Ознакомительная версия.
Идиллическая повесть-сказка, нарочито отстранявшаяся от прямого участия в идеологических битвах, сотрясавших США в 30-е годы, явилась, по выражению известного американского критика-демократа М. Гайсмара, «последней экскурсией Стейнбека в мир привольного язычества перед принятием на себя ответственности писателя, творящего в век кризиса». Десятилетие от 1936 до 1945 года, отмеченное широким размахом рабочего движения и -участием США во второй мировой войне, стало свидетелем наивысших творческих успехов Стейнбека, достижения им пика своей популярности. Его книги этого периода откликались на самые жгучие проблемы национальной жизни, а позднее, в годы войны, Стейнбек активно выступил в защиту принципов демократии от смертельной угрозы фашизма. От года к году совершенствовалась и художественная форма его произведений, разевавших и обогащавших поэтику критического реализма. Одним из «самых талантливых прозаиков нашего времени» назвал Стейнбека Т. Драйзер после выхода в свет в 1939 году «Гроздьев гнева», и с ним была готова согласиться вся американская литературная критика, почти единодушно сходясь на том, что важнейшей причиной успеха писателя послужило его последовательное обращение к социальной проблематике, к изображению острейших конфликтов между трудом и капиталом.
Необходимо отметить, впрочем, что Стейнбеку не сразу удалось до конца правдиво и художественно верно представить в своем творчестве положение трудящихся в Америке, деятельность прогрессивных организаций. В романе «Битва с исходом сомнительным» (1936), посвященном стачке сельскохозяйственных рабочих в Калифорнии, писатель еще только ищет пути к адекватному художественному воплощению проблем и перспектив американского рабочего движения. В новой книге Стейнбека радикально преобразились многие, уже ставшие привычными, слагаемые его манеры; подчеркнуто контрастным оказался переход от уютно-идиллического мирка Монтерея с его рокотом голубого прибоя и убаюкивающим шумом сосен к озаренным дымным пламенем костров и вспышками револьверных выстрелов сценам забастовочной борьбы в долине Торгас.
В лице Джима Нолана, одного из руководителей стачки, этого «американского Парцифаля», как назвал его литературовед У. Френч, Стейнбек приходит к совершенно новому для себя типу героя. Родным домом Нолана были трущобы фабричного города; отчаяние и гнев стали для него путеводителем по жизни. Свою мученическую смерть от руки штрейкбрехера он встречает убежденным борцом за дело рабочего класса. «Этот парень не хотел ничего только для себя»,— так начинает надгробную речь учитель и соратник Джима Мак. «Его голос звучал пронзительно, но монотонно, руки изо всех сил сжимали железный поручень платформы: «Товарищи, знайте: он ничего не хотел только для себя одного».
Но идейный смысл романа «Битва с исходом сомнительным» не исчерпывался, к сожалению, яркой демонстрацией исторической неизбежности жестоких классовых конфликтов в стране, не так давно изображавшейся в качестве образца «социальной гармонии». Хотя симпатии Стейнбека отданы бастующим, стремление писателя к «сбалансированию» противоположных точек зрения нередко лишает его произведение идейной ясности. Мак и Джим искренне преданы «общему делу», оба они часто повторяют, что «революция излечит социальную несправедливость», но практически их деятельность, как настаивает автор, не приносит их подопечным ничего, кроме горестей и разочарования. Идеологическая незрелость американского рабочего движения тех лет, в частности, элементы догматизма в политической агитации компартии США, безусловно, создавали основания для скептицизма Стейнбека. Однако, справедливо подмечая отдельные недостатки широкого, многопланового движения, писатель порой склонялся в своем «стачечном романе» к их абсолютизации.
Будучи важным этапом эволюции прозаика, «Битва с исходом сомнительным» в то время послужила как бы черновым наброском к величественной фреске народной жизни, вскоре запечатленной Стейнбеком в романе «Гроздья гнева». Роль такого же «подготовительного эскиза» сыграла и повесть «О мышах и людях» (1937), где писателю удалось избежать как налета утопичности, так и подчинения фактов жизни задуманной наперед абстрактной идее.
Жесток и неприветлив мир, окружающий героев этой книги Стейнбека, батраков-сезонников Джорджа и Ленни. «Парни вроде нас, те, что работают на ранчо,— говорит Джордж,— самые одинокие парни во всем мире, у них нет семьи, у них нет дома. В жизни им не на что надеяться». Хотя вместе со своим чудовищно сильным и в то же время слабоумным товарищем Джордж мечтает о покое и счастье, сам он хорошо понимает всю несбыточность подобных устремлений. Столь же горька судьба и других обитателей жалкого барака на берегу Салинас-ривер: старика Кенди, который потерял на работе руку и теперь со дня на день ожидает расчета, негра-горбуна Крукса, живущего в постоянном страхе перед хозяевами фермы.
