— Это случается со всеми религиями.
— Ты думаешь? Я читал книги нашего монастыря; оказалось, что источник их силы иссяк, и позднейший ритуал, которым мы — последователи преобразованного закона — обременили себя, также не имел цены в этих старых глазах. Даже последователи Всесовершенного враждуют друг с другом. Все это — одна иллюзия. Да, майя, иллюзия. Но у меня есть другое желание. — Сморщенное желтое лицо приблизилось на расстояние трех дюймов к лицу англичанина, и длинный ноготь указательного пальца застучал по столу. — Ваши ученые в этих книгах прошли по следам Благословенных Ног во всех их странствиях; но есть вещи, которых они не открыли. Я ничего не знаю — ничего не знаю, но я иду искать освобождения от Колеса Всего Сущего широким, открытым путем, — он улыбнулся с простодушным торжеством. — Как паломник к Святым местам я заслуживаю награды. Более того. Выслушай правдивые слова. Когда наш милосердный Господь, будучи юношей, искал себе подругу, люди при дворе Его отца говорили, что он слишком нежен для брака. Ты знаешь это? — Англичанин утвердительно кивнул головой, раздумывая, что будет дальше.
— Тогда произвели тройное испытание. При испытании в стрельбе из лука наш Владыка сначала переломил тот, который Ему дали, а потом попросил такой, какого никто не мог согнуть. Ты знаешь это?
— Это написано. Я читал.
— И стрела, перелетев через все цели, исчезла вдали, стала невидимой для глаз. Наконец, она упала; и там, где она дотронулась до земли, прорвался поток, превратившийся в реку. Эта река благодаря благодеяниям Владыки и заслугам Его до Его освобождения очищает купающихся в ней от всякого греха.
— Так написано, — грустно проговорил англичанин.
Лама глубоко вздохнул.
— Где эта река? Источник мудрости, куда упала стрела?
— Увы, не знаю, брат мой! — ответил хранитель музея.
— Ну, верно, ты просто позабыл. Это единственная вещь, которую ты не сказал мне. Ты, наверное, должен знать это. Взгляни, я старик. Я спрашиваю, склонив голову к твоим ногам, о Источник мудрости! Мы знаем, что Он стрелял из лука. Мы знаем, что стрела упала! Мы знаем, что поток прорвался! Но где же река? Моя мечта — найти ее. Поэтому я и пришел сюда. Где же река?
— Если бы я знал, неужели ты думаешь, я не кричал бы об этом?
— Благодаря ей человек освобождается от Колеса Всего Сущего, — продолжал лама, не слушая его. — Река Стрелы! Подумай хорошенько! Может быть, маленький поток, пересыхающий в жару? Но Святой никогда не обманул бы так старика.
— Я не знаю, не знаю.
Лама еще более приблизил свое изборожденное морщинами лицо к лицу англичанина.
— Я вижу, ты не знаешь. Так как ты не из приверженцев закона, то это скрыто от тебя.
— Да, скрыто, скрыто.
— Мы оба связаны — и ты, и я, брат мой. Но я, — он встал, взмахнув полами своей плотной одежды, — я иду освободиться! Иди и ты.
— Я готов, — сказал англичанин. — Но куда идешь ты?
— Сначала в Каши (Бенарес), куда же иначе? Там я встречу одного правоверного в храме джайнов. Он также искатель тайны, и, может быть, я узнаю от него то, что желаю знать. Может быть, он пойдет со мной в Будд-Гайя. Оттуда — на северо-запад в Капилавасти, там я буду искать реку. Я буду искать ее повсюду, потому что место, где упала стрела, неизвестно.
— А как ты пойдешь? Ведь до Дели далеко, а до Бенареса еще дальше?
— Отправлюсь пешком и по железной дороге. Спустившись с гор, я приехал сюда из Патанкота в поезде. Он идет быстро. Сначала я изумился при виде больших столбов на дороге, хватающих нить за нитью, — он наглядно изобразил, как наклоняются и кружатся телеграфные столбы, мелькающие перед проходящим поездом. — Но потом мне стало тесно, и я захотел идти, как я привык.
— А ты хорошо знаешь дорогу? — спросил хранитель музея.
— О, для этого нужно только спросить и заплатить деньги, и знающие люди отправляют всех в нужное место. Это я узнал в монастыре от верных людей, — гордо проговорил лама.
— А когда ты отправляешься?
Англичанин улыбнулся, слушая эту смесь старинной набожности и современного прогресса, так отличающую нынешнюю Индию.
— Как можно скорее. Я буду идти по местам, где он жил, пока не дойду до Реки Стрелы. К тому же есть расписание, когда идут поезда на юг.
— А как насчет пищи?
