С Анкой мы покончили молниеносно.
– Оставьте ее в покое, – решительно сказала я. – Я знаю, где она была, когда ее не было, и у меня есть целых три свидетеля. Вы должны поверить мне на слово, потому что сразу могу сказать, что вам эти свидетели ничего не скажут, а мне сказали. Я знаю, что у нее не было никаких шансов совершить преступление, даже если бы это длилось четыре секунды, а не четыре минуты.
Наконец после Анки дошли до Збышека. На эту тему у меня было свое совершенно сложившееся мнение, которое я не стала скрывать от прокурора.
– Откуда у вас такая уверенность, что он невиновен? – недовольно спросил прокурор.
– Вы должны мне просто поверить, что для него это убийство было совершено со слишком большим опозданием. Несколькими неделями раньше ситуация выглядела бы совершенно иначе, но теперь, уверяю вас, это не он!
– Это только ваше личное убеждение...
– Да, но основанное на фактах. Обнародовать эти факты я, а в равной степени и он, могли бы только в том случае, если бы стояли перед судом.
Давайте оставим его и пойдем дальше.
Следующей была Ядвига. Милиция выяснила уже, что означал этот номер около ее имени в книжке Тадеуша. Это был регистрационный номер частного автомобиля. Номера частных машин обозначались буквой "Х" довольно давно, поэтому сначала это не пришло никому в голову. Я задумалась.
Что общего со смертью Тадеуша мог иметь какой-то частный автомобиль?
Совершенно ясно, что у Ядвиги никогда в жизни не было машины. Может быть, ее сбило машиной или что-то в этом роде? Конечно, у ее бывшего мужа была какая-то машина, а также частная мастерская по ремонту автомобилей, ну и что из этого?
– Может, у него были какие-то злоупотребления, и покойный теперь ее этим шантажировал?
– Ее шантажировал? Наоборот, он доставил бы ей этим огромную радость.
Ядвига за подобные сведения о своем бывшем муже его бы озолотила, потому что целый век ведет с ним войну за алименты.
– Семьдесят тысяч злотых?
– Ах, вы и это знаете! Да, семьдесят тысяч злотых. Если бы покойный собирал для нее негативную информацию об упомянутом супруге, она кормила бы его ананасами, а не душила. Это ерунда!
– Но она смогла бы это сделать?
– Только в одном случае... – сказала я, погружаясь в размышления. – Только в одном случае...
– Ну?
– Если бы речь шла о ребенке, о будущем ее дочери. Если бы Тадеуш каким-то способом мог впоследствии причинить вред ее ребенку, она была бы способна абсолютно на все. И способ совершения преступления даже как-то к ней подходит...
– Вижу, что нужно будет подробно изучить вопрос об этом таинственном автомобиле, – неохотно признал прокурор. – Не знаю, каким способом... Но, может, в этом что-то есть?
Затем я с уверенностью заявила, что о. Витеке могу сказать немного.
Был ли у него какой-нибудь повод? С одной стороны, все выглядело так, как будто Витек не подвергался шантажу, в записной книжке Тадеуша он записан не был. Но, с другой стороны, судя по замечаниям Януша, что-то между ними было. Что? Мои предположения на этот счет были такими туманными и такими неприятными, что я предпочла о них не вспоминать. Снова у меня перед глазами замаячила мрачная картин и я опять постаралась как можно быстрее от нее избавиться...
– Ну да, собственно, у него не было повода, – задумчиво сказал прокурор. – А если бы был, то какой?
– Карьера, – ответила я без размышлений. – Профессиональная карьера.
У Витека колоссальные амбиции и отсутствие всякой щепетильности. Он готов по трупам идти наверх. И характер у него подходящий. Он достаточно умен и выдержан, чтобы спланировать и выполнить даже двадцать преступлений. И нет сомнений, что ради карьеры он пошел бы на все, потому что в этом – смысл его жизни. Если бы я знала, что у него был повод, поставила бы на него без колебаний, но Тадеуш о нем ничего не знал.
– А вы что-то знаете?..
Я молча взглянула на прокурора, стараясь спрятать в глубине души мои туманные подозрения. Я уже достаточно натворила, нечего снова валять дурака, я должна быть беспристрастна...
– Я знаю, что мастерская для него – один из важнейших элементов карьеры. Но боюсь, что это преступление прикончит ее...
Прокурор неохотно покачал головой.
– Меня вот еще что удивляет. Скажите мне: почему убийца, задушив Столярека, не забрал записную книжку?