Развязка повести — трагическая гибель Ленни от руки друга, становящаяся как бы его «спасением» перед угрозой суда Линча, подчеркивает безысходность как один из важных мотивов произведения. Однако не менее сильна в нем тема мужской дружбы, согревающей и хоть как-то осмысляющей существование главных персонажей повести. Мечты двух бесприютных, отверженных рабочих о собственном доме и ветряной мельнице, о жарко натопленной печке и длинноухих пушистых кроликах под стать уровню их развития и сознательности, но вместе с тем они глубоко естественны и человечны. Трогательная тоска по безыскусственному, немудреному, но все еще недоступному миллионам простых людей в Америке идеалу была передана Стейнбеком с волнующим трагизмом, с удивительной задушевностью. Вместе с пафосом социального негодования это чувство стало отличительной особенностью идейно-художественного строя опубликованных два года спустя «Гроздьев гнева».
Написанная на основе непосредственных личных впечатлений книга Стейнбека явилась откликом на резкое обострение социально-экономической ситуации в США в конце 30-х годов. Летом 1937 года многие центральные штаты к западу от среднего течения Миссисипи были поражены сильной засухой, сопровождавшейся выветриванием почвы, «пыльными бурями». Тысячи разорившихся фермеров и арендаторов покидали родные места. Так возникла огромная волна переселенцев, мигрирующих сельскохозяйственных рабочих, искавших пристанища и заработка в долинах «золотого штата» Калифорнии. Запечатлев события и социальный смысл этого «переселения народов», роман «Гроздья гнева» в кратчайшее время приобрел общенациональную славу как символ анти-капиталистического протеста, которым была проникнута общественная атмосфера Соединенных Штатов в незабываемую пору «красного десятилетия».
Силе и четкости выражения прогрессивных идей в лучшем романе Стейнбека во многом способствует его оригинальная композиция. Эпическому повествованию об испытаниях, выпадающих на долю переселенцев, сопутствуют меньшие по объему главы-интерлюдии, предоставляющие трибуну для открытого выражения мыслей и чувств автору. В прямом обращении к читателю Стейнбек говорит о классовой дифференциации среди фермеров, об обнищании арендаторов, возделывающих поля Оклахомы, об эксплуатации и грабеже народа крупными компаниями, о непреодолимой пропасти, разделяющей неимущих и собственников. Эти наполовину публицистические главы складываются в цельную картину сотрясаемого ударами кризиса общественного уклада и демонстрируют обширную галерею представителей почти всех слоев населения Соединенных Штатов. Среди них и согнанный с земли крестьянин, и растерянный бизнесмен, и беззастенчивый, циничный делец, извлекающий выгоду из народного горя. Но особенно близка Стейнбеку судьба семьи Джоудов, полуграмотных простолюдинов, по праву вошедших наравне с другими бессмертными творениями литературы США в пантеон американского духа.
История злоключений Джоудов на пути из Оклахомы в Калифорнию — один из немногочисленных образцов героической саги XX столетия. Писатель нисколько не приукрашивает своих героев, рисуя их в том «природном» виде, что возникает под воздействием конкретных условий жизни и биологического склада личности. Искренность художника не позволяет Стейнбеку затушевывать в Джоудах черты грубости, ограниченности и даже патологии (образы Ноя, дяди Джона). Но писатель-реалист не ограничивается выдержанным в традициях натурализма бесстрастно-поверхностным запечатлением «куска действительности», и на примере Ма Джоуд и ее сына Тома показывает закономерную эволюцию неразвитого вначале сознания трудового человека, его приход к мысли о неизбежности протеста и борьбы.
Оставаясь верным художественной правде, писатель не стал намеренно усложнять характеры Джоудов. Однако он увидел в них главное — бесстрашие и настойчивость, мужество и выдержку, верность традициям рода и тем немудреным, но органичным понятиям о чести, долге и справедливости, что поддерживают сплоченность ядра семьи даже в часы самых суровых испытаний. Без паники, с достоинством встречают Джоуды известие о том, что банки и тресты — эти таинственные безликие чудовища — лишают их земли и средств к существованию; спокойствие душевного величия и сознания собственной правоты не покидает Ма Джоуд и перед лицом голодной смерти в финале книги.
Ознакомительная версия.