Ламы обыкновенно имеют хорошие запасы денег, спрятанные где-нибудь в одежде. Англичанин хотел убедиться в этом.
— Для путешествия я беру нищенскую чашу Владыки. Да. Как шел он, так иду и я, покинув удобства монастыря. Когда я ушел из гор, со мной был чела (ученик), который просил милостыню за меня, как этого требуют правила, но, когда мы остановились в Кулу, на него напала лихорадка, и он умер. Теперь у меня нет ученика, но я возьму нищенскую чашу и дам милостивым людям возможность сделать доброе дело. — Он решительно покачал головой. Обычно ученые монахи не просят милостыни, но этот с энтузиазмом принимался за свои поиски.
— Да будет так, — улыбаясь, сказал англичанин. — Позволь же мне заслужить награду. Мы с тобой оба мастера. Вот новая книга из белой английской бумаги; вот и очиненные карандаши — толстые и тонкие; все они хороши для писца. Теперь одолжи мне твои очки.
Англичанин поглядел в очки. Они были сильно поцарапаны, но почти соответствовали его собственным очкам, которые он сунул в руку ламы, сказав: «Попробуй эти».
— Перышко! Чистое перышко на лице! — старик с восторгом поворачивал голову и морщил нос. — Я почти не чувствую их. Как ясно я вижу все!
— Они из билаура (горного хрусталя) и никогда не поцарапаются. Да помогут они тебе найти твою реку, потому что они — твои.
— Я возьму их, и карандаши, и белую записную книжку, — сказал лама, — как знак дружбы между священнослужителями, а теперь, — он порылся в поясе, снял открытый резной пенал и положил его на стол. — Это на память тебе обо мне — мой пенал. Он старый — такой же, как я.
Это была старинная вещь древнекитайского рисунка из железа, какого уже не выделывают в наши дни; и сердце коллекционера в груди англичанина пленилось ею при первом же взгляде. Никакие уговоры не могли заставить ламу взять назад свой подарок.
— Когда я вернусь после того, как найду реку, я принесу тебе священную картину, какую я написал на шелку в монастыре. А также и картину, изображающую Колесо Жизни, — с усмешкой проговорил он, — потому что мы с тобой оба работники.
Англичанину хотелось задержать его: так мало людей на свете еще владеют секретом условных буддистских картин, наполовину как бы написанных кисточкой, наполовину нарисованных. Но лама вышел, высоко подняв голову, остановился на мгновение перед большой статуей Бодисатвы, погруженного в раздумье, и прошел через турникет.
Ким шел следом за ним, словно тень. То, что он подслушал, сильно взбудоражило его. Этот человек представлял абсолютную неизвестность для него, и он решил исследовать его, совершенно так же, как исследовал бы новое здание или необычайное празднество в городе Лагере. Лама был его находкой, и он намеревался завладеть им. Мать Кима была ирландкой.
Старик остановился у Зам-Заммаха и оглядывался вокруг, пока взгляд его не остановился на Киме. Вдохновение, вызванное паломничеством, ослабло в данную минуту, и лама чувствовал себя старым, одиноким и истощенным.
— Не сиди под пушкой, — торжественно сказал полицейский.
— Эй, филин! — отвечал Ким за ламу. — Сиди, пожалуйста, под пушкой, если хочешь. Когда ты украл туфли молочницы, Дьюнно?
То было совершенно необоснованное обвинение, возникшее внезапно, под влиянием минуты, но оно заставило замолчать Дьюнно, который знал, что громкие крики Кима привлекут в случае надобности легионы базарных мальчишек.
— А кому ты поклонялся там? — любезно спросил Ким, сидя в тени на корточках, рядом с ламой.
— Я никому не поклонялся, дитя. Я преклонился перед Высшим Законом.
Ким без всякого волнения принял этого нового бога. Он знал уже несколько десятков богов.
— А что ты делаешь?
— Я прошу милостыню. Теперь я припоминаю, что давно не ел и не пил. Как совершаются дела милосердия в этом городе? В безмолвии, как у нас, в Тибете, или о них говорят громко?
— Те, кто просят молча, умирают в молчании с голоду, — сказал Ким, приводя туземную поговорку. Лама попробовал подняться, но опустился, вздохнув о своем ученике, умершем в далеком Кулу. Ким наблюдал за ним, склонив голову набок, внимательный и заинтересованный.
— Дай мне чашу. Я знаю всех милосердных людей в этом городе. Дай мне, и я принесу ее назад наполненной. — Старик с детской простотой передал ему чашу.
— Отдохни. Я знаю здешних людей.
Он направился к открытой лавочке, находившейся против станции кольцевой железной дороги, ниже базара Моти. Эту лавочку держала торговка зеленью, принадлежавшая к низшей касте. Она давно знала Кима.
