дочь, бранит меня. Он стал совсем, совсем другим.
— Ну что вы, кума, Жозе Амаро всегда был таким. Просто с возрастом он стал упрямее. Вы преувеличиваете.
— Хорошо, если так. А однажды он так уставился на меня, что я испугалась и убежала. Ну, дьявол — и все! К счастью, Марта ничего не заметила.
Пассариньо вышел от мастера и сказал старой Синье, что тот хочет дать ей кое-какое поручение. Синья пошла узнать, что ему нужно.
— Послушай, Синья, завтра сюда придет Алипио с новым заказом от капитана. Если я к тому времени смогу подняться, то схожу сам к Салу, а если нет — пойдешь ты.
Жена молча выслушала его. Голос мужа показался ей громче, а лицо добрее.
— Пассариньо предупредил меня, что Алипио опасается доноса. Он подозревает Лаурентино. Я так и думал, но этой собаке меня не обмануть. Капитан им займется.
Мастер как-то сразу преобразился. Дело воодушевляло его. Он сел в гамаке.
— Руки еще не совсем слушаются. Но завтра я все же встану.
Старая Синья по-прежнему молча слушала.
— Кума еще здесь? Не говори ей ничего об этом. А знаешь, мне даже поесть захотелось.
— Принести кусок пирога и кофе?
— Принеси.
Когда Синья вернулась к куме, та разговаривала с Мартой. Матери бросилось в глаза, что девушка выглядит как-то необычно.
— Марта показывает мне вышивки, которые она делает для доны Ненем. Чудесно!
— Да что вы, дона Адриана!
И Марта рассмеялась. Мать сияла от радости. Она уже несколько дней не слышала ее голоса, не слышала, чтобы дочь разговаривала нормально, как все люди. И ей захотелось ее приласкать. Она подошла, погладила девушку по затянутым в пучок волосам. Марта отпрянула и зло взглянула на мать. Потом взяла вышивку и ушла к себе. Старая Синья посмотрела на подругу и горестно опустила голову.
— Вот видите. Она всегда так, будто я ей враг.
— У девочки просто нервы не в порядке. Вы должны понять это.
Наступал вечер. Они вышли во двор.
— Какие красивые розы на этом кусте, кума!
— Это Марта принесла из Санта-Фе и посадила. Вот если бы Зека узнал, что она туда ходила, было бы дело…
Вечерний ветерок шевелил ветви красной сосны и листья жасмина.
— Кума, снесите-ка эти розы вашим святым.
— Ну что ж, хороший совет. Ведь на самом деле если я в кого и верю, кума, так только в своих святых.
За стеной потихоньку всхлипывала дочь. Ветер раскачивал увешанные плодами ветви женипапейро, поднимал пыль на дороге.
— Кажется, дождь собирается, кума, все небо затянуло.
— Божьи барашки на небе.
Откуда-то с луга доносилось пение Пассариньо.
— А он неплохо поет.
— Всю душу вкладывает. Если бы не проклятая водка, он был бы хорошим человеком. Нас-то он уважает. Но когда выпьет, просто дуреет. Как-то на днях обидел вашего мужа.
— Виторино неисправим, готов поссориться даже с этим негром. Ну ладно, кума, пойду попрощаюсь с кумом, а то уже поздно.
Когда дона Адриана уходила, старая Синья еще раз хотела пожаловаться ей на свою судьбу. Но у подруги не было времени ее слушать. Надо было торопиться, иначе ночь могла захватить ее в лесу Роло. Она взяла три розы, подаренные кумой, чтобы положить их к ногам святого Себастьяна, в надежде, что тот даст силы ее сыну Луису. Негр своими песнями наводил тоску. И зачем только Виторино затевает с ним ссору!
Жена шорника смотрела, как медленно по дороге уходит кума. Громко распевала канарейка на карнизе, голубки заполнили весь двор, подбирая что-то с утрамбованной земли. Она слышала, как на крюках поскрипывал гамак Зеки. Постояла немного, ничего не видя перед собой. Жозе Пассариньо пел:
Волн зеленый хоровод —
В море лодочка плывет.
Еще рано было загонять кур на насест. Легкий ветерок шевелил листья питомбейры. Синья поселилась здесь после смерти свекра. Сестры Зеки были устроены на стороне. А ей и Зеке досталось все отцовское добро. Она не хотела думать о прошлом. Зачем ей воскрешать его, те далекие дни, которых уже не вернешь, зачем возвращаться к той жизни, которая для нее умерла? В этом доме она пережила много горьких минут. Погруженная в свои мысли, она ничего не видящим взором смотрела на дорогу, на зеленые холмы. Ее подруга Адриана ушла. Только ей могла она доверить все свои беды. Звон колокольчиков вывел ее из задумчивости. Полковник Лула направлялся в Пилар. Коляска пронеслась мимо; лошади мчались во весь опор. Она не успела рассмотреть, кто ехал в карете. Заметила лишь, что кучер даже не обернулся в сторону их дома. Прежде, когда полковник Лула проезжал мимо, он всегда снимал шляпу. А сейчас коляска промелькнула как молния. Синья пошла загонять кур, и тут появился охотник Маноэл де Урсула с ружьем за спиной и с полным ягдташем.
— А вот и дичь, дона Синья. В этом году, правда, ее маловато, но если засуха будет сильной, она появится. Как здоровье мастера, дона Синья? Я слышал, что полковник Лула собирается отобрать дом у сеу Жозе. Об этом везде болтает Флорипес.
— Первый раз слышу, сеу Маноэл. Думаю, Зека тоже ничего не знает. Может быть, это выдумка Флорипеса? Мы здесь живем очень давно, но между Зекой и хозяином энженьо никогда не было никаких ссор.
— Может, негр все это и выдумал. Он ходит и мелет всякую ерунду о мастере. Говорит, будто мастер Жозе оборотень.
На лице старой Синьи появилась страдальческая гримаса. Охотник почувствовал, что причинил ей боль.
— Не принимайте близко к сердцу, сеньора. Я говорю вам об этом потому, что мне обидно за мастера. Мы люди бедные, но когда надо кому-то помочь, помогаем. Я живу в Энженьо-Вельо с рождения. И ступаю по этой земле с тех пор, как научился ходить. Как-то раз ко мне явился управляющий и стал требовать плату за аренду. Я ему ответил: «Все мое достояние — мои дети. Если хотите забрать одного из них, можете взять». Управляющий посмотрел на меня, понял, что с меня взять нечего, и убрался восвояси. Передайте мастеру, что, если понадобится моя помощь, ему стоит меня лишь крикнуть. Я вам оставлю несколько зверьков на обед.
Когда охотник ушел, старая Синья поняла, почему коляска полковника Лулы так быстро проехала мимо их дома. Она вспомнила, что ее мужа приглашают в каза-гранде. Полковник хотел видеть Зеку, чтобы переговорить с ним. Без сомнения, это проделки Флорипеса.
Тут был ее дом, ее цветы, все это принадлежало ей, в этом был смысл ее существования.
