— Как называется ваш холм, хозяин?
— «Гудящий камень», ясное дело.
— А ваш дом? А то я не разберу, что написано.
— «Гудящий камень», сэр, — говорит хозяин и наливает старый эль, мелодично позвякивая кувшином в форме сидящего старичка в треуголке, называемым обычно «Тоби Филпот», о высокий стакан.
Вот такие кувшинчики и назывались «Тоби Филпотами» (Toby Philpot) в честь героя баллады XVIII века. Теперь это оч-чень ценный антиквариат!
— Какие странные названия! — говорим мы, переводя дух, и протягиваем стакан, чтобы его наполнили ещё раз.
— А по мне, так ничего странного, сэр, — говорит хозяин, передавая нам наполненный стакан, — учитывая, что вот он самый Гудящий Камень и есть, — и кладёт руку на глыбу камня квадратной формы, примерно трёх с половиной футов в высоту, с двумя — тремя странными отверстиями, похожими на окаменевшие допотопные крысиные норы, который лежит рядышком под дубом, перед самым нашим носом.
Мы более чем заинтересованы и пьём свой второй стакан эля, недоумевая, что же последует дальше.
— Хотите послушать, сэр? — говорит хозяин, ставит кувшин на поднос и кладёт руки на камень.
«Гудящий Камень»,
Мы уже готовы ко всему, и он, не дожидаясь ответа, прикладывает рот к одной из «крысиных нор». Что-то явно должно произойти, если только он не лопнет от натуги. О Господи! Надеюсь, у него нет склонности к апоплексии. И вот, наконец, камень издаёт жуткий звук, нечто среднее между стоном и рёвом, который раскатывается по всей долине, и по склонам холмов, и по лесу, что за домом, — кошмарный голос привидения.
— Скажу вам, сэр, — говорит хозяин, выпрямляясь с багровым лицом, пока стон камня ещё слышится в воздухе, — так в нашей округе подавали сигнал в старые времена, когда приближались враги. Дули в камень, и было слышно на семь миль кругом; по крайней мере, так я слышал от законника Смита, а уж он всё знает про старые времена.
Мы едва ли можем проглотить семь миль законника Смита; но, в самом деле, мог ли звук Гудящего Камня быть призывом, своего рода «огненным крестом» для всей округи в старые времена? И в какие старые времена? Кто знает?
Мы с благодарностью платим за пиво.
— А как называется та деревня внизу, хозяин?
— Кингстон Лайл, сэр.
— Славные у вас там посадки.
— Да, сэр, Сквайр обожает деревья и всякое такое.
— Неудивительно. У него там есть что обожать. Всего доброго, хозяин.
— Всего доброго, сэр, и счастливого вам пути.
Рог Пьюси, в настоящее время находится в Музее Виктории и Альберта в Лондоне
А ещё есть прекрасная старинная церковь в Аффингтоне, который в старину назывался Уффингас, — вся округа полна саксонскими названиями и памятками той поры! Или вот ещё старинная усадьба в Комптоне, в которой могли бы жить штук двадцать Мариан,[27] — окружённая рвом с цветущими водяными лилиями, она приютилась под склоном холма, с тисовой, так называемой «монастырской», аллеей и бесподобными садами на террасах.
Церковь в Аффингтоне
И всё это — в долине, да и много чего ещё найдётся там для тех, у кого есть глаза, и кто умеет ими смотреть. Подобные вещи каждый из вас может найти в сельской местности в любой части Англии. Вопрос в том, хотите ли вы замечать то, что находится у вас под самым носом, или не хотите. Ну ладно; я сделал все, что мог, чтобы пробудить ваш интерес, и если вы и теперь будете продолжать шататься по Европе каждые каникулы, это не моя вина. Я родился и вырос на западе страны, и благодарю Бога за это. Я житель славного саксонского королевства Уэссекс, истинный сакс, и душа моя навеки привязана к моей земле. Ничто не сравнится для меня со старыми местами, и нет лучше музыки, чем родной саксонский говор, тот, который можно услышать в Долине Белой Лошади.
