– Как мило, что вы зашли.
– Я сегодня встретилась с вашим мужем на Гринстрит, и он пригласил меня. Какая чудесная комната!
– Тинг! Пойди сюда, я тебя должна представить. Это – Тинг-а-Линг, правда – совершенство? Он немного расстроен из-за новой обезьянки. А как Вэл, как милый Уонсдон? Там было так изумительно спокойно.
– Да, славный, тихий уголок. Мне никогда не надоедает тишина.
– А как... как Джон? – спросила Флер с легким сухим смешком.
– Разводит персики в Северной Каролине. Британская Колумбия не подошла.
– Вот как! Он женат?
– Нет.
– Он, верно, женится на американке.
– Ведь ему еще нет двадцати двух лет.
– Господи! – сказала Флер. – Неужели мне только двадцать один год! Мне кажется, будто мне сорок восемь.
– Это оттого, что вы живете в гуще всех событий и встречаете такую массу людей.
– И, в сущности, никого не знаю.
– Разве?
– Конечно нет. Правда, мы все зовем друг друга по именам, но в общем...
– Мне очень нравится ваш муж.
– О, Майкл – прелесть! А как живет Джун?
– Я ее вчера видела – у нее, конечно, опять новый художник, Клод Брэйнз. Он, кажется, так называемый вертижинист.
Флер закусила губу.
– Да, их теперь много. Но, вероятно, Джун считает его единственным.
– Да, она считает его гением.
– Удивительный она человек.
– Да, – сказала Холли. – Преданнейшее существо в мире, пока увлечена чем-нибудь. Возится, как наседка с только что вылупившимися цыплятами. Вы никогда не видели Бориса Струмоловского?
– Нет.
– И не смотрите.
– Я видела его скульптуру – он лепил одного из дядей Майкла. Вполне нормальная вещь.
– Да. Джун решила, что он сделал эту вещь только ради денег, а он ей этого не мог простить. Она, конечно, была права. Но как только ее питомец начинает зарабатывать, она ищет другого. Она – прелесть!
– Да, – сказала Флер, – мне она очень нравилась.
И еще поток воспоминаний: и кондитерская, и река, и маленькая столовая в квартирке Джун, и комната на Гринстрит, где она под пристальным взглядом синих глаз Джун переодевалась после венчания.
Флер схватила «Обезьяну» и подняла ее повыше.
– Ну разве это не сама жизнь? – проговорила она. Пришла бы ей такая мысль в голову, если бы не Обри Грин? Но в этот момент его слова казались удивительно правильными.
– Бедная обезьянка, – вздохнула Холли. – Мне всегда так их жаль! Но картина, по-моему, чудесная.
– Да, я ее повешу вот тут. Достать еще одну картину – и комната была бы закончена. Но все так дорожат своими китайскими вещами. Эту я получила случайно – умер один человек, Джордж Форсайт, – знаете, тот, что играл на скачках.
– О-о! – тихо протянула Холли. Она вдруг вспомнила насмешливые глаза этого старого родственника в церкви, когда венчали Флер, услышала его глухой шепот: «Выдержит ли она дистанцию?» А правда, выдерживает ли она дистанцию, эта хорошенькая лошадка? «Хотел бы, чтобы она отдохнула. Жаль, что ей некуда дезертировать!» Но нельзя задавать такие интимные вопросы, и Холли ограничилась общим замечанием:
– Как вы воспринимаете жизнь. Флер? Вы, современная золотая молодежь? Когда оторвешься от всего и проживешь двадцать лет в Южной Африке, чувствуешь себя как-то вне жизни.
– Жизнь! О, мы, конечно, знаем, что жизнь считается загадкой, но мы и не пытаемся ее разгадывать. Мы просто Хотим пользоваться минутой, потому что не верим, что чтонибудь долговечно. Но мне кажется, мы не вполне умеем пользоваться ею. Мы просто летим вперед и надеемся на что-то. Конечно, существует искусство, но не все мы – художники; а кроме того, экспрессионизм... вот Майкл, например, говорит, что в нем нет никакого содержания. Мы с ним носимся, – но Майкл, верно, прав. Я встречаюсь с невероятным количеством писателей и художников – считается, что они очень занятные люди.
Холли слушала с совершенном удивлении. Кто бы подумал, что эта девочка так все понимает? Может быть, ее наблюдения и неправильны, но все же она что-то и как-то понимает!
– Но ведь вам все-таки весело?
– Конечно, я люблю хорошие вещи, люблю занятных людей. Я люблю видеть все новое, все стоящее – или по крайней мере то, что кажется в данную минуту стоящим. Но дело в том, что все в конце концов теряет новизну.
Видите ли, я ведь не принадлежу ни к «гедонистам», ни к «новым верующим».
– К новым верующим?
– Как, вы не знаете? Это что-то вроде лечения верой; не старое «бог есть добро, а добро есть бог», а скорее смесь силы воли, психоанализа и веры в то, что все будет в порядке завтра утром, если только скажешь, что все в порядке. Наверно, вам они попадались. Они страшно серьезно относятся к делу.
– Знаю, – сказала Холли, – у них блестят глаза.
– Вероятно. Я в них не верю – я ни в кого не верю, да и ни во что, собственно. Разве можно верить?
– Ну, а простой народ? А тяжелый труд?
Флер вздохнула.
– Да, вероятно. Вот Майкл, я прямо скажу, человек неиспорченный. Давайте пить чай. Чаю, Тинг? – и, включив свет, она позвонила.
Когда нежданная гостья ушла, Флер осталась неподвижно сидеть у огня. Сегодня, когда она была на грани близости с Уилфридом!.. Значит, Джон не женат! Конечно, ничего от этого не изменится. Жизнь никогда не складывается, как в книжках. И вообще все эти сентименты – ерунда! Хватит! Флер откинула прядь волос со лба и, достав гвоздь и молоток, стала вешать белую обезьяну. Между двумя чайными шкафчиками с цветной перламутровой инкрустацией картина будет выглядеть замечательно. Раз Джон не для нее, то не все ли равно – Уилфрид или Майкл, оба или никого. Высосать апельсин, пока он у тебя в руках, и бросить кожуру. И вдруг она увидела, что Майкл здесь, в комнате. Он вошел очень тихо и стал у камина, за ее спиной. Она быстро оглянулась и сказала:
– Ко мне заходил Обри Грин насчет натурщицы, которую ты ему послал. И Холли – миссис Вэл Дарти, она сказала, что встретила тебя. Да, смотри, что нам принес папа. Правда, чудо?
Майкл молчал.
– Что-нибудь случилось, Майкл?
– Нет, ничего. – Он подошел к «Обезьяне».
Флер сбоку пристально разглядывала его лицо. Инстинктивно она чувствовала какую-то перемену. Неужели он знает, что она была у Уилфрида? Видел, как она оттуда вышла?
– Ну и обезьяна! – сказал он. – Да, кстати, нет ли у тебя какого-нибудь лишнего платья для жены одного бедного малого, что-нибудь попроще?
Она машинально ответила:
– Да, конечно, – а мозг ее напряженно работал.
– Тогда ты, может быть, отложишь? Я сам собираюсь послать ему кое-что – отправили бы все вместе.
Да. Он совсем не похож на себя, словно какая-то пружинка в нем сдала. Ей стало не по себе: Майкл – и невесел! Как будто в холодный день потух камин. И, может быть, впервые она почувствовала, какое значение имеет для нее его веселость. Она видела, как он взял Тинг-а-Линга на руки и сел. Тогда она подошла к нему сзади и наклонилась к нему так, что ее волосы коснулись его щеки. Вместо того чтобы потереться щекой о ее щеку, он сидел неподвижно, и сердце у нее упало.
– Что с тобой? – спросила она ласкаясь.
– Ничего.
Она взяла его за уши.
– Нет, что-то есть. Ты, верно, как-нибудь узнал, что я заходила к Уилфриду.
Он ответил ледяным тоном:
– А почему бы и нет?
Флер выпустила его голову и выпрямилась.
– Я заходила только сказать ему, что больше не могу с ним встречаться.
Эта полуправда ей самой показалась полной правдой.
Он вдруг поднял на нее глаза, его лицо передернулось, и он взял ее руку.
– Вот что, Флер. Ты должна поступать так, как тебе хочется, – ты это знаешь. Иначе было бы несправедливо. Я просто съел лишнее за завтраком.
Флер отошла на середину комнаты.
– Ты – милый, – сказала она тихо и вышла.
У себя наверху она принялась разбирать платья, а на душе у нее было смятение.
После посещения Грин-стрит Майкл побрел обратно по Пикадилли и, повинуясь тому непреодолимому желанию, которое тянет людей к месту какой-нибудь катастрофы, свернул на Корк-стрит. С минуту он постоял перед входом в Уилфридову «берлогу».
– Нет, – решил он, – десять шансов против одного, что его нет дома, а если он дома, то двадцать шансов против одного, что если я и добьюсь от него чего-нибудь, то только неприятностей.
Он медленно шел в направлении Бонд-стрит, когда легкая женская фигурка, вынырнув из переулка, где живет Уилфрид, и читая на ходу, налетела на него сзади.
– Что же вы не смотрите, куда идете? Ах, это вы! Ведь вы тот молодой человек, который женился на Флер Форсайт? Я ее кузина, Джун. Кажется, я ее только что видела, – она помахала каталогом, как птица крылом. – Вот там, против моей галереи. Она зашла в какой-то дом, а то я бы с ней заговорила, мне бы хотелось ее повидать.
«В дом»! Майкл стал искать портсигар... Крепко сжав его в руке, он поднял голову. Ясные синие глаза маленькой леди пытливо скользнули по его лицу.
– Вы счастливы с ней? – спросила она.