– У него не было времени, – решительно ответила я. – Я уже думала об этом, но несколько хаотично, и не успела обговорить это с Алицией. Самое важное для него было исчезнуть с места преступления, а не уничтожить записную книжку. Вы же сами видите, что если основываться на этой записной книжке, то подозреваемых становится около двадцати человек. Он мог себе это позволить...
– Да... Остается последний...
– Вот именно, Веслав! – я снова почувствовала себя удивленной. – Он действительно мог его убить только за что?
– У него были причины, – зловредно усмехнулся прокурор.
В какой-то момент мне показалось, что эту зловредную усмешку я откуда-то знаю, но, поглощенная мыслями о Веславе, не стала на этом останавливаться.
– Что вы говорите, какие причины? Веслав? Что могло быть у Тадеуша с Веславом?
– У пана Веслава есть своя тайна, которую знали покойный и руководитель мастерской, больше никто. Мы тоже ее знаем, но разрешите нам оставить это при себе. Об этом мы узнали в доверительном разговоре.
Причины, по которым пребывание Столярека на этом свете было для него нежелательным, были того же рода, что и дела пани Моники или пана Каспера.
Если мы принимаем во внимание те, то должны взять и эти...
С огромным удивлением я вглядывалась в прокурора. Действительно, Веслав никогда бы не пришел мне на ум! Что такого он мог сделать? Об этом знали Тадеуш и Витек... Действительно, в этом свете его положение было роковым. И он, что хуже всего, мог не только совершить убийство, но также и позвонить по телефону... А эта ошибка с личностью жертвы? Веслав мог собираться убить Витека, потому что тот обо всем знал, но по ошибке убил Тадеуша, который тоже все знал, это было одинаково выгодно для него, и что теперь? Убьет Витека? А раньше ему помешали? Ерунда! Совершенная галиматья!
– Так, – сказал прокурор. – Среди восьми подозреваемых у нас есть четыре человека, которые могли как позвонить по телефону, так и убить. Из этих четырех вы освобождаете от подозрений двоих. Нам остаются пан Веслав и пани Ядвига. Честно признаюсь вам, что мне это не нравится.
– Мне тоже не нравится. Я освобождаю Веслава и Ядвигу тоже...
– Послушайте, прекратите, а то я сойду с ума. Произошло убийство, это факт, правда? Что вы на это окажете?
– Откуда я знаю, что сказать?
Я сидела совершенно подавленная, бессмысленно уставившись в красивое лицо моего собеседника. После некоторого молчания он тяжело вздохнул, закурил новую сигарету и приступил к другому вопросу.
– Ну, теперь разберемся с этой дверью. Она была заперта, это не вызывает сомнений. Разве что этот пан лжет?..
– Он не лжет, это исключено, и не является невменяемым истериком, который не отвечает за свои слова. Дверь была заперта, можно считать это установленным фактом.
– Поскольку никто не хочет сознаться в том, что запер ее, следует признать, что это сделал убийца. Но зачем? Специально, чтобы обратить на это внимание?
– Нет, – и я объяснила ему историю с испорченным замком, одновременно продолжая интенсивно размышлять о другом. Чтобы отпереть дверь, нужно иметь ключ от нее. Где он был, все еще в директорском ящике? И что с этим ключом в вазоне?
– В нашем вазоне был найден ключ... – сказала я, вопросительно глядя на него.
– Да, конечно. Это ключ именно от той двери...
Теперь уже я почувствовала себя совершенно глупо. Веслав выходил на балкон, когда Лешек ел рыбу. Господи! Веслав? Нет, это невозможно, я никогда не поверю, что это сделал Веслав!
– Сейчас. Но ведь... по ключу можно узнать. Он был такой... осклизлый...
– Был. Лежал там достаточно долго.
– Но ведь его должны были перед этим вынуть из вазона?
– Разумеется. Он мог его вынуть, использовать, не очищая, а затем бросить назад. Это был бы совсем неплохой замысел.
– А что Витек говорит о ключе? – спросила я.
– Он утверждает, что ничего не знает. Не пользовался ключом, не знает, где он находился и где находится сейчас.
Дьявол творил, что о ключе знают только убийца и я... До сих пор дьявол все время оказывался прав. Этот ключ видели все, он находится у милиции, может быть, в этом что-то есть? Витек говорит, что ничего не знает?.. Сейчас, по-моему, было что-то такое...
– Подождите, я должна сосредоточиться, – решительно потребовала я. – Что-то вертится у меня в голове.
Я оперлась локтями о стол, закрыла ладонями лицо, смежила веки, стараясь что-то припомнить, хотя сама не знала, что именно. Было когда-то что-то, что не позволяет мне теперь верить, будто Витек ничего не знает о ключе... Только что именно? Несмотря на все усилия, результатов от моих размышлений не было никаких.