Усадьба в Комптоне
Вот там-то, в одной из деревушек у подножия хребта Белой Лошади, и жил Сквайр Браун, мировой судья графства Беркшир. Там он вершил правосудие, карал и миловал, как умел, родил сыновей и дочерей, охотился на лис и ворчал по поводу плохих дорог и плохих времён. А жена его раздавала чулки, рубашки, халаты и рюмочку-другую старикам, страдающим ревматизмом, и добрые советы всем остальным, и занималась сбором пожертвований на покупку угля и одежды на зиму для бедных. Зимой, на святках, на кухне у Сквайра представляли пантомиму, участники которой, украшенные лентами, в цветных бумажных колпаках, нараспев декламировали на местном диалекте легенду о Св. Георгии и его битве с драконом, и о докторе, который вылечил Святого за десять фунтов — отголосок средневековых мистерий. Это было первое драматическое представление, увиденное маленьким Томом, которого нянька с этой целью носила вниз на руках в зрелом возрасте трёх лет. Том был старшим ребёнком своих родителей и с младенчества демонстрировал ярко выраженные семейные черты. С самого начала это был здоровый и сильный мальчишка, склонный драться с нянькой и удирать от неё, а также брататься со всеми деревенскими мальчишками, с которыми он отправлялся в экспедиции по округе. Там, в тихой старомодной деревушке, под сенью вечных холмов, и воспитывался Том Браун, и ни разу не покидал её, пока не отправился в первый раз в школу в возрасте лет восьми, — потому что в те времена смена обстановки два раза в год не считалась так уж абсолютно необходимой для здоровья подданных Её Величества.
Я знаю из надёжных источников, которым склонен верить, что всякие там советы директоров железнодорожных компаний, эти чудовищные сборища мошенников и взяточников, которые грызутся между собой по любому поводу, лет десять тому назад поладили в одном — в том, что нужно купить с потрохами высокоучёную профессию Медицину. Для этой цели они выделили несколько миллионов, которые благоразумно распределяют среди докторов, ставя условием только одно — чтобы они прописывали смену обстановки каждому пациенту, который в состоянии заплатить цену железнодорожного билета или взять соответствующую сумму взаймы, а потом следили бы за выполнением своего предписания. А если бы не так, то как объяснить, что ни один из нас не в состоянии прожить дома хотя бы год? Двадцать лет назад было иначе. Ничего похожего. Брауны не выезжали за пределы графства даже раз в пять лет. Поездка в Ридинг или Абингдон на выездную или квартальную сессию суда, которую Сквайр совершал верхом дважды в год, с двумя седельными сумками, которые вмещали его гардероб; поездка в гости на пару дней к кому-нибудь из соседей, или на окружной бал, или на смотр территориальной конницы, — вот и все передвижения Браунов на протяжении многих лет. Иногда заезжал какой-нибудь случайный Браун из отдалённого графства или оксфордский дон,[28] старый знакомый Сквайра; причём домочадцы и деревенские жители смотрели на них так, как сейчас мы смотрели бы на человека, который перевалил через Скалистые горы или пересёк на лодке озеро Виктория в Африке. Не забудьте, что в Долине Белой Лошади не было ни одной большой дороги; ничего, кроме сельских приходских дорог, да и те в плохом состоянии. Там проходил маршрут всего одной почтовой кареты — из Уэнтеджа в Лондон, а западная часть долины вообще оставалась без регулярных средств сообщения, и, по правде говоря, не испытывала в них ни малейшей надобности. Правда, был ещё канал, который снабжал окрестности углем, и по нему в обе стороны постоянно двигались длинные баржи. Большие чёрные угольщики вели по вьючной тропе вдоль берега лошадей, которые тащили баржи, а женщины в платках ярких расцветок стояли на корме и рулили. Я говорю «стояли», но на самом деле было неизвестно, стоят они или сидят, потому что видны были только их головы и плечи, а всё остальное скрывалось в маленьких уютных кабинках, которые занимали футов восемь кормы и казались Тому Брауну самым заманчивым жильём на свете. Нянька говорила ему, что эти славные на вид женщины имели привычку заманивать детей к себе на баржи, а потом продавать их в Лондоне. Том этому не верил, и рассказы эти только укрепляли его решимость как можно скорее воспользоваться приглашением прокатиться, с которым эти сирены частенько обращались к «молодому хозяину». Но он не мог ещё противиться няньке.
Впрочем, для чего я осуждаю склонность к бродяжничеству своих соотечественников? Сегодня мы — нация бродяг. К добру или к худу, но это так. Я сам бродяга; за прошедший год я уезжал из дому не меньше пяти раз. Мы все куда-то движемся, сверху донизу, и сама Королева подаёт нам пример. Маленький чумазый Джек, который живёт в подворотне и чистит мне ботинки за пенни, и тот ежегодно отправляется странствовать на месяц-другой. Почему бы и нет? Я рад, что это так. Я люблю бродяг, только предпочитаю богатым бедных. Что же касается путешествий с горничными и рассыльными, империалами и экипажами, то они внушают мне отвращение, я просто терпеть их не могу. А таким путешественникам, как чумазый Джек, которые путешествуют, как поется в замечательной французской песенке,
