убегать с каменщиком лимерикской веры[4] и венчаться в деревянных сандалиях, не дожидаясь, пока у него как следует побледнеет синяк под глазом, полученный в драке со всей компанией — четырнадцать человек и одна лошадь — на крыше кареты?), — повторяю, душенька, я с неодобрением относилась к мисс Уозенхем вплоть до того самого дня в январе прошлого года, когда Салли Рейригену с грохотом ввалилась (я не могу подобрать более мягкого выражения) в мою комнату, подпрыгнув то ли по-кембриджски, то ли нет, и сказала: