Мистер Блоттон (из Олдгета) говорит к порядку заседания. Не на него ли намекает почтенный пиквикист? („К порядку!“, „Председатель!“, „Да!“, „Нет!“, „Продолжайте!“, „Довольно!“, „Довольно!“) Мистер Пиквик не дает смутить себя криками. Он намекал именно на почтенного джентльмена. (Сильное возбуждение.) Мистер Блоттон хочет только отметить, что он с глубоким презрением отвергает непристойное и лживое обвинение почтенного джентльмена. (Громкое одобрение.) Почтенный джентльмен — хвастун! (Полное смятение, громкие крики: „Председатель!“, „К порядку!“.) Мистер Снодграсс говорит к порядку заседания. Он обращается к председателю. („Слушайте!“) Он хочет знать, неужели не положат конец недостойной распре между членами клуба? („Правильно!“) Председатель вполне уверен, что почтенный пиквикист возьмет назад свое выражение.
Мистер Блоттон заверяет, что, при всем уважении к председателю, не возьмет своего выражения назад.
Председатель считает своим непреложным долгом просить почтенного джентльмена, надлежит ли понимать выражение, которое у него сорвалось, в общепринятом смысле.
Мистер Блоттон, не колеблясь, отвечает отрицательно — он употребил выражение в пиквикистском смысле. („Правильно! Правильно!“) Он вынужден заявить, что персонально он питает глубочайшее уважение к почтенному джентльмену и считает его хвастуном исключительно с пиквикистской точки зрения. („Правильно! Правильно!“) Мистер Пиквик считает себя вполне удовлетворенным этим искренним, благородным и исчерпывающим объяснением своего почтенного друга. Он просит принять во внимание, что его собственные замечания надлежит толковать только в пиквикистском смысле. (Рукоплескания.)»
На этом протокол заканчивается, как заканчиваются, мы не сомневаемся, и дебаты, раз они завершились столь удовлетворительно и вразумительно.
Официального изложения фактов, предлагаемых вниманию читателя в следующей главе, у нас нет, но они тщательно проверены на основании писем и других рукописных свидетельств, подлинность которых настолько не подлежит сомнению, что оправдывает изложение их в повествовательной форме.
ГЛАВА II
Первый день путешествия и приключения первого вечера с вытекающими из них последствиями
Солнце — этот исполнительный слуга — едва только взошло и озарило утро тринадцатого мая тысяча восемьсот двадцать седьмого года, когда мистер Сэмюел Пиквик наподобие другого солнца воспрянул ото сна, открыл окно в комнате и воззрился на мир, распростертый внизу. Госуэлл-стрит лежала у ног его, Госуэлл-стрит протянулась направо, теряясь вдали, Госуэлл-стрит простиралась налево и противоположная сторона Госуэлл-стрит была перед ним.
«Таковы, — размышлял мистер Пиквик, — и узкие горизонты мыслителей, которые довольствуются изучением того, что находится перед ними, и не заботятся о том, чтобы проникнуть в глубь вещей к скрытой там истине. Могу ли я удовольствоваться вечным созерцанием Госуэлл-стрит и не приложить усилий к тому, чтобы проникнуть в неведомые для меня области, которые ее со всех сторон окружают?» И мистер Пиквик, развив эту прекрасную мысль, начал втискивать самого себя в платье и свои вещи в чемодан. Великие люди редко обращают большое внимание на свой туалет. С бритьем, одеванием и кофе покончено было быстро; не прошло и часа, как мистер Пиквик с чемоданом в руке, с подзорной трубой в кармане пальто и записной книжкой в жилетном кармане, готовой принять на свои страницы любое открытие, достойное внимания, — прибыл на стоянку карет Сент-Мартенс-Ле-Гранд.
— Кэб! — окликнул мистер Пиквик.
— Пожалуйте, сэр! — заорал странный образчик человеческой породы, облаченный в холщовую блузу и такой же передник, с медной бляхой и номером на шее, словно был занумерован в какой-то коллекции диковинок. Это был уотермен[9].
— Пожалуйте, сэр! Эй, чья там очередь?
«Очередной» кэб был извлечен из трактира, где он курил свою очередную трубку, и мистер Пиквик со своим чемоданом ввалился в экипаж.
— «Золотой Крест», — приказал мистер Пиквик.
— Дел-то всего на один боб[10], Томми, — хмуро сообщил кэбмен своему другу уотермену, когда кэб тронулся.
— Сколько лет лошадке, приятель? — полюбопытствовал мистер Пиквик, потирая нос приготовленным для расплаты шиллингом.
— Сорок два, — ответил возница, искоса поглядывая на него.
