— Не надеяться же нам только на доводы разума! Надо работать, искать связи, искать заинтересованных в нас людей. Надо, чтобы нужные люди заинтересовались нами. Вот два дня назад было какое-то совещание в городе и вызывали наших представителей из района — как же никто не знает, что там было?!
— Может, объяснить еще раз другой заинтересованной стороне: здесь им многое не подходит, здесь для них полно недостатков? Вроде бы они и сами уже про это говорят, — промямлил Лев довольно тусклым, чтоб не сказать — безучастным, голосом.
— Правильно, Лев Михайлович. Я позвонил в головную организацию, претендующую на наше хозяйство, и предложил ознакомиться еще раз с нашими возможностями. Я сказал, что они должны подсчитать…
— Да при чем тут головная организация? Надо обратиться непосредственно к директору дома… Говорить вначале надо с теми, кому здесь работать. По земле надо ходить, а потом уже лезть на небо, на облака. Я и спрашиваю: использовали вы неофициальные рычаги?
— Святослав Эдуардович не очень верит в официальный путь. Он всегда ищет пути приватные, Матвей Фомич. Так я тебя понял, Свет? — Лев заметно оживился.
— Я во все верю, но нельзя быть пассивными пайщиками. Если мы заинтересованы в работе, надо работать. В конце концов, я-то найду себе место… Удивляют меня эти разговоры! Кто ничего не имеет, тот всегда говорит на уровне общих проблем. Но у нас есть больница!
— Ну хорошо, Святослав, скажи, какие каналы воздействия ты можешь подсказать мне, главному врачу больницы?
Святослав Эдуардович ломал одну спичку за другой, пытаясь закурить новую сигарету, хотя только что воткнул в пепельницу большой окурок. То ли он оценивал каждый из окольных путей, известных только ему, то ли раздумывал, стоят ли эти «пайщики», собеседники того, чтобы открыть им возможности, которыми он располагает. В состоянии ли они выслушать и понять его? Не встанут ли они на путь доводов разума и принципиальности вместо того, чтобы действительно разумно, твердо и спокойно встать на путь мужчин; кто они, рачительные хозяева больницы или вольная голытьба, сегодня копающая грядки одному, завтра другому? Он полностью был сосредоточен на сигарете. Сначала зажег ее, потом стал попыхивать, будто раскуривал трубку. Конечно, в таких случаях трубка незаменима: пока ее раскочегаришь, можно подумать, и при этом пауза не будет выглядеть столь нарочитой, как сейчас. Свет выпускал дым струйками, кольцами, медленным густым облаком, которое тут же втягивал носом… — и молчал. Думал. Оценивал. Или он хотел сначала от начальника услышать про его неофициальные пути? Чтобы хозяин больницы, если он хозяин, первым продемонстрировал свой поиск выхода из лабиринта.
Хотя лабиринта никакого не было, была прямая дорога с двумя выходами. Прямо вперед — по мысли Святослава — больнице не бывать. Прямо назад, пятиться — кто его знает… Надо назад, но как? Когда все стремятся только вперед! Значит, сначала надо идти вперед, чтоб оказаться позади. Наверное, Святослав думал приблизительно так. Иначе чего бы он молчал?
А Лев Михайлович сидел и размышлял о форме речи Матвея Фомича: потому ли он говорит блочными фразами, что пытается утаить свои истинные мысли, или потому, что у него нет своих мыслей по данному поводу? Ведь в других случаях слова у него льются гладко, фразы выстраиваются более удобоваримые.
— Если мы будем выступать и доказывать, обосновывать наши нужды только общими мыслями и расхожими фразами и только на уровне глобальных проблем, мы не добьемся ничего. Нужны живые слова.
— «Живые слова»! А у нас, Лев, что ли, неживые?
Святослав с недоумением переводил взгляд с одного на другого. Теоретики! Нет, с ними каши не сваришь, опереться на них нельзя в трудную минуту. Может, плюнуть и выбрать свой путь, без них? Хватит, отдал им душу. Пусть падают. А то можно и подтолкнуть, чтоб побыстрее завершилась вся история. Либо попытаться исправить положение своими методами? Если бы теоретизирующие собеседники оглянулись на Света, они многое могли бы понять по его лицу. Но они на него не смотрели, а продолжали дискуссию.
— Вот вы сейчас… складно, понятно… нормально… А когда…
— Чтоб было… привычно… понятно…
Святослав молча, без эмоций, следил за их беспредметным философствованием, за всей этой осерьезненной пустотой. Было ясно: нет у них своих конструктивных мыслей. Святослав сидел и просчитывал варианты.
