двадцатью пуговицами!
И тогда все разражаются неистовым хохотом. Малыша окружают, мужчины поднимают его и бросают из рук в руки, как мячик; орденские пуговицы отскакивают одна за другой... он теряет шляпу... шпагу... башмаки. Князь Варсануф выходит из-за каминного экрана и присоединяется к толпе. Тогда малыш начинает визжать:
— Князь Варсануф... ваша светлость... спасите своего любимца... своего министра!.. На помощь... на помощь... государство в опасности... Зеленокрапчатый тигр... ай... ай!
Князь бросает на малыша злобный взгляд и затем быстро шагает вперед к двери. Мош Терпин преграждает ему путь, князь хватает профессора, отводит в угол и со сверкающими гневом глазами говорит:
— Вы смеете устраивать глупую комедию своему князю, отцу своего отечества?.. Вы приглашаете меня на обручение своей дочери с моим уважаемым министром Циннобером, а вместо министра я застаю здесь омерзительного урода, которого вы обрядили в блестящее платье!.. Знайте, сударь, что такие шутки пахнут государственной изменой, и я вас строго покарал бы за них. не будь вы полным болваном, которому место в сумасшедшем доме... Я освобождаю вас от должности генерального директора дел, относящихся к природе, и не потерплю больше никаких занятий в моем погребе!.. Adieu!
И он стремглав удалился.
А Мош Терпин, дрожа от злости, бросился на малыша, схватил его за длинные, взъерошенные волосы и потащил к окну.
— Вон отсюда, — кричал он, — вон отсюда, гнусный, паршивый ублюдок, ты бессовестно меня обманул и отнял у меня все счастье жизни!
Он хотел вышвырнуть малыша в открытое окно, но смотритель Зоологического Кабинета, тоже здесь находившийся, подбежал к ним с быстротой молнии, схватил малыша и вырвал его из рук Моша Терпина.
— Остановитесь, — сказал смотритель, — остановитесь, господин профессор, не посягайте на княжескую собственность. Это никакой не урод, a Mycetes Beelzebub... Simia Beelzebub, убежавшая из музея!
— Simia Beelzebub... Simia Beelzebub! — послышалось отовсюду сквозь хохот.
Но, взяв малыша на руки и рассмотрев его, смотритель обескураженно воскликнул:
— Что я вижу!.. Это ведь не Simia Beelzebub, это ведь всего-навсего какой-то уродливый корневичок! Тьфу!.. Тьфу!..
И он швырнул малыша на середину зала. Под громкие насмешки гостей малыш, визжа и рыча, побежал за дверь, затем вниз по лестнице и дальше, дальше — к себе домой, где его не заметил никто из его слуг.
Пока все это происходило в зале, Валтазар удалился в ту комнату, куда, как он увидел, отнесли упавшую в обморок Кандиду. Он бросился к ее ногам, прижал ее руки к своим губам, стал называть ее самыми ласковыми именами. Наконец она очнулась с глубоким вздохом и, увидев Валтазара, в восторге воскликнула:
— Наконец... Наконец ты здесь, любимый мой Валтазар! Ах, я чуть не погибла от тоски и любовной муки!.. И все мне слышалась песня соловья, от звуков которой истекала кровью алая роза!..
Забыв сейчас обо всем на свете, она рассказала, что ее опутал отвратительный сон, что ей казалось, будто к ее сердцу приник какой-то страшный урод, которому она должна была подарить свою любовь, потому что не могла поступить инче. Этот урод умел притворяться Валтазаром; и когда она усиленно думала о Валтазаре, она знала, что этот урод не Валтазар, но потом ей опять почему-то казалось, что она должна любить этого урода, и притом ради Валтазара.
Валтазар объяснил ей все настолько, чтобы вконец не расстроить ее и без того взбудораженных чувств. Затем последо вали, как то обычно бывает у любящих, тысячи уверений, тысячи клятв в вечной любви и верности. При этом они обнимали друг друга и прижимали к груди с пылкой нежностью, испытывая райское блаженство и небесный восторг.
Вошел Мош Терпин, он ломал руки и жаловался, а с ним вместе, тщетно стараясь утешить его, пришли Пульхер и Фабиан.
— Нет, — кричал Мош Терпин, — нет, я совершенно конченый человек! Я уже не генеральный директор всех относящихся к природе дел в государстве... Никаких больше занятий в княжеском погребе... немилость князя... а я-то думал стать кавалером Зеленокрапчатого тигра хотя бы с пятью пуговицами... Все пошло прахом!.. Ах, что скажет его превосходительство уважаемый министр Циннобер, услыхав, что я принял за него какого-то несчастного урода, за Simia Beelzebub cauda prehensili [20] или как там его еще!.. О господи, и его ненависть тоже падет на мою голову!.. Аликанте!.. Аликанте!..
— Но поймите же, дорогой профессор, высокочтимый генеральный директор, — утешали его друзья, — никакого министра Циннобера больше нет!.. Вы нисколько не оплошали, благодаря волшебному дару, которым наделила этого безобразного коротышку фея Розабельверда, он морочил вас так же, как и нас всех!..
И Валтазар рассказал все с самого начала. Профессор внимательно слушал, а когда Валтазар кончил, воскликнул:
— Это явь или сон? Ведьмы... волшебники... феи.... магические зеркала... симпатические средства... и я должен верить в такую чепуху?
— Ах, милейший профессор, — заметил Фабиан, — поноси вы некоторое время, как я, сюртук с короткими рукавами и длинным шлейфом, вы бы во все поверили за милую душу!..
— Да, — воскликнул Мош Терпин, — да, все так... да!.. Меня заморочило заколдованное чудовище... я утке не стою на ногах... я взлетаю к потолку... меня уносит Проспер Альпанус... я выезжаю верхом на мотыльке... я причешусь у феи Розебельверды... у фрейлейн Розеншён из приюта и стану министром!.. Королем... императором!..
И он принялся прыгать по комнате с криками ликованья, отчего все испугались за его рассудок, а потом в изнеможении упал в кресло. Тогда Валтазар и Кандида приблизились к нему. Они стали говорить о том, как пылко, как безмерно любят они друг друга, как не могут друг без друга жить, и звучало это довольно жалостно, так что Мош Терпин и в самом деле немного поплакал.
— Всё, — сказал он, всхлипывая, — всё, что хотите, дети!.. Женитесь, любитесь... голодайте вместе, ведь Кандиде в приданое я не дам ни гроша...
Что касается голода, отвечал, улыбаясь, Валтазар, то завтра он надеется убедить господина профессора, что этого опасаться не приходится, поскольку его, Валтазара, дядя, Проспер Альпанус, хорошенько позаботился о нем.
— Сделай это, — вяло сказал профессор, — сделай это, милый сын мой, если можешь, но только завтра: чтобы мне не сойти с ума, чтобы у меня не лопнула голова, я должен сию же минуту лечь спать.
Он и правда сделал это безотлагательно.
Замешательство верного камердинера. — Как старая Лиза учинила
