Четырнадцать пассажиров и капитан остались на борту, решив доверить свою судьбу небольшой шлюпке, укрепленной на корме. Без труда спустили мы ее за борт, но, едва коснувшись воды, она чуть не перевернулась, и только чудом удалось нам ее спасти. В нее-то и сели капитан с женой, мистер Уайетт со своими спутницами, мексиканский офицер, его жена и четверо детей, и я с негром, который был у меня в услужении.
Разумеется, мы ничего с собой не взяли, кроме самых необходимых инструментов, провианта да платья, что было на нас. Никому и в голову не пришло пытаться спасти что-нибудь из вещей. Представьте же себе наше изумление, когда, не успели мы отойти на несколько саженей от корабля, как мистер Уайетт поднялся с места и хладнокровно потребовал от капитана Харди, чтобы шлюпка повернула назад, ибо он должен забрать из каюты свой ларь!
– Сядьте, мистер Уайетт, – отвечал капитан сурово. – Вы нас опрокинете, если не будете сидеть совершенно спокойно. Мы и то уже в воде по самый борт.
– Ларь! – закричал мистер Уайетт, все еще стоя. – Слышите, ларь! Капитан Харди, вы не можете мне отказать! Нет, вы мне не откажете. Он весит совсем немного… не весит ничего, почти ничего… Во имя вашей матери, – во имя неба – спасеньем вашей души заклинаю вас вернемся за ларем!
Казалось, капитан на мгновенье заколебался, тронутый мольбой художника, но тут к нему вернулась его суровость, и он проговорил:
– Вы с ума сошли, мистер Уайетт. Я не могу вас послушаться. Садитесь, говорю я, а не то вы нас опрокинете. И не… Держите его! Хватайте его! Он хочет прыгнуть за борт! А-а! Я так и знал… Он прыгнул!
Мистер Уайетт действительно прыгнул за борт. Мы были от корабля с подветренной стороны. Нечеловеческим усилием схватился он за канат, свисавший с палубы. Миг – и он уже был на борту и кинулся в свою каюту.
Меж тем нас относило все дальше от корабля; уйдя из-под его защиты, мы оказались во власти волн, все еще бушевавших на море. Мы напрягли все силы, стараясь повернуть назад, но нашу лодку несло, как щепку в бурю. Мы поняли, что участь несчастного решена.
Расстояние между нами и кораблем все увеличивалось, но тут мы увидели, как наш безумец – иначе его не назовешь – показался на трапе, волоча за собой с поистине исполинской силой длинный ларь. Пораженные, глядели мы, как он быстро обмотал трехдюймовой веревкой сначала ларь, а потом себя самого. Секунда – и ларь с художником были в воде, и тут же исчезли.
Мы подняли весла и горестно смотрели туда, где исчез несчастный. Потом принялись грести с удвоенной силой. В течение часа никто не произнес ни слова. Наконец я решился нарушить молчание.
– А вы заметили, капитан, как быстро они пошли ко дну? Не правда ли, удивительно? Признаться, когда я увидел, что он привязал себя к ларю и отдался на волю океана, я все еще надеялся, что ему удастся спастись.
– Немудрено, что они пошли ко дну камнем, – отвечал капитан. – Они скоро всплывут, конечно, но не раньше, чем растает вся соль.
– Соль! – вскричал я.
– Молчите, – проговорил капитан, указывая на жену и сестер покойного. – Мы поговорим об этом в более подходящее время.
Мы испытали множество лишений и едва избегли гибели, но судьба нам покровительствовала, равно как и нашим друзьям в боте. После четырех дней страданий, полумертвые от истощения, мы высадились на берег против острова Ронок. Там мы пробыли с неделю; грабители нас не тронули; и, наконец, нам удалось добраться до Нью-Йорка.
Месяц спустя после гибели «Независимости», прогуливаясь как-то по Бродвею, я встретил капитана Харди. Разговор, естественно, тут же зашел о катастрофе и особенно о печальной участи бедного Уайетта. Вот что рассказал мне капитан.
Художник взял каюты для себя, жены, сестер и горничной. Жена его действительно была женщина прелестная и образованная. Утром четырнадцатого июня (день, когда я впервые явился на корабль) она внезапно заболела и умерла. Молодой муж был вне себя от горя – но обстоятельства не позволяли ему отложить путешествие в Нью-Йорк. Необходимо было доставить тело его обожаемой жены ее матери; в то же время он хорошо знал о распространенном суеверии. Девять из десяти пассажиров скорее отказались бы от своих мест, чем пустились в плавание на корабле с покойником.
В этом затруднительном положении капитан Харди посоветовал набальзамировать тело и, уложив его в засыпанный солью ларь нужного размера, доставить на корабль под видом багажа. О кончине миссис Уайетт решено было молчать, а так как известно было, что художник взял место для своей жены, потребовалось, чтобы кто-нибудь принял на время путешествия ее роль. На это без особого труда склонили горничную покойной. От лишней каюты, поначалу предназначенной для этой девушки, отказываться не стали. Разумеется, мнимая жена спала в ней по ночам. Днем же исполняла, как умела, роль своей госпожи, – с которой, как выяснили заранее, никто из пассажиров не был знаком. Мое заблуждение, как легко себе представить, было следствием нрава слишком легкомысленного, слишком любознательного и слишком импульсивного. Странно только одно: с тех пор я редко сплю спокойно по ночам. Как я ни повернусь, все то же лицо преследует меня. Все тот же истерический смех звучит в моих ушах и будет, верно, звучать вечно.
«Независимость» – По упоминает корабль американского флота. Он был спущен на воду в 1834 г. в Нью-Йорке и совершал трансатлантические рейсы.
Ш-скому – очевидно, имеется в виду Виргинский университет в г. Шарлотсвилле. В 1826 г. в нем учился По.
Рубини – фамилия ряда итальянских художников XVI—XVIII вв.
Гаттерас – мыс на атлантическом побережье США (штат Северная Каролина), знаменитый частыми штормами.
