Марсель Эме - Вуивра

Вуивра несколько минут приводила в порядок свою причёску. Несмотря на то что его мысли развивались в неблагоприятном для неё направлении, Арсен всё же сумел по достоинству оценить форму её рук и грацию плавных жестов. Повернувшись к нему в профиль, держа губами заколки, она искоса поглядывала на него, и Арсен заметил в её взгляде насмешливый огонёк. Он встал и с неудовольствием обнаружил, что девушка одного с ним роста, даже немного выше его, так как она была босая, а он в башмаках. Он вспомнил, что у него короткий, приплюснутый нос, жёсткие, как коровья шерсть, волосы и маленькие, серые, со стальным отливом и жёстким взглядом глаза, вовсе не из разряда тех глаз, в которых отражаются девичьи грёзы. Он с завистью подумал о гипсовом изображении святого Франциска-Ксаверия, стоявшем у одного из столбов в их деревенской церкви. У святого, несмотря на бороду, было изящное лицо подростка с нежно-розовыми щеками и столькими иными прелестями, что женщины в церкви только тем и занимались, что подкладывали да подкладывали ему в кружку монеты.

Вуивра свистнула и рядом с водой по сухой траве прошла дрожь. Арсен отпрянул, когда в ярко-зелёной траве показалась, пристально глядя ему в глаза, гадюка. Хотя он и отступил на шаг, она проползла настолько близко от него, что задела хвостом носок его башмака. Вздрогнув от ненависти и отвращения, он выругался. Но, обозвав змею падалью, он почувствовал себя обязанным сказать Вуивре что-нибудь вежливое.

— Вы вернётесь? — спросил он.

— Обязательно, — ответила она. — Я прохожу по этим местам каждые два-три года.

Она подобрала свою диадему и надела её на голову, стараясь, чтобы камень пришёлся точно посредине.

— Что, не посмел взять, а?

— Собирался было, — ответил Арсен, — да увидел в пруду, как вы плывёте сюда, и подумал совсем о другом.

— О чём же?

Вуивра смотрела на него своими жгучими глазами, на лице у неё появился румянец, дыхание участилось. Арсен заметил её волнение и почувствовал, как у него самого жар тоже приливает к щекам, но испугался за свою душу и ответил с притворным спокойствием:

— Я подумал о том, о чём вы думаете сейчас, но только это всё глупости. Время удовольствий, оно никуда не убежит, а вот работа, работа не ждёт, а я оставил свою косу на лугу. До свидания.

Арсен пошёл, не оборачиваясь, и углубился в лес.

Фермы Мюзелье и Мендёров стояли у дороги, на краю деревни, немного на отшибе, метрах в ста пятидесяти одна от другой. В былые времена у них был один общий источник, откуда они брали питьевую воду. Вода выходила из земли между двумя домами, в двадцати шагах от дороги, на краю огорода, принадлежавшего Мендёрам. Мюзелье попадали туда через широкий пролом в изгороди и брали воду, но какой-либо договорённости по этому поводу не существовало. В 1875 году Мендёры вовсе не из вредности, а лишь желая защитить свои фруктовые деревья от набегов коров, перегородили вход калиткой, снабдив её простой щеколдой. Поскольку они забыли или не соизволили предупредить об этом Мюзелье, своих двоюродных братьев, те обиделись и, встав в позу, всем своим видом показывая, будто верят, что им нарочно преградили доступ к воде, решили ходить за водой в деревню, пока не вырыли колодец у себя во дворе. С тех пор соседи стали более далёкими друг другу, чем если бы они жили на разных концах коммуны. В третьем поколении речь шла уже не о вражде семей, но о вражде домов. Остальные Мендёры, ветви той же семьи, но только жившие в других местах, не несли на себе груза первородного греха и находились в хороших отношениях с Мюзелье.

Арсен вышел из леса на полуденный солнцепёк и направился через пшеничное поле по тропинке, которая выводила на дорогу как раз напротив дома Мендёров. Позади двух ферм поле полого спускалось к реке, и потом, с другой стороны, так же постепенно поднималось к тонкой полоске леса на горизонте. Дорога пересекала деревню Во-ле-Девер, разбросанную по длинному косогору и отделённую от леса широкой полосой пахотной земли. В противоположном, южном направлении она шла к деревне Ронсьер, стоящей на склоне возвышенности, которая прятала её от взглядов прохожих и прикрывала от северных ветров. А дальше, в тридцати километрах, виднелись горы, бледно-голубые, местами сливающиеся с летним небом горы Юры.