— Что? — вырвалось у мистера Пиквика, схватившего свою записную книжку.
Кэбмен повторил. Мистер Пиквик испытующе воззрился на него, но черты лица возницы были недвижны, и он немедленно занес сообщенный ему факт в записную книжку.
— А сколько времени она ходит без отдыха в упряжке? — спросил мистер Пиквик в поисках дальнейших сведений.
— Две-три недели, — был ответ.
— Недели?! — удивился мистер Пиквик и снова вытащил записную книжку.
— Она стоит в Пентонвилле[11], — заметил равнодушно возница, — но мы редко держим ее в конюшне, уж очень она слаба.
— Очень слаба! — повторил сбитый с толку мистер Пиквик.
— Как ее распряжешь, она и валится на землю, а в тесной упряжи да когда вожжи туго натянуты она и не может так просто свалиться; да пару отменных больших колес приладили; как тронется, они катятся на нее сзади; и она должна бежать, ничего не поделаешь!
Мистер Пиквик занес каждое слово этого рассказа в свою записную книжку, имея в виду сделать сообщение в клубе об исключительном примере выносливости лошади в очень тяжелых жизненных условиях.
Едва успел он сделать запись, как они подъехали к «Золотому Кресту».
Возница соскочил, и мистер Пиквик вышел из кэба. Мистер Тапмен, мистер Снодграсс и мистер Уинкль, нетерпеливо ожидавшие прибытия своего славного вождя, подошли его приветствовать.
— Получите, — протянул мистер Пиквик шиллинг вознице.
Каково же было удивление ученого мужа, когда этот загадочный субъект швырнул монету на мостовую и в образных выражениях высказал пожелание доставить себе удовольствие — рассчитаться с ним (мистером Пиквиком).
— Вы с ума сошли, — сказал мистер Снодграсс.
— Или пьяны, — сказал мистер Уинкль.
— Вернее, и то и другое, — сказал мистер Тапмен.
— А ну, выходи! — сказал кэбмен и, как машина, завертел перед собой кулаками. — Выходи… все четверо на одного.
— Ну, и потеха! За дело, Сэм! — поощрительно закричали несколько извозчиков и, бурно веселясь, обступили компанию.
— Что за шум, Сэм? — полюбопытствовал джентльмен в черных коленкоровых нарукавниках.
— Шум! — повторил кэбмен. — А зачем понадобился ему мой номер?
— Да ваш номер мне совсем не нужен! — отозвался удивленный мистер Пиквик.
— А зачем вы его занесли? — не отставал кэбмен.
— Я никуда его не заносил! — возмутился мистер Пиквик.
— Подумайте только, — апеллировал возница к толпе, — в твой кэб залезает шпион и заносит не только твой номер, но и все, что ты говоришь, в придачу (Мистера Пиквика осенило: записная книжка.)
— Да ну! — воскликнул какой-то другой кэбмен.
— Верно говорю! — подтвердил первый. — А потом распалил меня так, что я в драку полез, а он и призвал трех свидетелей, чтобы меня поддеть. Полгода просижу, а проучу его! Выходи!
И кэбмен швырнул шляпу оземь, обнаруживая полное пренебрежение к личной собственности, сбил с мистера Пиквика очки и, продолжая атаку, нанес первый удар в нос мистеру Пиквику, второй — в грудь мистеру Пиквику, третий — в глаз мистеру Снодграссу, четвертый, разнообразия ради, — в жилет мистеру Тапмену, затем прыгнул сперва на мостовую, потом назад, на тротуар, и в заключение вышиб весь временный запас воздуха из груди мистера Уинкля — все это в течение нескольких секунд.
— Где полисмен?! — закричал мистер Снодграсс.
— Под насос их! — посоветовал торговец горячими пирожками.
— Вы поплатитесь за это, — задыхался мистер Пиквик.
— Шпионы! [12] — орала толпа.
— А ну, выходи! — кричал кэбмен, не переставая вертеть перед собой кулаками.
До этого момента толпа оставалась пассивным зрителем, но когда пронеслось, что пиквикисты — шпионы, и толпе начали с заметным оживлением обсуждать вопрос, не осуществить ли им в самом деле предложение разгоряченного пирожника, и трудно сказать, на каком насилии над личностью решили бы остановиться, если бы скандал не был прерван неожиданным вмешательством нового лица.
— Что за потеха? — спросил довольно высокий худощавый молодой человек в зеленом фраке, вынырнувший внезапно из каретного двора гостиницы.
— Шпионы! — снова заревела толпа.
— Мы не шпионы! — завопил мистер Пиквик таким голосом, что человек беспристрастный не мог бы усомниться в его искренности.
