— Кто там?
Джаган хотел улизнуть, но тут Мали открыл окно и сказал:
— Ты мог бы постучать.
— Нет-нет, — сказал Джаган. — Я не хотел тебя…
И пошел к себе по боковой дорожке. Мали посмотрел ему вслед, а потом окликнул:
— Отец!
У Джагана радостно забилось сердце. Мали так давно не называл его отцом. Джаган остановился.
Сын спросил:
— Ты что тут рыщешь?
Джаган смущенно сказал:
— А где Грейс?
— Зачем она тебе? — спросил Мали грубо.
— Затем, что я ее давно не видел, — ответил храбро Джаган.
Мали сказал:
— Как ты можешь ее видеть, если ты заперся у себя и к нам не заходишь? Это же глупо!
Джаган сделал вид, что занят кустом жасмина, растущим под окном, — он заметил, что за ними с интересом наблюдает сосед.
«С того самого дня, как он здесь поселился, он только и делает, что наблюдает за нами. Зря я не купил этот дом, когда мне его предлагали. Я мог бы отдать его Мали. Жил бы достаточно близко и в то же время далеко…»
Джаган погрузился в свои мысли. Мали тоже заметил соседа и замолчал.
Джаган сказал:
— Я хочу поговорить с вами обоими. Почему бы вам не выйти сюда?
Голова Мали исчезла из окна, через минуту он вышел из дома. На нем был роскошный халат, а на ногах — домашние туфли. Можно было подумать, что он существо исключительное и выход его должен сопровождаться звуками фанфар и всеобщим ликованием. Но под лучами индийского солнца он как-то сразу совсем сник. Он подошел к отцу и сказал:
— Этот парень следит за нами. Мне это не нравится. Не говори громко.
— Хорошо, — прошептал Джаган хрипло.
От старания говорить шепотом вены у него вздулись. Он задыхался. Он не привык к секретам.
Мали сказал:
— Зачем нам разговаривать в саду? Почему бы не войти в дом?
Джаган побоялся сообщить ему почему и только заметил:
— По-моему, здесь очень приятно…
— Ну, конечно, — сказал язвительно Мали. — Солнце палит, и соседям все слышно.
Джаган не заметил колкости — он наслаждался тем, что сын сегодня такой общительный.
— Давай сядем в тени вон там в уголке. Он нас там не увидит.
— Зато все прохожие увидят, — сказал Мали.
Джаган возразил:
— Ну и что? Почему бы им на нас не посмотреть? Разве мы делаем что-нибудь дурное?
— Люди должны уважать желание других уединиться, и все тут. В этой стране такого не бывает. Вот в Америке никто не пялит на тебя глаза.
— Если мы будем друг друга избегать, как же мы поймем друг друга. Чего нам стыдиться? Зачем нам прятаться?
Мали не стал больше спорить — отец сегодня был необычайно разговорчив. Он сдался. Джаган, торжествуя, спросил:
— Грейс дома или нет? Мне хотелось бы поговорить с вами обоими об одном важном деле.
— Ее здесь нет. Она уехала к друзьям на несколько дней.
— Когда она уехала?
Джаган испугался, что сыну может не понравиться этот вопрос, и, чтобы смягчить его, прибавил:
— Мне показалось, что я ее давно не видел.
— Ты запечатал дверь к нам и ходишь через двор. В чем дело, отец?
Пока Джаган обдумывал ответ, Мали продолжал:
— Ты что, думаешь, моему делу конец, если ты запрешь свою дверь? Переписка продолжается, и я должен знать, что ты решил. Неужели ты думаешь, что я из-за тебя откажусь от своей идеи?
Какая жалость, что они, как всегда, несутся к самому краю пропасти.
Джаган попытался перевести разговор:
— Вы должны поскорей пожениться.
— О чем ты говоришь? — закричал Мали.
Джаган объяснил. В ответ Мали только сказал:
— Ты наслушался всякого вздора. Я и не думал, что ты будешь слушать сплетни.
Джаган с удовольствием отметил, что сын больше не называет его глупцом. Он спросил:
— Зачем Грейс сплетничать о самой себе? Знаешь, я не хочу больше об этом говорить. Здесь есть неподалеку маленький храм, там вас быстро поженят. Не нужно никого приглашать, просто мы втроем и жрец, и через час все будет кончено.
— Грейс в последнее время стала что-то придумывать… Поэтому я тебе и говорил, чтоб ты отправил ее домой, но ты пожалел расходов, — сказал Мали. — Она не в своем уме, ей нужно пойти к психиатру.
— Это что такое?
— Ты что, не знаешь, кто такой психиатр? Какая глушь! Ничего здесь у вас не знают.
