— Майор всё устроил, — сказала она погодя. — Мы уложили мальчика в кровать и подождали, пока он уснет, подняли его, отнесли в гостиную и уложили на полу… А потом мы отнесли его обратно. Пока ждали, когда он уснет, мы просто разговаривали.
Она улыбнулась мне с выражением скромной гордости и триумфа, а я улыбнулся ей в ответ. Так, молчаливо мы согласились с ней на том, что жизнь действительно презабавная штука, и никогда не угадаешь, какое коленце выкинет. Она, майор и Купидон вместе в крохотной квартирке — можно ли придумать что‑то более диковинное или подумать, что кто‑то поступил бы с ней лучше? Действительно несравненный, действительно небывалый случай…
III.
После этого всё потекло довольно гладко. Майор продолжал о них заботиться, и она с Купидоном жили чуть ли не в роскоши. У них было всё, чего душа пожелает: поездки к морю два или три раза в год, хорошая одежда, вкусная еда. Майору очень понравился Купидон, и он всё говорил, что нужно отдать мальчика в школу. Два–три раза в неделю он приходил к ним ужинать или приглашал в театр. Всё шло прекрасно, и она была в первый раз в жизни счастлива. Но тут вдруг, как гром с ясного неба, объявился ее болван. Просто пришел к чаю с большим пакетом лепешек, будто и не уезжал.
Ночью она ревела, не зная, что делать.
На другой день всё разъяснилось случайно: болван что‑то сказал насчет, где бы вечером поужинать, а Купидон тут же напомнил: «Мама, а разве мы сегодня не ужинаем с майором?»
— С майором, с каким майором? — стал расспрашивать болван, и всё сразу вышло наружу. Конечно, она поплатилась. С болваном, впрочем, было покончено навсегда: он малость покидался вещами, напялил свой китель и слинял. Больше она его никогда не видела, и слава Богу — скатертью дорога!
— Мне он уже до чертиков надоел, — закончила она.
Я сказал, что нисколько ее не виню, и снова встал, чтобы наполнить бокалы. Потом я спросил о майоре: отдал ли он мальчика в школу? Он показался мне порядочным человеком.
Она вяло и горько усмехнулась:
— А вы как думаете? Нет, не отдал.
Впрочем, ожидать этого было бы уже слишком. Она на него не обижалась. Напротив: он ведь поддерживал их три с половиной года, что совсем не плохо.
— И учтите, — добавила она, — что я уже не была молоденькой. Возраст брал свое, и внешность была уже не та. В общем, ушли мои чары, а с ними и майор. Он просто уехал во Францию и больше не вернулся. Написал мне милое письмо и приложил чек на сто фунтов. Он ни в чем не извинялся: не в его духе. Написал просто: «Дорогая моя, наш роман подошел к своему концу». Вот и всё. Я не могла его винить. Выплакала глаза, и совсем не знала сперва, что с собой делать, совсем растерялась, но его я не винила.
— Думаю, вы этого и ожидали, — заметил я.
— Женщины всегда ожидают этого.
— Да, сей мир, конечно, создал мужчина, тут не ошибешься. Что же вы потом делали?
— Единственное, что могла делать: снова пошла в «Бонапарт».
— В самом деле?
— Сперва растягивала эти сто фунтов сколько могла, а когда уже почти ничего не оставалось, поняла, что надо что‑то предпринять. Поэтому снова пошла туда, но было уже поздно.
Я не понял смысла, и она устало объяснила. Года не те, вот и всё: мужчины не обращали на нее внимания.
Вечер за вечером просиживала она в «Бонапарте», попивала кофе и возвращалась одна. Сперва гордость не позволяла ей сдаться: она отказывалась принять правду. Одежда ветшала, и надо было найти какой‑то выход: так она пристрастилась к кино. Стала ходить по дешевым кинотеатрам и обнаружила, что может так подработать хоть немного на жизнь. Она заигрывала с мужчинами — предпочтительно в возрасте — тем же способом, что и со мной. У нее было два–три «постоянных», с которыми она виделась раз в несколько дней. Они платили ей по полкроны, а иногда угощали одним–двумя бокалами. В общем‑то, в тот день она ждала одного из своих постоянных, но появился я: так и получилось.
— Какая удивительная встреча! — воскликнул я.
Она так не думала: встреча как встреча.
— А чего еще можно ждать? — спросила она.
Я вдруг вспомнил о Прокторах, о дороге от Мраморной Арки до Сен–Джон Вуда и взглянул на часы.
— По–настоящему плохо будет, — продолжала она, — если я вдруг заболею. Что тогда делать?.. Вот прошлой осенью я поскользнулась на булыжниках Ковент Гардена и сильно подвернула ногу. Просто потеряла сознание в капустном ряду, а пришла в себя уже в «скорой». Отвезли меня в больницу и положили под эфирный наркоз. Какие странные сны я тогда видела! Будто застряла я в длинной красной канализационной трубе, и один доктор засунул голову с одного конца, а другой — с другого, и оба орут, чтобы я выходила. А если бы что‑то серьезное? Тогда меня оставили в больнице всего на две недели, и, к счастью, были деньги. Мальчик ходил за покупками, а я ковыляла по комнате и готовила. А если перелом?.. Вот была бы история!..
И она неожиданно весело хихикнула.
— Да, это была бы большая неприятность, — согласился я.
Наступила пауза, и я сказал, что мне пора. Она покраснела и будто чуть испугалась, прокашляв горло.
— Вы не могли бы дать мне полкроны, если вас не затруднит? — попросила она. — Я бы еще съела здесь сэндвич.
Я достал десятишиллинговую бумажку и дал ей. Она поблагодарила.
— До свидания, — сказал я. — пожав ей руку. — Всего вам лучшего.
Она привстала и снова опустилась в кресло, смущенно улыбаясь.
— Если вы еще когда‑нибудь заглянете сюда…
— Обязательно.
Я толкнул стеклянную дверь и вышел. Дождь не кончился. Пробили часы. Я пошел по Оксфорд–стрит, подозвал такси и поехал в Сен–Джон Вуд.
Энн и Джим, наверно, уже готовят коктейли, папуля тарабанит на пианино, а целый сонм котят носится по коридору под верхним окном в потолке, по которому стучит дождь. Можно бы рассказать им об этой встрече — да, я расскажу им, что такое настоящая жизнь. А они мне поверят? Им, конечно, будет страшно интересно. Вот такие истории и нужно рассказывать за ужином: замечательная затравка для вечера. А потом начнется обсуждение. Прямо слышу, как Джим мудрствует: «Так какая же жизнь настоящая: как у нее или как у нас — вот сидим мы здесь вчетвером и рассуждаем о ней». Папуле будет, как всегда, скучно, а Энн взъярится. Джим же предложит нам на выбор вермут или пиво. Будем выпивать, болтать, слушать музыку, рассуждать, не надо ли добавить в барашка еще чесноку. Папуля расскажет о каком‑то новом скандале среди художников… А тем временем леди из Уэст–Энда доест сэндвич, может быть, с четвертым бокалом портвейна и вернется обратно в кинозал.