— …Нет времени… торопливость… Кирпичи… блочное строительство… Проще надо…
— Куда уж проще… машина… лошадь… Живой организм… Робот проще человека…
— Ну знаете ли…
То ли они не слышали друг друга, то ли не слушали, то ли просто сломя голову бежали от настоящего, заглушали самих себя. Они были несостоятельны для деловой жизни мужчин, и… И завхоз больницы, помощник заместителя главного врача по хозяйству и общим вопросам, решительно засадил сигарету в пепельницу.
— Ну хватит умничать, — спокойно, но чуть тверже и чуть менее почтительно, чем обычно позволял себе, обратился он к главному врачу и заведующему хирургическим отделением. — Наговорили пустых слов с три короба. Когда что придумаете, скажете. Жду ваших распоряжений, коллеги. — Святослав Эдуардович медленно поднялся и вышел, тихо притворив за собой дверь.
Больничные руководители почувствовали себя нашкодившими школьниками перед директорской дверью.
— Да, Лев Михайлович, так что же нам действительно делать?
— Пасуем, Матвей Фомич…
— Все зашло так далеко, что ничего мы решить не можем. Все теперь выше. Городские власти знают свою нужду. Они правы: и то нужно, и это. Пренебрегать государственными нуждами не след. Надо уметь ко всему отнестись с пониманием. Быть выше…
Еще немножко поговорили, каждый про свое. Опять Лев сидел, упершись взглядом в окно, и, возможно, думал о своих семейных ребусах. Через двор деловито прошел в хозчасть Святослав Эдуардович, даже не обернувшись в сторону директорских окон.
Последнюю попытку сделаю. Очень уж неохота, чтоб все развалилось. Ведь и мне не так-то просто было налаживать связи. Это не за один год все делается. Устроюсь и снова налажу, но здесь машина смазана, я точно знаю, в каких блоках какая порча, на что нужно внимание, где масло нужно, где гайку сильнее подтянуть, где изоляционной лентой укрепить. Машину можно построить и новую. Прав Лев: лошадь сложнее машины, человек сложнее робота. Не знаю, какой там поэт что сказал, а точно. Больница для меня — машина, а не лошадь. Но для них-то она, по-моему, организм, они-то, по-моему, должны лечить, оперировать, консультантов искать, караул кричать! Вот уж действительно не потеряли уменье удивляться.
И такая беспомощность! Крыльями хлопают, рассуждают по-пустому. Ничего делового! Ну хоть бы план какой составили. Сами бы подумали, от кого что зависит, кто чего хочет, кому что выгодно. Нет. Как дети малые — по начальству кинулись, речи произносят, бумаги в разные концы пишут…
На самом деле — несерьезное отношение к себе. Я-то еще могу все послать к черту, устроюсь, не пропаду. Но им-то… они-то хорошо приработались, — если разойдутся, такого им уже нигде не будет. Ну хорошо, я счастья их не понимаю, но вижу, что им хорошо. Так кто ж, кроме них, будет думать за них?! Ну, а если точно не выйдет — надо срочно всем места искать. Официально их трудоустроить ничего не стоит: распихают по районным поликлиникам — и все довольны. Все, кроме них. Им — зарез. Я со Львом говорю — вроде сообразительный мужик, цепкий. А он цепкий, оказывается, только в своем деле. Чуть в сторону — и тоже курица. Как он сам говорит: специалист подобен флюсу. Вот именно. Флюс на ровном месте.
Вот и решил. Съезжу-ка я сам. Понюхаю, что к чему. А нет — так пусть уж быстрей все развалится. Тогда пойду добывать себе место.
Нашел, кому все это нужно. Приехал. Поговорил.
Смех же один да слезы.
Это вроде наши враги, противники вроде, мы с ними должны бороться. А вот и выходит, что во всяком важном деле нужно и противным сторонам объединяться, а не бороться. Поди ж ты знай… Мы у себя на них бочки катим, а они, оказывается, отбиваются до последней капли крови, не хотят в нашу больницу. Им, говорят, нужны кинозал, бассейн, кафе. Мелкие подсобные корпуса. По их нормативам, у нас они не смогут разместить столько людей, сколько сейчас могут у себя. У нас-то другие нормы на койку, а посчитал кто-то неправильно. Ну никак им наша больница не годится! И они тоже кудахчут, крыльями хлопают, бумаги в разные стороны пишут.
Спрашиваю: так откуда что пошло, кто начал, кто вел, кто решение принял? Не знают. Но, говорят, раз решение принято, отменить его уже почти невозможно. Предотвратить было бы легче. Это я и без них знаю. Так где же вы все были, когда решалось?!
Никто ничего не знает, и каждый бегает в своем направлении. Это как те, что роют туннель навстречу друг другу. «А если не сойдется?» — «Тогда два туннеля будет».
