— Она продала им серию рисунков. Я не желаю их видеть.
— Дорогой, ты ведешь себя как ребенок. Ты что, надеешься, что она перестанет читать твои книги?
— Я хочу только одного: чтобы она оставила нас в покое. Всего на несколько недель. Неужели я хочу так уж много?
— А ты, оказывается, эгоист, мой милый.
В тот вечер он почувствовал себя умиротворенным и усталым, но на душе стало немного легче: обыск он предпринял самый тщательный. Во время обеда он вдруг вспомнил про свадебные подарки, которые за недостатком места еще были в ящиках, и тут же — между первым и вторым блюдом, — проверил, хорошо ли они заколочены — он знал, что Джозефина никогда не воспользовалась бы отверткой, боясь поранить пальцы, а молотки приводили ее в ужас. Наконец-то они сидели вдвоем, окутанные вечерней тишиной и покоем, но каждый знал, что стоит им только захотеть коснуться друг друга, как эта упоительная тишина тут же будет нарушена. Это любовникам не терпится, а женатые люди могут и подождать.
— «Я умиротворен, как сама старость», — процитировал он.
— Чье это?
— Браунинга.
— Я его совсем не знаю. Почитай мне что-нибудь.
Он любил читать Браунинга вслух: у него был хорошо поставленный голос и самолюбование его было скромным, безобидным.
— Тебе действительно хочется?
— Да.
— Я и Джозефине читал, — предупредил он.
— Ну и что? Хочешь не хочешь, но в чем-то мы не можем не повторяться, правда, милый?
— Есть строки, которые я ей никогда не читал, хотя и был влюблен в нее. Это казалось как-то не к месту. Все было так непрочно. — Он начал:
Мне до боли ясно, что я стану делать
С наступленьем долгих темных вечеров...
Он сам был глубоко растроган своим чтением. Никогда еще Джулия не была ему так дорога, как в этот момент. Тут его дом, а все остальное — не что иное, как дорога к нему.
...говорить с тобой,
А не буду только наблюдать, как ты,
Сидя у камина, бережной рукою
Медленно листаешь бледные листы,
Молча, словно фея моего покоя.
Как бы он хотел, чтобы Джулия и впрямь читала, но тогда она, конечно же, не могла бы слушать его с таким восхитительным вниманием.
...Между двух влюбленных, как рубец на коже,
Может лечь граница — третьей жизни тень;
Можно быть лишь рядом, не срастаясь все же...[3]
Он перевернул страницу, там лежал листок бумаги, исписанный черным аккуратным почерком (он обнаружил бы его сразу, еще не начав читать, если бы она положила его в конверт).
«Дорогой Филип!
Я всего лишь хочу пожелать тебе спокойной ночи между страницами твоей любимой книги... и моей тоже. Нам очень повезло, что все закончилось именно так. Общие воспоминания всегда будут связывать нас.
Целую,
Джозефина».
Он швырнул книгу и листок на пол:
— Сука! Сука проклятая.
— Я не позволю тебе так говорить о ней! — с неожиданной силой сказала Джулия.
Она подобрала листок и прочитала.
— Что тут плохого? — грозно спросила она. — Ты ненавидишь воспоминания? Что же тогда будет с нашими воспоминаниями?
— Да ты что, не видишь, чего она добивается? Ничего не понимаешь? Ты что, дура, Джулия?
Ночью они лежали, отодвинувшись друг от друга, не соприкасаясь даже ногами. Это была первая ночь без любви с тех пор, как они вернулись домой. Обоим не спалось. Утром Картер нашел письмо в самом простом месте, о котором он почему-то не подумал: в новой пачке линованной бумаги, на которой он всегда писал свои рассказы. Письмо начиналось словами:
«Милый! Ты не против, если я буду называть тебя, как прежде...»
Спенсер Эдмунд (ок. 1552—1599) — английский поэт.
Джордж Элиот (наст. имя — Мэри Анн Эванс; 1819—1880) — английская романистка.
...Можно быть лишь рядом, не срастаясь все же... — Строки из стихотворения английского поэта Роберта Браунинга (1812—1889) «У камина». (Перевод с английского Д. Веденяпина.)