На тропинке Арсен обогнал Ноэля Мендёра, теперешнего главу семейства. Тот тащил срубленную в лесу ветку акации, очевидно, чтобы, прокалив её над огнём, сделать из неё черенок для лопаты или вил. Мужчины не обменялись ни словом, ни взглядом, поскольку в семьях давно укоренилась привычка вообще не замечать друг друга, за исключением тех случаев, когда присутствовал кто-нибудь посторонний, и тогда, напротив, демонстрируя свою галантность, обе стороны изощрялись в любезностях, хотя вражда двух кланов ни для кого в Во-ле-Девере тайны не составляла.

Когда Арсен вышел на дорогу, его там ждал неприятный сюрприз. Он увидел своего пса Леопарда морда к морде с Кровопуском, собакой Мендёра: оба стояли неподвижно, но уже оскалились и сердито ворчали друг на друга. Арман, сын Ноэля, стоял в нескольких шагах от них, спрятав за спиной палку. Он был чрезвычайно счастлив оттого, что собака Мюзелье провинилась, и не спешил вмешиваться, выжидая подходящий момент. У него хватило коварства окликнуть своего пса, но это было сделано настолько благодушно, почти ласково, что походило скорее на науськивание. Леопард и Кровопуск бросились друг на друга и покатились в пыли с неистовым рычанием. Арман двинулся к ним мелкими шажками, явно стараясь не мешать бойцам. Леопард схватил противника за горло и тряс его с такой яростью, что Кровопуск жалобно завизжал от боли. Удостоверившись, что чужак основательно вцепился в его собаку, Арман поднял палку и ударил его по спине. Весь поглощённый схваткой, Леопард вначале даже не замечал посыпавшихся на него ударов, но, получив несколько особенно удачных затрещин, в конце концов встревожился. И тут Мендёр схватил его за ошейник, как бы желая оттащить от своей собаки, но на самом деле, чтобы не дать ему убежать раньше времени, и снова принялся дубасить пса палкой. В окно фермы высунулась по пояс его старшая сестра Жермена Мендёра, здоровенная деваха со смешливыми глазами, скроенная как тамбурмажор и слишком часто дававшая повод посудачить о себе. Мендёры стыдились её и побаивались, как бы дурная репутация Жермены не помешала выдать замуж Жюльетту, младшую из двух сестёр, хотя та была и красива, и благоразумна.

Арсен видел, как его собака дрожит от ударов, и ему было нехорошо от её воя, но, согласившись в глубине души, что правда тут на стороне Армана, он подавил в себе вспышку гнева. Решив как бы не замечать происходящего, он перешёл на другую сторону дороги, повернулся спиной к двору, и, весь топорщась от презрения, помочился на грушевое дерево. Затем с рассеянной медлительностью застегнул штаны, повернувшись к ферме Мендёров и как бы стирая её своим взглядом с равнины. Леопард, прихрамывая, вырвался из рук Армана и, зажав хвост между задними лапами, стал ждать своего хозяина у дороги.

Ферма Мюзелье, не будучи более представительной, чем ферма Мендёров, выглядела более аккуратной. При постройке дома, вместо того чтобы экономить на мелочах, используя разнородные материалы, постоянно что-то добавляя и прилепляя, те, кто строили дом, сделали его монолитным: каменщик заранее прикинул, какими будут стены, плотник поразмыслил над тем, как расположить деревянные конструкции. От одного края фасада до другого крыша спускалась, образуя навес, которому балки и стропила из почерневшего дерева придавали приветливую глубину. Деревья и изгороди, расположенные с продуманной тщательностью, обрамляли и одевали дом.

Арсен подошёл к Леопарду, который стоял под аркой из двух крепких орешников, посаженных у входа во двор, и пнул его башмаком в рёбра, дабы тот раз и навсегда понял, что ему и в самом деле нет никакого резона забредать к Мендёрам. Леопард, кстати был готов к этому и счёл жест хозяина справедливым. Эмилия Мюзелье, невестка Арсена, сидя на маленькой скамеечке, полоскала бельё в водоёме, вырытом напротив дома, с другой стороны двора, и окаймлённом с внешней стороны выстроившимися в ряд осинами. Привычка стирать бельё в этой жёлтой воде восходила к тем временам, когда колодец и примыкающее к нему каменное корыто ещё не существовали. Хозяйки из семьи Мюзелье приписывали глинистой воде необыкновенные свойства, благодаря которым и бельё вроде бы лучше отстирывается, и мыло экономится. Эмилия повернула к Арсену своё круглое одутловатое лицо и спросила про собачий бой, отголоски которого до неё донеслись. Он в нескольких словах, не задерживаясь, объяснил, что произошло, и направился на кухню. На пороге он столкнулся с Белеттой, служанкой, которая шла к колодцу за водой. Белетте только что исполнилось шестнадцать лет, но поскольку вся она была крошечная, маленькая росточком и худенькая, ей никто больше тринадцати не давал. Взмахнув рукой, она подобрала прядь жёстких волос, выбившихся из её жёлтой шевелюры, и подняла к нему с дружеской и заговорщической улыбкой своё остренькое личико.