С этими словами Мали повернулся и ушел в дом, а Джаган остался стоять, словно пригвожденный, на месте. Он попытался вспомнить слова, сказанные Мали, и разгадать их смысл. Но смысла не было. Кто такой психиатр? Что он должен был сделать? Пока он пытался разобраться во всем этом, сосед неслышно появился у забора и вкрадчиво произнес:
— Так редко вас здесь теперь увидишь. А что поделывает ваш сын?
— У него дело с американскими компаньонами.
— О-о, это очень хорошо. Значит, он зарабатывает доллары для нашей страны. Очень хорошо, очень хорошо…
На этой приятной ноте Джаган поспешил уйти: он чувствовал, что сейчас сосед спросит его о снохе. Странная ситуация: он даже не знал, сноха она ему или нет. Он никак не мог решить, кто же из них лжет.
Он очень волновался и не заметил, как прошел день. В голове у него гудело, он плохо понимал, что делает. Вопросы Сиварамана, деньги, принесенные в медном сосуде, появление братца в обычный час и его уход — все это почти не задело его сознания.
Братец поел, поговорил о том о сем, поджидая, пока речь, как всегда, зайдет о Мали, но Джаган не выказал никакого желания говорить о сыне, и братец не настаивал.
«Что ж, он когда говорит, а когда нет. Надо принимать его таким, какой он есть, и все тут», — подумал он и в нужный момент удалился.
Джаган считал деньги и делал записи в книгах, но в мыслях у него было одно: как разгадать эту загадку, которую задал ему Мали. При каждой новой встрече перед Джаганом вставал новый облик сына, часто никак не связанный с прежним. Джагану вспомнился эпизод из «Бхагавадгиты». Когда воин Арджуна дрогнул на поле брани, господь предстал перед ним в образе его колесничего и явил себя во всей своей беспредельности. С одной лишь из сторон он был тысячелик.
«Я взираю на тебя, бесконечного во всех твоих формах со всех сторон, со множеством рук и чрев, уст и глаз, но не дано мне узреть ни конца твоего, ни средины, ни начала», — процитировал Джаган про себя, понимая, впрочем, всю неуместность подобного сравнения.
Этот вечер Джаган провел один на ступеньках памятника. Все, кто обычно сидел на его ступеньках, давно разошлись по домам. Голова сэра Фредерика одиноко торчала в сверкающем звездами мире. Ночь стояла жаркая и душная; раскаленный воздух был неподвижен над городом. За памятником Джагану виден был его дом — пойти бы и зажечь в нем свет, а то так и будет стоять, темный, тихий и мрачный. Он вспомнил, как раньше в доме кипела жизнь, в каждой комнате горели лампы, а в праздники вдоль веранды, бывало, зажигали сотни глиняных светильников. В те дни их дом был освещен ярче всех. Это было задолго до того, как родился Мали, намного раньше даже его, Джагана, женитьбы. Внезапно он вспомнил, как кончилась его холостая жизнь, тот день, когда он отправился в деревню Куппам, чтобы взглянуть на невесту, выбранную ему старейшинами семьи. Он добрался на поезде до Миела, крошечной станции, сверкающей красной черепицей среди изумрудно-зеленых рисовых полей, на две остановки дальше Тричи. От Миела ехали на запряженной буйволами повозке по ухабистой дороге, а иногда без дороги, прямо по засеянным полям. Рядом с ним в повозке сидел младший брат невесты, который приехал на станцию встретить его в знак внимания к жениху. Джагану радостно было ехать к невесте, и всю дорогу он громко смеялся над тряской. Каждый раз, когда колеса увязали и возница слезал и с проклятиями вытаскивал их из песка, Джаган приходил в восторг. Брат невесты все время хранил мрачное молчание и с повозки не слезал. Ему, видно, объяснили, что сдержанность есть лучшая форма уважения к будущему зятю, вот он и сидел как истукан. Позже он отрастил себе длинные усы и стал офицером-летчиком. След его затерялся в бирманскую кампанию 1942 года.
Отец отослал с Джаганом старшего брата, а самому Джагану приказал:
— Не пялься там на невесту. Я ее видел и знаю, что она собой хороша. Не думай, что ты в этом разбираешься.
Наконец тряское путешествие пришло к концу. Джагана встретили с большим волнением и усадили на ковре, разостланном на веранде старого дома. Будущий его тесть и другие родственники собрались, чтобы взглянуть на предполагаемого жениха и изучить его со всех сторон. Они вступали с ним в беседу, стараясь оценить его ум и понять взгляды. Старший брат успел предупредить Джагана, чтоб он не очень-то болтал, так как в женихе должна быть некоторая загадочность. Родственники то и дело хором спрашивали:
— Как вы доехали?
Джаган гладил одной рукой прядь на выбритой голове, теребил в руках шапку и украдкой поглядывал на брата. Когда тот легонько кивал, он отвечал:
